Полный эрос

Вот уже которую неделю Борджиа вынужден ночами глазеть на уже изрядно приевшиеся звёзды и поправлять то и дело выпадающие наушники. Терпеть прохладный ветерок, который, кажется, пронизывает всё тело насквозь через лёгкую курточку, устало отталкиваться ногой от земли и держаться замёрзшей рукой за железную цепь, чтобы не свалиться на землю. Слушать порядком надоевшие фортепианные мелодии, немного морщиться, когда вокалисты принимаются слишком сильно завывать и наушники начинают неприятно фонить, и закоченевшими пальцами переключать треки в плеере на что-то менее наскучившее. Интересно, а почему слушают грустную музыку, когда плохо? Можно ведь попытаться поднять себе настрой чем-то весёлым… хотя, стоп. Что поднимать-то, когда его нет? И что вообще за штука такая – настроение? Почему от неё так зависит чуть ли не физическое состояние? Настроения у Борджиа не было уже чуть больше месяца, когда он узнал, что Сократ начал встречаться с Пушкиным. Нет, конечно, он старался не показывать свою грусть на людях, всё так же дружелюбно улыбаясь и даже иногда смеясь. Он всё так же пытался поддерживать Сократа едва ли не во всех его начинаниях, подбадривая, когда это было нужно, внимательно выслушивая каждое слово агапе, исполняя всё, что он попросит. Он ведь уже год так живёт… что ему мешает и дальше продолжать своё существование, ничего не меняя? Только вот всё равно на душе как-то тяжело. Может, это из-за того, что он так и не нашёл в себе сил признаться, и теперь терпеливо улыбается в ответ, когда Сократ говорит ему не приходить сегодня домой? Борджиа поднимается с качелей и отряхивает джинсы. Губы его растянуты в широкой неестественной полусумасшедшей улыбке. Почему-то он даже рад, ведь Сократу сейчас хорошо с Пушкиным. И плевать ему хотелось, что где-то в парке его продрогший и замёрзший насквозь агапе продолжает бездумно мечтать о какой-либо близости. Борджиа тянется к карману джинс, где покоится его плеер, и выключает музыку. Потягивается, встряхивает головой, глубоко вдыхает и быстрыми шагами направляется к выходу. Сегодня ему просто необходимо забыться, иначе он просто морально уничтожит себя изнутри. А ему это совсем не нужно. Дверь скрипит, когда Борджиа приоткрывает её и проскальзывает внутрь помещения. Здесь тепло, и он может позволить себе расстегнуть куртку, а потом и вовсе её снять, оставшись в футболке. На негнущихся ногах он проходит к барной стойке, кое-как залезает на стул и, привычно вежливо улыбаясь, просит налить. А что толком налить – он и сам не знает. Говорит то, что первое пришло в голову – виски. Бармен смотрит на паренька с недоверием, но всё же выполняет заказ, и вот перед неудачливым первым физиком стоит едва наполненный бокал. Вздыхая, Борджиа шепчет «За тебя» и отпивает обжигающего напитка, тут же закашлявшись. - Не спится? – раздаётся голос откуда-то справа, и парень от неожиданности резко разворачивается всем корпусом, чуть не слетев со стула. Перед его взглядом внезапно оказывается Лао Цзы – и как только Борджиа его не заметил с самого начала? Физику внезапно стало грустно – он настолько зациклился на своих проблемах, что даже перестал замечать окружающий мир и не поприветствовал Лао при входе. Как же не вовремя проснулся этот маленький червячок совести, регулярно подтачивающий сердце Борджиа. - Л-лао?.. – запнувшись, произнёс физик и отодвинул бокал, мысленно уже прокляв себя за то, что хлебнул так много. Горло неприятно жгло, а на вкус виски был хуже деревянной доски. Борджиа искренне не понимал, как люди пьют такую жуть. – А ты что тут делаешь так поздно? – ещё раз кашлянув, спросил парень. - Видимо, то же, что и ты, - усмехнулся логик. – Пью. - Ааа… - растерянно протянул Борджиа, даже не зная, как ему правильно отреагировать. Он не помнил, сколько времени они сидели за стойкой, не помнил, сколько он выпил, не помнил, как Лао запихнул его в машину и куда-то повёз. Физик мог только