играл бах, мы подорвали планету

Чихо крутит в руках отцовские часы, пока автомобиль неспешно приближается к Инчхону. Рядом сидит Юквон (собственно, Чихо без Юквона никуда) и пытается невидящими глазами прочитать что-то из фрейдовского. В чёрных кошачьих глазах белая дымка от эфедрона, у Чихо такая же — эфедрон начал действовать несколько минут назад, а они уже полны суррогатного счастья. Водитель на переднем сидении недовольно прочищает горло. Ему немножечко поебать, кого он возит, главное — чтобы деньги заплатили, только вот эти двое ему совсем не нравятся. Неприятно даже не оттого, что они на педиков похожи и нажрались своих таблеток радости, а оттого, что они вряд ли совершеннолетние. По крайней мере, в Корее. Когда Юквон начинает орать/смеяться, водителю становится невероятно плохо — эти двое вообще какие-то сумасшедшие, мало ли. Он незаметно презрительно фыркает и включает радио, чтобы хоть как-то заглушить смех пассажира. — Сегодня утром в собственном доме был обнаружен труп президента Кореи с множеством колотых ранений в районе грудной клетки. Время смерти пока неизвестно. — Мягкий голос ведущей совсем несовместим с тем, о чём она говорит. — Чертовщина какая-то в этом мире творится. — Произносит водитель недовольно, тотчас испуганно. Они въезжают в город. Где-то рядом внедорожник не тормозит на красный. — Предполагается, что обвинить в этом жестоком преступлении можно тех же злоумышленников, взорвавших с помощью водородной бомбы психиатрическую лечебницу. — Продолжает диктор, но её тут же перебивает прозвучавший позади водителя смех Квона. Чихо поощрительно гладит того по голове и обессиленно утыкается в его шею. — Единственное, к чему подходит любая метафора, — тихо шепчет Квон, всё ещё посмеиваясь. — Это мир. Его хоть с пачкой сока сравни, хоть с одеялом, хоть с конфетами. — Мой Квон умничка, — отвечает Чихо, хотя на самом деле сам понимает, что нихуя, но псевдофилософия кота вставляет лучше героина для детей, так, что хочется путать окончания слов. Но Чихо радуется. Потому что обычно Квон плачет. — О папочке уже все говорят. — Чихо запускает пальцы в выбеленные волосы и пытается вырвать их с корнями. Тщетно. Водитель резко тормозит, так что Квон бьётся головой о сидение. — Ваш отец... — говорит он, пытаясь отдышаться — давление подскакивает сразу же, а где-то в нервной системе сгорают тысячи клеток. — Мёртвый президент. — Чихо нависает над Квоном, мазнув его губы неуклюжим поцелуем с привкусом крови и дождя, поцеловав сразу же в щёку, невинно так, как матери целуют детей перед тем, как отпустить в школу. — Я обязан вызвать полицию или... — лоб водителя покрывается испариной, а затем он тихо охает, чувствуя приставленый ко лбу холодный ствол. — Или? — мурлычет Чихо. — Я снял его с предохранителя и... вау. — Он нажимает на курок и стреляет в окно, так что водитель начинает визжать и вжимается телом в спинку сидения, пальцами схватившись за руль и пытаясь отдышаться. — Я сделаю всё что угодно, только не стреляй. — В панике мужчине остаётся только шептать. Чихо убирает ствол. — Я не хочу чего угодно... — говорит он. — Я хочу стрелять. Выстрел. Мурашки по коже. Снова в окно. — Следующий в тебя, если ещё раз остановишься. — Говорит Чихо уже громче. Пять минут водителю на отдышаться и снова в путь — уже быстрее, нарушая множество правил движения, заставляя других водителей неистово сигналить, но что поделать, если на кону его жизнь? Юквон совсем не понимает, что делает, когда перехватывает пистолет и приставляет к своему виску, нажимая на курок. Стреляет. Патроны закончились. Чихо смеётся. — Ты бы не умер от такого выстрела, даже если бы хотел, чёртов мертвец. — Чихо в этот же момент резко трезвеет. Глаза начинают видеть нормально — шрамы на лице Квона, дымка в глазах, искажённые губы, слёзы, сведённые к переносице брови и боль, боль, боль. Юквон фальсифицирует счастье эфедроном — это мило. Квон пахнет белым порошком, героином для детей и их личной сказкой. Чихо — Ромео, Клайд, Сид Вишес вообще. Квон — массовка. зато перманентная такая массовка, потому что Квон никуда от Чихо не денется, у Чихо любовь к Юквону, Чихо — глобальный пиздец в жизни Квона, и пусть он и дебил/нарик/убийца, Квону немножечко поебать. Равно как и