«My body is a cage…»
Здесь все не так, как в обычных поликлиниках. Здесь нет запаха фенола, обшарпанных стен и длинных очередей. Здесь нет студентов, нет простых случаев. В коридорах горит яркий свет, повсюду расставлены вазы с декоративными и причудливыми цветами, висят картины, улыбаются люди с плакатов, а стилизованные заголовки кричат о благополучии, здоровье и процветании. Стены светлые, в теплых тонах. Мягкие кресла, кулеры с водой и улыбчивый персонал в регистратуре. Здесь не встретить хамства и недовольства. Как же эта внешность обманчива. Леонард сворачивает за угол. За стеклянной дверью оказывается просторный холл. Он проходит вглубь, а краски постепенно начинают сгущаться.«…We take what we're given…»
Теплые тона наконец-то сменяются на холодные, узорные обои резко перетекают в темно-серую плитку, а освещение становится еще темнее. Теперь искусственный холодный свет от редких ламп режет глаза, а музыка в наушниках подходит к своей кульминации. Мужчина осматривается, даже не вчитываясь в золотые таблички, мимо которых он проходит. Ему нет дела до чужих имен, которые он итак знает. Или же позабыл и восстанавливать эту лишнюю информацию нет желания. Леонарда всегда интересовали люди. Интересовало их устройство, а только потом уже их «духовный наполнитель». Он увлекся медициной еще в пубертатном периоде, последовав по стопам своего отца, который вытаскивал с того света сотни людей за месяц. Руки которого можно было целовать до потери пульса, благодаря его за каждого спасенного человека. Мальчишке всегда были интересны книги, анатомия и принесенные с работы сточившиеся скальпели. Всегда хотелось докопаться до истины, понять, почему все так работает. Почему так надо и почему все так устроено. Так, никак иначе. Шли годы, а интерес лишь набирал свои обороты, перерастал в настоящую страсть, одержимость своим делом. Таких людей, как Леонард, называли трудоголиками, чокнутыми или же просто молчали о них, стараясь не вспоминать и затрагивать эту тему. Точно так же молча ушла от него жена, не вытерпев тяжелого характера и жесткой конкуренции с медициной. Первая операция была для него настоящим чудом.«…Just because you've forgotten,»
Скрипка отдается где-то на задворках сознания, громко и с каждым аккордом усиливаясь, но МакКой готов поклясться, что слышит свое дыхание. И он будто чувствует взгляд врачей, прожигающий его через ребристое стекло. Коридор почти заканчивается, а сам мужчина останавливается у огромного окна, откуда сочится зеленоватый свет и где кипит настоящая жизнь. В маленькой операционной было светло, как днем. Комната походила на образцовую бойню. На полу стояли ведра с ватой, пропитанной кровью, вокруг были разбросаны бинты и тампоны, багрово-красный цвет торжественно и громогласно бросал вызов безмолвной белизне. Вокруг больного собралось несколько жрецов, решающих, стоит ли оставить это грешное тело на этой земле, или же отпустить чертям, а там уж и сами разберутся, куда оно попадет. Не то, чтобы Леонард верил в Бога, его просто всегда забавляла эта вера в лучший или же загробный мир.«…That don't mean you're forgiven.»
Музыка смолкает. Мужчина медленно перекидывает наушники через шею, выключая ее вовсе, а затем открывая крепкую дверь в конце коридора. И вновь чертов яркий свет! - Доброе утро, - кивает он, проходя вглубь и останавливаясь рядом со своим коллегой, пряча руки в карманы расстегнутого пальто. Он не дает толком ничего ответить и тут же перебивает его: - Майкл, не думай на меня сегодня спихнуть того ирландца – я не буду этим заниматься. Иначе день Святого Патрика мы с тобой будем отмечать в серой камере, а единственное, что там будет зеленое – плесень на моей карьере. - Лео, уймись. Подержим его еще денек до операции, - оторвавшись от отчетов, произносит Эндерсон, - пока ты не выспишься. Хотя… Он у нас так и помрет. - Какая у тебя вера в мой сон, - фыркает МакКой, скидывая верхнюю одежду на кушетку и тут же накидывая халат на плечи. - Я не виноват в собственной бессоннице. Вон, вчера «спасал» парнишку, подрался в пабе, заработал себе ушибы и сотрясение. Может, пропишешь ему чего-нибудь сосудистое, пока я обойду больных? - Ты позвал его сюда? – усмехается Майкл, подходя к своему напарнику и похлопывая того по плечу, - надо же, в тебе снова проснулся человек. А я думал, твоя жена… - Заткнись, или я эту руку тебе сломаю так, что ни один костоправ этот паззл больше никогда не соберет. Щелкает ручка. Дверь быстро открывается, а в кабинет быстро протискивается местный тиран в юбке – главврач, бойкая дамочка со скверным характером, но каким-то магическим даром держать все в своих руках. А за ней втискивается какой-то паренек, с интересом рассматривающий помещение. - Доброе утро, - нехотя здоровается Леонард, похлопывая себя по карманам на наличие в них ручки и блокнота, - рад бы поболтать, да клиенты не ждут. Особенно тот ирландец. И ему почти удается ускользнуть, как его тут же хватают за руку, возвращая в прежнее положение. Отношения у МакКоя и у мисс Грин весьма натянутые. - За тобой теперь закреплен интерн, Леонард. - Что? Боже, я готов дежурить всю неделю, - закатывая глаза, проговаривает МакКой, бросая быстрый взгляд на светловолосого парня и чуть вскидывая руками, - я доктор, а не сиделка. - Это не обсуждается, Леонард МакКой, - уже переходит на рык женщина. Познакомься с парнем, а потом уже начинай свой осмотр. Можешь и его взять. - И как же я раньше не догадался до этого… - шипит себе под нос Леонард отходя от двери и провожая взглядом выходящую главврачиху. - И за какие только грехи, Майкл, за какие?