Bad dream

      Душно. Противно. Темно. Наверное, впервые в жизни просыпаюсь в таком отвратительном состоянии. Пытаюсь разлепить глаза, но ощущение, будто мне их кто-то склеил. С огромным трудом все же разлепив веки, я принимаюсь разглядывать место, где нахожусь, однако, тело отказывается слушаться, и единственное, что мне остается, это созерцать потолок. Это не моя квартира, и даже не квартира Такано... Вот теперь-то я более активно начинаю заставлять работать хоть одну часть моего тела. Бесполезно. Стоит хоть на пару сантиметров поднять голову, как перед глазами все плывет, а к горлу подкатывает тошнота. Руки и ноги вроде распознают команды мозга — двигаться, но каждое мое действие настолько медленное, на то, чтобы элементарно сесть, мне понадобилось бы часа четыре, если не больше. Так что же происходит?..       Внезапно дверь в помещение открывается, на пару мгновений ослепляя меня светом из предположительно другой комнаты. Все, что я могу разглядеть, это всего лишь силуэт человека, стоящего в проеме двери. Мягкой поступью он приближается ко мне, но даже так я все еще не могу понять, кто это. С губ непроизвольно срывается: «Такано», но вместо этого получается полу-стон, полу-хрип. Стараюсь выдавить из себя хоть какое-то целое слово, а выходит, что просто мычу как ребенок. Тем временем «тень» аккуратно садится на край кровати, стаскивая с меня одеяло. Я все еще тщетно пытаюсь разглядеть его лицо, но безрезультатно.       — Проснулся? — голос знакомый, ужасно знакомый. Но вот понять, кому он принадлежит, для меня сейчас непосильная задача. — Прости, не думал, что на тебя так сильно подействует.       Что подействует? Зачем подействует? Кто ты, черт возьми?!       Вопросы с бешеной скоростью появляются в голове, но я не могу задать ни один из них. Я лежу тут, как тряпичная кукла, не могу ни пошевелиться, ни слова сказать. Неожиданно в комнате включается свет, и потихоньку предметы обретают очертания. На кровати сидит парень, но что-то все равно не дает мне понять, кто это. Имя буквально крутится на языке…       Медленно молодой человек разворачивается ко мне, и с непонятной болью в сердце я узнаю в нем Хайтани. Сейчас его взгляд мутный — не такой как всегда. И от этого становится не по себе.       — Прости, что пришлось делать все таким способом, — Син поднимается на ноги и начинает раздеваться. — Этот Такано все время мешал мне, — имя моего начальника он произносит с некой неприязнью, а мое сердце оно заставляет предательски дрогнуть.       Возможно, впервые в жизни мне захотелось, чтобы он был здесь. Чтобы, как и всегда схватил за руку и увел отсюда, из этого кошмара. Но нет… О Такано тут и речи быть не может, есть только Хайтани и я, парализованный непонятной дрянью. Между тем парень достает из прикроватной тумбочки какую-то бутылочку и, ловко запрыгнув на постель, устраивается между моих ног. Хочется орать и вырываться, но я лишь издаю непонятные звуки, что только веселит Сина.       Окунув пальцы в ту самую бутыль, предположительно смазку, Хайтани без лишних церемоний вставляет сразу два пальца в мой анус. Мне не больно. Лишь противно и омерзительно. А Син продолжает растягивать меня, пошло улыбаясь. И как только пальцы сменяются членом, я уже готов к боли. Черт возьми, я хотел этой боли! Пусть меня разрывает от физической боли, чем от душевной. Настолько ужасно мне еще никогда не было: от себя, от Хайтани, от всей ситуации в целом.       Прекрати! Прошу остановись!       В сердцах ору я. Но Хайтани только увеличивает темп, безжалостно вколачиваясь в меня. Я слышу шлепки его яиц об мой зад, буквально чувствую его тяжелое дыхание, но это совершенно не возбуждающе. Это отвратительно! Отвратительно настолько, что новый ком тошноты подкатывает к горлу, мешая дышать.       — Как думаешь, — интересуется парень, выходя из меня полностью и тут же резко насаживая на всю длину, — что сказал бы по этому поводу Такано?       От мыслей о начальнике глаза слезятся. Только сейчас в голове всплывает вопрос о том, что я ему скажу, как я теперь смогу посмотреть в его глаза? Ведь он предупреждал… Не раз, не два и даже не три. Я чувствую, как по щекам льются первые дорожки слез, но далеко не последние. Зажмурившись, я пытаюсь хоть на какой-то срок приостановить начинающуюся истерику. Однако даже закрытые веки не могут остановить истерику. Хайтани хватается за мой член, принимается дрочить мне.       Хах, заботливый какой.       Я не ощущаю ни боли, ни удовольствия. Только обиду и омерзение. Обиду на себя за то, что не смог элементарно послушаться Такано и прекратить любое общение с Сином. И омерзение к своему насильнику за то, что за обычным парнем скрывалась такая тварь. Пытка длилась недолго, и через пару резких толчков с громким рыком на меня кончает Хайтани. Я не вижу его лица из-за слез, которые льются без остановки, парень стал для меня одним большим расплывчатым пятном.       Неожиданно меня ослепляет вспышка фотокамеры совместно с ехидным хихиканьем. Интересно, зачем ему фотографии? Будет хвастаться друзьям или же продаст фотографии моему отцу? В любом случае меня это не сильно волнует, пусть делает, что хочет. Но тут до моего пораженного наркотиками мозга начинает доходить, для чего именно ему нужна эта фотография.       — Нет!!! — кричу, что есть силы, осознавая, что голос возвращается, — Не отправляй это Такано! — но Син лишь хмыкает, после чего последний раз тыкает пальцем в экран телефона.       Неизвестно откуда в комнате вдруг появляется Масамуне, держа в руках мобильный. Я без понятия, как он тут появился, где был все это время, и я даже не представляю, что сейчас будет. Неторопливо он направляется ко мне, будто вовсе не видит Хайтани.       «Спаси меня» — одними губами шепчу я, пытаясь найти защиты у Такано.       Но вместо этого я вижу взгляд, выражающий абсолютно презрение. Он как специально шел медленно, и от этого становится намного хуже. И как бы я не хочу в данный момент не смотреть на своего начальника, взгляд убрать у меня не получается.       Я задыхаюсь. Серьезно. Легкие сдавливает спазм боли, мешая дышать и все, что мне остается — это жадно поглощать воздух, словно я пробежал марафон. От катастрофической нехватки кислорода начинается кружиться голова.       — Онодера! — голос, такой любимый, родной и…       Пощечина.       Я поднимаю полные непонимания и слез глаза. За что ты так со мной, Масамуне? Я же…       — Ритсу!       Нет! Не смей произносить мое имя так… так, будто любишь меня. Я же вижу твой взгляд сейчас… Перестань меня мучить… Еще одна пощечина, на этот раз действительно болезненная.       — За что ты так со мной?..