поебать на то, что Чихо перезаряжает пистолет и приставляет ствол к макушке водителя, а после короткого рад был познакомиться лишает его жалкой жизни, при этом улыбаясь мечтательно. Квон вздрагивает всякий раз, когда Чихо похож на маньяка. Квону в самом деле становится страшно, когда действие эфедрона вдруг прекращается. ∆ Чихо разваливается на диване, наблюдая за новостями. Новые улики, подозреваемые, всё по плану. Вдруг появляется его собственное имя — «Ву Чихо», а затем большие, красные слоги «пропавший без вести». И ни слова про Юквона. Квон прямо с психиатрической, которую подорвал Чихо, не может отлипнуть от хёна. То ли в самом деле слишком благородным оказался поступок Чихо — он спас Юквона за сорок секунд до взрыва, потому что Юквон всего-то миленький шизофреник, то ли просто Чихо можно назвать словом handsome. Чихо, да, согласен, что он handsome, но больше ему всё-таки по вкусу Квон — безумный шляпник и чеширский кот в одном флаконе, жертва наркотических анальгетиков и чёртов фальсификатор. Нелепый, неряшливый, сумасшедший Квон. Квон, вертящий в руках большой спелый гранат, без понятия, что с ним делать. Квон оказывается поваленным на диван, а фрукт — в руках Чихо. Он ковыряет тёмно-красные, как квонова кровь, зёрнышки и мажет ими по губам Юквона. Тот незаметно облизывается — липко и кисло. Чихо переворачивает безвольного Юквона и задирает его майку-алкоголичку, затем пересчитывает пальцами его позвонки и нервно улыбается — они выпирают слишком неестественно. Играет Бах на фоне, Чихо мажет гранатовыми зёрнышками Квону по позвонкам. — Мы уезжаем, Квон, — говорит Чихо, отдалясь от него. Неподалёку всё ещё играет орган. — Мы уезжаем в Америку. Продолжать то, что я начал. Чихо мстит. Мстит за сломанную жизнь Квона, за его зависимость от анальгетиков, за то, что Юквон без эфедрона/героина/амфетамина безвольный вообще. Мстит психиатрическим больницам. Бах исчезает. Чихо признаёт свою пироманию. Или квономанию, какая разница. ∆ Чихо даёт взятку шефу в аэропорте как раз тогда, когда по телевизору выступает антикоррупционный комитет. Платит прилично: за наркотики, за молчание, за Квона, стволы и бомбы, а ещё за уверенность в том, что в другом пункте назначения их не повяжут. — За всё в этом мире нужно платить, понимаете ведь. — Объясняет шеф. Поправка: объясняется перед собой. — За свои грехи я когда-нибудь позже отплачу. — Смеётся Чихо, запихивая фильтр между пухлых губ. Сигареты бабские, но Квону ужасно нравятся, поэтому Чихо отказывается от своих охуенных мальборо и начинает курить эту дрянь. Взлёты бывают особенно тяжёлыми. Юквону дыхание перехватывает, ведь у него такое впервые — он впервые смотрит на небо не с позиции снизу-вверх, а с позиции вправо-влево. Точнее, только вправо — справа от Квона сидит Чихо. Квон в упор видит небо внутри Чихо. На фоне играет Бетховен. К Элизе. К Юквону. Взлёты бывают особенно тяжёлыми, но тяжелее взлётов только падения. В данном случае самолёт идёт на посадку, а Квон прижимает к лицу спасительный бумажный пакет. Не оттого, что от полёта тошнит, а оттого, что ему не хватает амфетамина /в частности, Чихо/ в крови. Они выходят в Нью-Йорке, в огромной консервной банке, где Чихо не хотел бы потеряться на несколько вечностей. Даже с Юквоном не хотел бы. В Нью-Йорке они не останавливаются. У них впереди Пенсильвания, в частности город Ланкастер — там, говорят, есть большая лечебница. Скучная Пенcильвания с двумя лошадями на ядовито-синем фоне. Чихо уже тошнит. В рюкзаке — бомба, за спиной — халатность. Чихо не боится взорваться прямо там, в автобусе, где они с Квоном одни, если не считать водителя и двух пассажиров: женщину с мужчиной. Мужчина блокируется, закрывает голову руками и изредка воет. Квон внимательно смотрит на него. Худой болезненно, со следами от уколов какого-либо сильного анальгетика, он даже прозрачный какой-то. Как Юквон. Водитель автобуса включает битлов. Юквон плачет на yellow submarine. ∆ Они выходят рядом с большим унылым зданием, напоминающим скорее тюрьму, чем лечебницу — только колючей проволоки не хватает. Над головами собираются тучи, где-то неподалёку медперсонал гуляет с «больными». Пахнет морфием и безысходностью. Юквона записывают как душевнобольного (Чихо снова платит