прижиматься щекой к мягкой обивке заднего сиденья и думать о том, как же ему не повезло с личной жизнью, как Сократ его почти не замечает, как он вероятнее всего появится в баре ещё не один раз. И как ему посчастливилось встретить Лао именно в тот вечер, когда он напился. Теперь его хотя бы везут домой в машине, и не приходится топать пешком по улице, рискуя свалиться в ближайший куст… Логик вытаскивает его из автомобиля и куда-то несёт. Борджиа не понимает, где он, но одно осознаёт совершенно точно – это не похоже на дом пятой тетрады. Возможно, он даже бы начал возмущаться, но что-то внутренне останавливало. В конце концов, он с Лао, что может случиться плохого? Он чувствует, как его кладут на кровать, и сам не сопротивляется, ведь на ней так мягко. Здесь он позволяет себе распрямиться и расслабиться – затёкшие в машине конечности покалывают, когда кровь начинает разгоняться по венам. Он чувствует губы Лао на своих губах и отвечает, сжимая пальцы на плечах парня. Борджиа не может себе представить, сколько времени проходит, пока они целуют друг друга, и эта медлительность его несказанно раздражает. Сократ бы его так не мучил, по крайней мере, не так долго. Паренёк мысленно матерится за то, что даже в такой момент он не может не думать об агапе, но в мозгу что-то перещёлкивает, и физик отстраняется, виновато смотря на Лао Цзы и чуть прикусывая нижнюю губу. - Прости. Я не могу. Я люблю Сократа… Логик едва заметно кивает, и Борджиа внезапно осознаёт, что, как и он, Лао запивал своё безысходное одиночество. И почему он сразу этого не понял? Лао любит своего агапе, он – своего. Только вот их никто не любит. И показать свою боль они оба не в состоянии. Утром они создают новый союз – договорной. Никто никому ничем не обязан. Они просто будут держаться вместе. Каждый будет стараться хоть чем-то помочь другому. Основная цель – взаимная поддержка. Ну, а для других они - пара. Пушкин прыгает едва ли не до небес, восторженно крича, что он был прав, и полный эрос куда круче полного агапе. Он трясёт Сократа за плечи, потом отпускает, потом снова подбегает к первовольнику, повторяя всё то же самое заново. Борджиа едва сдерживается, чтобы не закрыть глаза – он-то знает, что Сократ только что с работы и устал, что его нужно в первую очередь накормить, а то сам может и без нормального ужина спать завалиться. Он чувствует, как слегка сжимаются пальцы Лао на его узких плечах и понимает, что нужно терпеть, выдавливает из себя улыбку, краем глаза неотрывно следя за агапе. Тот, кажется, вообще не в восторге ни от восклицаний Пушкина, ни от известия о новом союзе. Ему сейчас вообще на всё плевать. Только эмоциональная нагрузка слишком велика – за месяц Сократ к ней так и не привык. А Пушкин возмущается, что никто толком и не реагирует на его радость, и больше всех трясёт того же уставшего первовольника. Спустя две недели Борджиа заболел. Сильно простудился, что случалось крайне редко. Температура подскочила почти что до тридцати девяти, жутко болело горло, благо, хоть насморка не было. Именно поэтому физик остался дома, обмотался в полосатый шарф и иногда забывал пить лекарства по расписанию. Тем не менее, несмотря на ужасное самочувствие, он продолжал расхаживать по дому в футболке и шортах, а также в смоченной холодной водой простыне. Когда-то давно он вычитал, что при температуре нельзя лежать под грудой одеял и что нужно дать жару выйти из тела, чем он, в общем-то, и занялся. Сократ вернулся ближе к ночи, задержавшись на работе и получив за это эмоциональный нагоняй от Пушкина. Почему-то тот возомнил, что первовольник выдумал себе причину, чтобы только к нему не приходить. Сократ же, фыркнув, решил, что ехать и успокаивать разбушевавшегося романтика сейчас выше его сил, поэтому ночует он сегодня дома. Борджиа же, забыв про температуру вовсе, быстро накрыл на стол, постаравшись соорудить нечто съедобное из того, что осталось в