Подвалы.
Тревельян обходит обновленный подвал, поражается, сколь много места под замком, радуется винному погребку и найденной древней библиотеке. Покой, вино и книги – редкое удовольствие в её плотном графике. Марчанка много читает, вечерами спрятавшись ото всех за массивной дубовой дверью. Здесь всегда тихо, только иногда слышно, как над головой, по перекрытию первого этажа кто-то проходит по атриуму в воронятню или общую библиотеку. Шагов Соласа не слышно никогда, но Тревельян знает, что он там, копается в документах, книгах или расписывает стены, отдыхая. Это успокаивает. Тревельян нравятся истории, которые рассказывает эльф, но она смущается часто расспрашивать его, всякий раз старается быстрее проскочить территорию мага, если нужно по делам к Дориану или Лелиане. Когда Тревельян нужен Каллен, она идет через двор и все наблюдают, как Вестница Андрасте направляется к Генералу Инквизиции, значит, скоро предстоит поход. Рядом с Соласом ей душно, она старается не показывать вида, но его присутствие давит почти физически, даже в бою, где он незаменим, она ощущает за спиной силу, вершиной уходящую в низкие облака и корнями добирающуюся до сердца земли. Иногда ей становится страшно, но рядом с ним страх не обессиливает, как в царстве Кошмара, в Тени, а даёт опору, странную уверенность, что с ней ничего не случится. Тогда она бросается в гущу демонов, венатори, разбойников всех мастей, со своей парой кинжалов, вспыхивая синим светом защитного барьера, и делает работу, чётко и быстро: ещё ни один враг не проскользнул за их, с Железным Быком, спины. В библиотеке нет естественного света и Тревельян, зачитавшись, может просидеть почти до утра, когда просыпаются вороны. Всегда вздрагивает, вглядывается в темное прокопченное факелами дерево потолка, отчего-то знает, что именно сейчас эльф спит на кушетке, закрыв глаза согнутой рукой. Скоро вороны поднимут его, выдернут из любимой Тени, а значит ей пора ложиться спать. Вестница вообще старается не спать одновременно с Соласом, однажды показавшим ей, что она может встретиться с ним в Тени так обыкновенно, словно за ужином в таверне. Тревельян не избегает эльфа, но искушать себя лишний раз не желает. Ни к чему.Атриум.
Шемлен снова читает. Эльф понимает это, когда сгусток напряжения под ним чуть расслабляется, обмякают внешние перепутанные загрубевшие слои, сотканные из беспокойств и волнений. Внутри под коростой мягкий теплый свет, не яркое сжигающее пламя, полыхающая страсть, сжирающая все кругом, а тепло домашней печи, свеча на подоконнике. Он уже тысячи раз сгорал, теперь искушение отогреть замерзшие пальцы сильнее желания самому сиять тысячью солнц. В такие часы, проходящих по атриуму мимо мага становится значительно меньше. Можно изучить пару вопросов по разрывам, а можно взять кисти и выплавить из себя те образы, что приходят в Тени. Как правило, эльф берется за кисти, когда шемлен садится читать, и ему становится тепло. Иногда он улыбается. Не думал, что будет повод, но улыбается, вспоминая выражение лица шемлен, впервые увидевшей Скайхолд: так любой ребенок, будь он эльф, гном или шем, радуется долгожданному подарку, например щенку. Скайхолд повел себя именно как щенок, дождавшийся добрых рук. Не важно оказалось, что щенка сотворил народ Соласа, не важно, что его растили воинственные шемлены. Скайхолд виляет хвостом, цветет, рассыпается вишнями и красными яблоками перед новой хозяйкой. Под небом иногда происходят не менее увлекательные вещи, чем в Тени. В Тени тоже. Шемлен испугалась, снова увидев Убежище, не ожидала, что Тень может быть не такой, как в царстве Кошмара. Странно, но там она боялась меньше, сразу приняв свои страхи, перестала трястись внутри, тянула по скользкой реальности Быка и совершенно растерявшегося Варрика и вывела за собой всех, кроме Алистера. Интересно, какого духа породит его королевская кровь, расплескавшаяся в Тени? Маг проводит пальцами по смазанному рисунку, прикладывая руку к отметине, оставленной Тревельян. Он едва закончил сюжет и мыл кисти, когда Вестница, уловила момент проскользнуть наверх, но