прилично за молчание). Обоих пугают обитатели этого места — всё в них полно ненависти и страха, они апатичны и тупы. Чихо в каждом с них видит маленький кусочек Юквона. Никому не интересно, что за дуэт появляется в их больнице. Никому не интересно, почему они снуют туда-сюда по широким коридорам, что-то ищут, придумывают. Никого не интересуют два обычных (но не совсем) человека. До тех пор, пока Юквон не обливает полы вдоль и впоперек бензином, пока Чихо устанавливает бомбу в подвале. Сорок секунд. Юквон выбегает первым. Юквон всегда выбегает первым — у них уговор с Чихо. На крови. Тридцать секунд. Чихо выбегает за ним, падая на мокрую от дождя траву. Двадцать секунд. Чихо смеётся, колет Юквону дозу и проверяет спрятанный под штанами пистолет. Десять секунд. Юквон замирает на месте, начиная обратный отсчёт от десяти. Одна секунда. Небо окрашивается красным в глазах Квона. Где-то на фоне слышен женский визг. Сирена. Их оглушает органной музыкой взрыва. Йоганн Себастьян Бах. Токката и фуга ре минор. Yellow submarine. В голове Квона всё мешается — его страх, музыка, сумасшедший смех Чихо. Кажется, по скуле стекает кровь, тоненькими ручьями, а он плачет, громко, сильно. Так, что солёные дорожки скользят по сонной артерии — Квону кажется, что они сейчас попросту разрежут его тонкую связь с жизнью и всё. Оказывается, плакать под Баха восхитительно. ∆ Юквон узкий и гибкий, Чихо наоборот несколько нескладный, но сильный и крепкий — всё по Фрейду. Чихо сливается с Юквоном в шумном гей-клубе, Квон не против, ему нравится. Секс под Боуи — нечто космическое, нечто, что ломает Квона под телом Чихо, заставляет глотать крики, потому что Чихо даже не садист. Чихо просто не понимает, когда делает больно, а когда — хорошо. Чихо впечатляет их резонанс. Он шипит, сдерживая себя, Юквон, кстати, тоже. Никто не обращает внимания на двоих, потому что они уже заплатили за своё удовольствие, даже более — платили им, разрешая выстрелить в лоб. Никого уже не удивляют Чихо и Юквон. Это тысяча девятьсот восемьдесят седьмой, они страдают. Боуи поёт leave me alone, Квон плачет во время секса, Чихо смеётся и снова повторяет про резонанс. Идеальный резонанс. Маниакальный резонанс. Чихо не груб, но и не нежен. Чихо какой-то никакой — Юквон под героином говорит это смело. Квон скребет амальгаму на душе Чихо, повторяя про себя, что он притворяется, фальсифицирует что-то глубокое и чистое. Квон рад, что делает Чихо это красиво. Чихо платит за ядовитый коктейль и выливает его на голову Квону, чтобы охладить хоть немного. Квон обессиленно утыкается в плечо Чихо, почему-то дьявольски кажется, что он пахнет водородом, хотя и никогда не чувствовал этот запах. Чихо никогда не говорит «если». Он говорит только «когда»: — Когда мы доберёмся до Бостона, можно будет купить тебе экстази. Не «если мы доберёмся до Бостона», а «когда мы доберёмся до Бостона». Квон борется с желанием сказать, что он не хочет в Бостон. Он не хочет экстази, забытия, мстить. Он хочет настоящего Чихо. Не того, который подрывает психиатрические лечебницы, убивает родителей и засовывает Юквону ствол пистолета в рот. Того, который тоже умеет плакать, даже чаще, чем Квон, который любит считать позвонки на его спине, который любит бегать под дождём. Юквон скучает по мёртвому Чихо. ∆ В этом июне в Бостоне непривычно холодно и непривычно грустно. Квон запоминает даже не подрыв психушки и случайное убийство нескольких мирных, а книгу в твёрдой обложке под названием «искусство связывания». Она с барахолки, старая и потрёпанная, но Чихо видит именно её. «Связывание» спряталась под тяжёлым фрейдовым творением и менее тяжёлым Ницше. Книга на японском, которого ни Чихо, ни Юквон не знают, зато там есть фотографии — они чёрно-белые, но верёвки на теле молодых азиаток наведены красным маркером. Чихо покупает красную шёлковую ленту и снимает одноместную комнату в грязном хостеле рядом с портом. Квон плачет едва заметно — от них всё ещё воняет бензином и смертью, а ещё медикаментами и белым порошком. Без порошка Чихо не может — его откровенно бесит эта реальность и откровенно бесит этот Юквон, засевший в своём гротескном мире без желания возвращаться в настоящий. Чихо аккуратно раздевает и начинает связывать Квону