холодильнике, намекнул, что надо бы завтра зайти в магазин и, замотавшись в простыню покрепче, сел напротив агапе, всеми силами стараясь отвести взгляд в сторону. Получалось вроде бы неплохо. - Эй, - голос Сократа заставил парня оторваться от созерцания угла между стеной и шкафом и всё-таки нормально посмотреть на объект своего воздыхания. Борджиа нервно сглотнул, про себя отмечая, как сильно у него забилось сердце. Так, нужно успокоиться… да, точно, успокоиться. Всё же в порядке, ведь так? Тем временем, агапе продолжил. – Ты совсем как привидение стал – бледный до ужаса. И изменился как-то. Это из-за Лао? – Борджиа отчаянно замотал головой, понимая, что ему всё равно не поверят. Частично ведь это всё равно было из-за логика – они пока ещё не привыкли друг к другу. – Вы же всё время, как кошка с собакой. Тебе же с ним плохо. - Не хуже, чем тебе с Пушкиным, - мрачно отозвался Борджиа и, поднявшись, поспешил покинуть кухню. Зная, что разговора всё равно не избежать, он просто зашёл к себе, плюхнулся на кровать, стянул с горла шарф и покрепче замотался в прохладную простыню. По его мнению, то, что он сейчас сказал Сократу, было равносильно признанию, и случится чудо, если он избежит серьёзных последствий. Он всё только портит. Лао там наверняка пытается наладить отношения с Пушкиным. А Борджиа даже поговорить нормально не может – сразу всё у него идёт наперекосяк. Физик закусил губу и уткнулся носом в подушку. Интересно, почему он такой жалкий? Он слышал звук чуть скрипнувшей двери и замер на месте, не в силах даже шевельнуться. Казалось, всё тело внезапно онемело, и только бешеный стук сердца да сбившееся дыхание показывали, что Борджиа ещё живой и вполне может как-то реагировать. Он почувствовал, как ладонь Сократа легла на его плечо и скользнула выше, к лбу. Физик смог только тихо выдохнуть, когда агапе отстранился. - Весь горишь, - вынес вердикт Сократ. – А ну повернись, - парень послушно перекатился на другой бок и самыми что ни на есть невинными глазами воззрился на брюнета. Тот вздохнул, поправил очки и сел на корточки рядом с кроватью. – Тебе принести чего-нибудь? Глаза физика расширились, как ему показалось, до размеров тарелок. При Сократе так сильно он болел впервые и явно не ожидал такой реакции. - Нет… не надо, - произнёс Борджиа, стараясь сделать голос как можно более естественным. Хотя, с больным горлом это было сделать не так-то просто. Тело его внезапно содрогнулось и парень закашлялся, поспешно приложив ко рту обе руки. Надо будет на всякий случай ещё раз выпить сироп. - Тогда так. Я не знаю, как ты это узнал, но ты прав – я ужасно устал от этих отношений. Кажется, где-то там в животе начало подниматься какое-то радостное чувство. Вроде бы, именно его называют «бабочками». Прошло буквально полсекунды, а Борджиа уже успел навоображать себе, как Сократ предлагает ему встречаться, как у них всё хорошо и как агапе однажды признаётся ему, что всё время мечтал о такой жизни. Эх… мечты-мечты. Сдерживая себя и радостную улыбку, парень только скромно кивнул. - Так откуда ты это узнал? – холодно спросил Сократ, буравя взглядом съёжившегося агапе. - Да по тебе и так всё видно, разве что на лбу не написано. Только слепой не заметит, - фыркнул Борджиа, бесстрашно смотря первовольнику прямо в его чёрные глаза. О да… глаза Сократа во всей его внешности нравились физику больше всего. Такие тёмные-тёмные, кажется, их можно рассматривать вечно. И безумно красивые. Борджиа иногда казалось, что в Сократа можно влюбиться, просто поймав его взгляд. Несколько секунд молчания. - Пушкин не заметил, - произнёс Сократ, и от физика не укрылась лёгкая полуулыбка, появившаяся на его губах. Да и сам Борджиа просто не смог сдержать тихий смешок. Теперь всё будет по-прежнему. Ну, как сказать. У кого-то по-прежнему, а кто-то, например, Лао и Пушкин, после проведённого вместе вечера сошлись. А Борджиа и так нормально. У него всё только впереди.