застыв у росписи, не удержалась, провела по стене пальцами. Разумеется, свежая краска не выдержала и четкая грань между светлым фоном и темной фигурой расплылась четырьмя полосами. Солас сделал вид, что не заметил Тревельян, вспыхнувшую от досады на свою неловкость, оглянувшуюся с испугом, словно ожидавшую, что её сейчас отчитают за испорченное. Сбежала с места преступления, ни слова извинения не проронив, славная шемлен, Вестница Андрасте. Отпечаток остался, эльф не стал его исправлять – это её жизнь, её деяния, её след в истории. Иногда эльф пытается представить острые длинные уши у Тревельян, ради забавы, конечно, и отмахивается от наваждения. Острые уши ей не идут, как не подходит Сэре чинно ходить по двору, а не скакать демоненком по крышам, как бальные платья не идут статной Кассандре, ослепительно красивой в броне и шрамом вместо колье. Уши оствикской разбойницы круглые и маленькие, аккуратные, за них даже прядь волос не заправляется, а вечно выбивается и лезет в глаза, темные, словно мокрый гранит на побережье Ферелдена. Будь у Вестницы эльфийские уши, что тогда? Солас рассматривает свежую роспись в атриуме, и ответ маячит перед ним в ярких красках, ворочает что-то ледяной лапой в животе, сжимает горло, не давая вздохнуть. Все было-бы куда сложнее, сейчас всё ясно и просто. От этого эльфу хочется выть.Халамширал.
Красный цвет камзола Тревельян не идет: оттенок подчеркивает загорелое обветренное лицо шемлен, а загар позволителен только простолюдинке. Дамы Орлея в этом сезоне щедро демонстрируют алебастровую кожу в вырезах платьев. Но даже такая, лохматая и грубая, на фоне фарфоровой королевы шемлен не выглядит простушкой. С головой выдают манеры старой марчанской породы аристократов: бесшабашных, высокомерных, храбрых особ. Тревельян Оствикская, надушенная Жозефиной новым ароматом, везде оставляет шлейф, едва уловимый, но заставляющий обратить на себя внимание, равно как и она сама. Шемлен, пока никто не видит, оправляет ворот на камзоле, расслабляя на шее. Еще чуть ниже – полоска белой кожи, вечно скрытой под доспехом. Перламутр, не тронутый солнцем, видеть который может лишь балдахин над кроватью Вестницы. Солас издалека наблюдает за женщиной, за двором, погружается в Игру, в воспоминания о старых страстях. Мало что изменилось на вершине мира, те же страхи, страсть, зависть, вожделение, заговоры, мелкие интриги и крупные ставки. В центре всего Инквизитор, плетет свою Игру, снова и снова решает за всех каковому миру быть. Эльф пьет посредственное шемленское вино, щедро подливаемое остроухой прислугой, морщится, как от чая. Он уже не помнит вкус вина своего народа, но знает, что оно было другим, и ощущения от него были другие, не в пример чище, томительнее, чем сегодня. Сегодня ночью торжествует Бриала – Инквизитор подняла её так высоко, почти на самый кровавый трон Орлея, а Великий Герцог затаил гнев, спрятав его глубже под маской. Тревельян устало опирается на перила балкона над изысканным садом Халамширала, рядом с ней только сочувствующая Жозефина, гладит по плечу, ищет нужные слова, но нужно не это и Тревельян остается одна. Маг видит, как она мнит себя чудовищем, и впервые сожалеет, что у шемлен нет впереди тысячи лет, чтоб смириться с этим знанием о себе. Ему бы сейчас подойти, отвлечь приглашением на танец. Когда она в последний раз танцевала с мужчиной? Она бы удивилась, покраснела, наверное. Отказала, наверняка, сославшись на усталость. Потом, правда, будет неловко встречаться с ним глазами и визиты в верхнюю библиотеку станут совсем редкими. Солас неподвижно стоит у стены. Вестница, на балконе, пытается ощутить на своем плече руку мага и, с горечью, не может этого даже представить. Бык, грузно опирается спиной о стену, рядом с эльфом, смотрит одним глазом в самую сердцевину, презрительно кривит мясистые губы. Хорошо хоть не произносит вслух то, что читается по его лицу. - Надо увозить Эвелин домой, - только Дориан, единственный человек, способный рассмешить Вестницу Андрасте, может открыто заботиться о ней с непосредственностью родственника.Скайхолд.