***

      — Ведь я же люблю тебя! — окончание фразы я буквально по-зверски ору, резко распахивая глаза.       Такано смотрит на меня широко раскрытыми глазами, но мой взгляд не менее удивленный. Потихоньку возвращаясь в сознание, я начинаю осознавать, что нахожусь в «Марукава», в руках я почему-то сжимаю запястья Такано, и судя по тишине в кабинете уже очень глубоко за полночь.       Так мне это все приснилось?..       Главный редактор присаживается передо мной на корточки, а я все еще мертвой хваткой сжимаю его руки, но он не особо вырывается.       — Кого это ты там любишь? — с долей укора, ревности и немного детской обиды спрашивает брюнет.       Я не слышу вопроса. Вернее, я даже не обращаю внимания, что там говорит мой начальник. Все тело колотит мелкая дрожь, обрывки сна отдаются резкой болью в сердце. Страшно. Мне почему-то сейчас дико страшно. За свою жизнь я видел много снов, и довольно часто в них присутствовал Такано, и чем мы только там не занимались, однако такое было впервые…       — Ритсу, — тихо произносит Масамуне, — что тебе снилось?       А я все еще сижу, уставившись на брюнета ошеломленным взглядом, и стараюсь хотя бы не выть в голос. Но с каждой секундой понимания, что это был всего лишь сон, страшный сон, меня все больше и больше разрывают рыдания. То ли от счастья, что кошмар закончился, то ли от осознания того, что Такано, взгляд которого излучал презрение и отвращение ко мне, нет, и надеюсь, что больше я с ним не встречусь. Есть только мой... Мой Масамуне, смотрящий на меня с любовью и заботой.       — Ритсу, — мягкий голос выводит меня из раздумий, а я понимаю, что он ждет ответа на свой вопрос.       Я не хочу, чтобы он знал, что творилось в моем сне. Будь моя воля, я бы сам с удовольствием забыл бы этот кошмар. Но вопреки моим мыслям, я съезжаю на пол, утыкаясь Такано в шею. В ответ на такое действие начальник обнимает меня. Спасибо, так будет намного легче.       И меня прорывает. Я рассказываю все: и про Хайтани, и про Такано, и все свои мысли и ощущения в тот момент, иногда прерываясь на всхлипы. С каждым моим словом главный редактор все сильнее и сильнее прижимает меня к себе, но так действительно становится легче. По окончанию моего рассказа в отделе повисает тишина, Масамуне упирается мне в макушку, при этом все так же обнимая.       — Успокойся, это всего лишь дурной сон, — старается как можно мягче произнести брюнет, но я отчетливо услышал, как вначале его голос дрогнул. Его тоже выбила из колеи эта история. — Я никому не дам тебя в обиду, Хайтани в том числе. Ритсу, не плачь, — он нежно приобнимает меня за плечи, заглядывая в глаза, — я люблю тебя!       А я что? А на меня в данной ситуации эти слова производят еще больший эффект, и как бы я ни пытаюсь успокоиться, все равно продолжаю рыдать. Я снова утыкаюсь в плечо Такано, на этот раз сам обнимая его. Мне все равно, сколько мы так просидели, ведь Масамуне убаюкивал меня как ребенка, изредка шепча всякие нежности. И через какое-то время, я с ужасом осознаю, что снова начинаю засыпать. И только вопрос начальника ловко выдергивает меня из лап Морфея: «Кстати, ты так и не ответил, — я уже осознаю, что за вопрос, и впервые понимаю, насколько ему важно знать ответ, — когда ты проснулся, ты сказал, что любишь кого-то... А в твоем сне присутствовало два человека… Кого ты любишь, Онодера?»       И понимая насколько сейчас важны эти слова, я, собирая всю свою волю в кулак, шепчу: «Тебя, дурак... Тебя!»