руки лентой — осторожно, опасаясь разбить этого хрустального мальчика, но тотчас не беспокоясь о безопасности. Невольно он вспоминает, как несколько недель назад сам же и развязывал веревки на Квоне, стоя на коленях. Сзади горела психбольница. Он отмечает чёрным маркером места, поверх которых сразу же ложится красная лента, затягивая крепче и крепче. Чихо так и не понял основное предложение в книге, потому что японский, да и не интересно ему чтение, когда у него есть Квон. «Принеси удовольствие, а не боль», только вот Чихо умеет делать только больно. Хорошо — очень редко. Почти никогда. Чихо стягивает шею Юквона лентой. Гаррота с красной, шёлковой ткани. Чихо не может убить Юквона. Почему — не знает. ∆ Следующая остановка — Ричмонд, штат Вирджиния, рядом с их конечным пунктом. Чихо надеется на сделать всё по-быстрому, но что-то идёт не так, когда к ним двоим заселяют третьего. Третьего зовут Минхёком и Юквон, кажется, влюбляется. Хёк слишком мягкий и ласковый, а ещё боится прикосновений. Он видит синяки на теле Юквона и каждый раз спрашивает откуда (на языке жестов, потому что от природы глухонемой), а Квон каждый раз предлагает потрогать. Минхёк постоянно сбегает, как только Юквон делает это. И потом, Минхёк постоянно сбегает, когда в палате появляется Чихо. Он выше и сильнее худого, нескладного Хёка, а ещё он, похоже, считает Юквона своей собственностью. Доброму и сентиментальному Хёку больно от этого. Чихо уже примечает место, где можно было бы установить бомбу, но их всех вызывают на занятия. «Только этого не хватало», — думает Чихо. «Хоть бы не сорвался», — думает Юквон. А Минхёку просто больно наблюдать за их обжигающими взглядами друг на друга. Психиатр как можно понятнее (жеманнее) пытается донести мысль о том, что все тут боятся прикосновений по определённым причинам и с этим нужно что-то сделать. Юквон на самом деле тоже боится, его причина сидит рядом в больничной пижаме и закусывает губу, услышав, что нужно будет пожимать руки и обниматься. Чихо откровенно не понимает, почему пожимает руку Юквону, а обнимает Хёка, хотя всё в общем-то должно быть совершенно наоборот. Минхёку не нравится настойчивость Чихо — она напоминает ему собственную причину. Юквон в самом деле не знает, кого ревновать. Чихо устанавливает бомбу в этот же день. И когда видит Юквона, тянущего за собой Минхёка, он совсем не радуется. В Чихо просыпается спящая агрессия — потому что он (тоже не понимает, кого ревновать) всегда говорил Квону не оставлять свидетелей. Даже если они на самом деле такие безобидные, как Хёк. На сей раз плачет Минхёк, потому что Чихо, позабыв о том, что нужно сматываться, избивает Юквона до обморочного состояния под музыку Баха. Впервые Минхёк слышит вместе с ними. И, по правде, предпочёл бы оказаться глухим. ∆ Перед ними — самая большая психиатрическая лечебница в Америке. Город Вашингтон. Округ Колумбия. Юквон впервые говорит Чихо, что любит, когда они стоят под Белым домом. На Юквоне растянутая майка чёрная с красной подписью «1987» (Чихо дописал помадой снизу слово безысходность). На Чихо — строгий костюм-тройка, который он, вообще-то, надеялся надеть на свои похороны. Квон говорит тихо, так, что даже Чихо не слышит, говорит я люблю тебя на трёх языках. Чихо отвечает «я тебя ненавижу», так и не закончив «потому что разгребаю твоё дерьмо и твою боль». Чихо хочется поцеловать Квона по-настоящему. Не под эфедроном, не после взрыва, не когда Юквон плачет, без Баха в голове, а вот так нормально, как нормальные, здешние мирные, без боли, а с любовью. И целует. Но получается так, как он этого не хочет — безысходно, с громкой токкатой на фоне. Чихо устанавливает последние бомбы под несущими стенами больницы. Они должны детонировать все одновременно, подрывая всё вокруг, убивая тысячу с лишним винных и невинных людей — Чихо похуй. Он только удивляется. Современные бомбы не тикают. Они вибрируют. Сорок секунд. Юквон выбегает первым, как и должно быть. Тридцать секунд А Чихо всё нет. Двадцать секунд. Чихо останавливается у входа. У него на груди — десятки небольших бомб. Десять секунд. Юквон кричит и плачет оттого, что не может подняться и помочь тому, кому сегодня признался в чувствах. Пять секунд. Три секунды. Одна. Играл Бах.