Оба знают, что должно случиться. Однажды они столкнутся на лестнице у кабинета Жозефины Монтилье. Солас пойдет кратчайшим путем к колодцу, через главный зал Скайхолда и нижний зал с библиотекой. Тревельян решит лечь спать пораньше, потому что глаза слипаются от усталости и чтения при скудном свечном свете. Столкнутся неловко, упадет и покатится медная чашка, расплескивая мутную воду и предавая уединение эльфа и Вестницы в подземелье звоном от каждой пересчитанной ступени. Рассыплются кисти, две пары рук кинутся собирать их, коснутся друг друга, словно случайно, переплетутся пальцами, останутся кисти лежать рассыпанными. Впервые каждый услышит своё имя из других губ, не вопросительно произнесенное, не требовательно – с хрипотцой, задыхаясь, растерянно Тревельян скажет: - Солас. - Эвелин. – Выдохнет горько маг. Захлопнется от сквозняка верхняя дверь, приглушит стоны и шорохи в темноте под собой. Эхо заблудится в колоннах. Скайхолд не выдаст тайны эльфа и шемлен. Оба знают про это. Фантазия, почти ставшая воспоминанием, осязаемым на губах и кончиках пальцев. Теперь Солас ходит за водой через двор замка или кабинет Каллена.Храм Митал.
Маг упирается лбом в свой посох и закрывает глаза. Хочется кричать, выбить дурь из шемленской лохматой головы, когда Вестница принимает решение выпить из Источника скорби, но не место и не время сейчас отговаривать. Дело уже сделано. Где-то внутри гордость за неё, за решительность и бескомпромиссность вожака. Вестница берет на себя ответственность, снова и снова, отказываясь и от одобрения товарищей, и от их поддержки. Митал явится за своим, Солас уверен. Он лишь присматривает за Тревельян издалека, наблюдает, как она тайком прикладывает пальцы к вискам, сосредотачиваясь на голосах в голове. Порой взгляд её становится почти безумным. Эльф срывается лишь однажды, застигнутый врасплох за бессмысленным перекладыванием записей на столе. - Как ты могла вручить себя древнему богу? – Кричит он на Тревельян вслух, озвучивая сгрызающую изнутри мысль. Марчанка оправдывается, находит нужные слова, но все что Солас видит перед собой – это рабыня, скованная невидимыми цепями, пляшущая под мелодию, которой конца не видно.Комната Инквизитора.
Тревельян ходит по залу, беседует с товарищами, празднующими победу над моровым магистром, из последних сил сдерживаясь от желания расплакаться. Только под утро её, наконец, отпускают и Вестница, закрывая за собой дверь, ведущую в личные покои, хватается за голову. Вопли в голове сводят с ума. Голоса накатываются на нее словно штормовые волны на берег, подтачивая рассудок. Вестница плетется наверх, держась за перила и на последней ступени оседает. Голова готова взорваться изнутри. Белая вспышка в глазах и Тревельян почти проваливается в пустоту. На виски ложатся холодные пальцы и внутри все смолкает. Марчанка, боясь спугнуть это ощущение, замирает, слишком знакомым и долгожданным кажется это прикосновение. Голоса в голове стихают, словно шторм улёгся, а сквозь тяжелые тучи просачиваются косые солнечные лучи покоя. Теперь, она в этом уверена, каждый голос в голове зазвучит, только когда ей это будет нужно. Пальцы на висках теплеют, растворяются ощущения прикосновения. Тревельян уже знает, что свободна от служения древней богине, и что на этот раз не она заплатила по счетам.