Дорогая Китнисс

Дорогая Китнисс, Мы очень скучаем по тебе: я, мама, даже Лютик ходит как в воду опущенный. Думаю, вы с ним любите друг друга куда сильнее, чем хотите показать. Я тоже тебя люблю. Ты это знаешь, но мне надо было это написать, чтобы было легче говорить дальше. Тебе не понравится то, что я скажу. В общем, президент Койн предложила мне присоединиться к группе врачей, которые отправятся вслед за вами, чтобы помогать раненым в Капитолии. Людей понадобится много, а у меня хорошо получается. Это не очень скромно, но я сама это замечаю. Мне кажется, это то, что нужно. Многовато «это», да? Я никогда раньше не писала настоящих писем. Ладно, не отвлекаюсь. С того самого момента, как ты отправилась вместо меня на Игры, я не могу отделаться от чувства вины. Все, через что тебе пришлось пройти, все, что ты перенесла – получается, это все было из-за меня. Ты слышала когда-нибудь про комплекс вины выжившего? Когда я думаю, что война закончится (к счастью, я еще достаточно маленькая и наивная, чтобы верить в победу добра над злом и всё такое), а мне так и не представится шанс доказать, что ты не зря выкупила мою жизнь, становится тошно. Я представляю годы и годы мирной жизни, которых ничем не заслужила, и это доводит меня до безумия. Ты-то доказала, что имеешь право на всё: счастье, любовь, детей, долгую мирную жизнь. Наша мать давно оправдала свое право на спокойную старость. А за меня постоянно страдает кто-то другой. Кому-то другому приходится подставляться, мучиться и умирать, пока я лелею свои детские проблемы в полной безопасности. Мне очень жаль расстраивать тебя и маму, но я так больше не могу. Я хочу доказать, что не зря перевожу воздух. Да и вряд ли это будет так уж опасно. Серьезно, кому сдались врачи? Я буду осторожной. Я не буду лезть на рожон. Честное слово. Это не дурацкий подростковый максимализм или что-то вроде. Просто ты – образец, которому стремятся подражать тысячи, а я хочу быть достойна такой сестры. Одна девчонка из медицинского блока сказала мне на днях, что хотела бы научиться стрелять из лука. К сожалению, у нее очень плохое зрение, да и возможности учиться никогда не было. Я даже такого оправдания не смогу предъявить, когда кто-нибудь спросит меня: «Где ты была, пока твоя сестра рисковала жизнью?». Я хочу, чтобы мне было что ответить. Я рада, что мне не страшно. Может, ты права, и моя неспособность держать в руках оружие – это не трусость, а что-то другое, более почетное. Мне нравится так думать, но это еще надо подтвердить. Вроде бы всё. Странно. Мне так много всего еще хочется написать, но я не могу подобрать слов. Чем старше становишься, тем труднее говорить о том, что чувствуешь, хотя словарный запас вроде бы увеличивается. Помнишь, сколько раз я могла сказать тебе «люблю» перед сном, когда мне было шесть? Я люблю тебя, Китнисс. Надеюсь, мы скоро увидимся, и ты никогда не прочтешь этого письма. Мой привет Гейлу, Питу и остальным. Надеюсь еще, что вы в порядке. P.S.: Кое-что вспомнила. Мне нравится один мальчик. Скажешь кому-то – убью. Назову имя при встрече. Целую, Утенок.

***

- Китнисс? Пит поднялся по ступенькам, внутренне напрягшись от странной тишины, что повисла в доме. Китнисс получила посылку из Тринадцатого дистрикта с вещами матери и сестры и пошла наверх, чтобы разобрать ее в одиночестве. Он не возражал – у каждого из них свои шрамы. Он тоже предпочитал ни с кем не обсуждать пустоту, которую оставила в его душе смерть родителей и братьев. Вот только девушка поднялась на второй этаж часа полтора-два назад, и ему стало не по себе. - Китнисс? И вообще, ей пора обедать. Если не следить за ее питанием, она сама не заметит, как умрет от истощения. Пит замер в коридоре, услышав из дальней спальни тихое, печальное мяуканье. Он пошел на звук. Дверь была приоткрыта, так что, еще прежде чем войти, он увидел её: она сидела на полу, прислонившись к кровати, положив руки на согнутые колени. Все вещи из коробки были перебраны и разложены – свою главную находку Китнисс с неприсущим ей самообладанием оставила на потом. По ее впалым щекам бесшумно катились слезы. Пит не сразу заметил желтоватый прямоугольный лист бумаги, краешек которого она все еще сжимала в пальцах. Шагнув ближе, он рассмотрел почерк, узнал знакомые круглые буквы - и почувствовал, как кровь отливает от лица, как скручивается в груди сердце. - Китнисс, - он повторил это имя почти как мольбу, потому что не знал, что тут еще можно сказать. - Все нормально, - глухо сказала девушка, спешно провела рукой по лицу и встала. Ноги успели затечь, так что Питу пришлось поддержать её. К счастью, она понемногу приучалась не отвергать помощь. По крайней мере, его. - Все нормально, - повторила она, пряча красные глаза. – Правда. Пит в сотый раз проклял свое бессилие. Это был их жребий. Знать о ранах друг друга и знать так же хорошо, что с ними ничего не поделаешь. Жребий трибутов. - Тебе надо поесть, - мягко сказал он. К его удивлению, она покладисто кивнула, складывая бумажный лист по старым сгибам. Ее руки слегка дрожали. - Да. Ладно. Я только сначала позвоню кое-кому. Она спрятала письмо в конверт, а конверт положила в книгу своей матери, которую они вместе решили закончить. Уже когда она выходила, Пит услышал слова, от которых у него самого выступили слезы. - Тебе привет от Прим.