Жить всегда

Ты сидишь напротив меня. Ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть. Я столько лет ждала этой встречи, я придумала себе друга и назвала его в твою честь, и с ним совершала безумные вылазки, такие же, как совершали мы с тобой. Я рассказывала ему то, что рассказала бы тебе. Я хочу сейчас всё это повторить, рассказать по порядку, и пусть это будет тянуться целую бесконечность, я буду говорить и говорить, пока язык не заболит, пока в горле не образуется пустыня, пока ты милосердно не предложить мне чаю. Но вместо этого я, робко отводя взгляд, говорю: — А помнишь, как мы в первый раз с уроков сбежали? — потому что в твоём взгляде что-то чуждое, что-то неожиданное, но я спихиваю это на смущение от встречи. — Помню, — ты улыбаешься и, кажется, тоже погружаешься в воспоминания. Чуждое в глазах исчезает, или мне просто очень хочется в это верить. Меня прорывает: — А помнишь, как мы котёнка подобрали и домой притащили? А помнишь, как отдали бомжу целый блок сигарет? А помнишь? … Я захлёбываюсь воспоминаниями. Мне достаточно одной фразы, чтобы перед глазами встала целая картина. Ты улыбаешься и подхватываешь, когда я останавливаюсь и перевожу дух: — А помнишь, как мы на крышу поднялись и стояли у края? Какой-то пешеход решил, что мы решили убиться, а мы всего лишь хотели увидеть город с птичьего полёта! — Помню, — с восторгом соглашаюсь я. — Эх, молодость, — вздыхаешь ты и откидываешься на спинку кресла. К слову, сидим мы в кафе, и я приехала всего на день, почти без денег и совсем — без свободного времени, кроме этих несчастных нескольких часов, зубами вырванных из бешеного темпа жизни. Удивительно, но только сейчас я замечаю, что ты повзрослел, изменился. Вроде, разглядывала до этого, но всё искала и находила знакомые черты, всё, замирая от восторга, думала — вот он, мой друг, это не сон, я даже щипала себя пару раз, но не проснулась, нет, а потом испугалась, что проснусь — и больше не пыталась убедиться. А твоя фраза словно сняла вуаль, и я увидела немного усталый, сытый взгляд, второй подбородок и почти не уловимую обыденность лица, когда оно становится похоже на морду суслика. Вроде ничего не изменилось, но это чувствуется. Но я не сдаюсь. Может, мне кажется? Может, я это придумала? — Молодость? Да мы всегда молоды, ты что, забыл? — я подскакиваю на месте, — а давай сегодня уснём на деревьях в парке? Ты мнёшься. — Нет, — наконец, говоришь ты, — это ты у меня вечно юная подружка, а я старый уже стал. Садись, пожалуйста. Я сажусь, непонимающе смотря на тебя, а затем усмехаюсь: — У тебя жена, дети или больная тётушка? Или на эту ночь планы поинтереснее? — Нет, — качаешь ты головой, — один я, как перст, а на ночь поистине увлекательные планы — одеялко и подушка. Это, знаешь, как в девяностых: секс, наркотики, рок-н-ролл, а в нулевые — кроватка, холодильник, интернет. Ты смеёшься. Я узнаю старую шутку из вконтакте, улыбаюсь, хотя мне не смешно. — Неужели ты не можешь оставить свои подушку и одеялко? Ты вздыхаешь и принимаешься объяснять мне, как малому ребёнку: — Для начала, тебе уезжать, — бросаешь взгляд на часы, — через полтора часа. Я тебя, кстати, провожу. Во-вторых, погода сейчас не из лучших и мы можем заболеть… Я хочу сказать, что это фигня, но ты поднимаешь руку и я молчу. Ты продолжаешь: — В-третьих, в парке охрана, он закрывается в одиннадцать и нас поймают. Это не нужно ни тебе, ни мне. Это в молодости хорошо закон нарушать, в какой-то мере это простительно, но мы ведь уже не подростки, — ты улыбаешься, глядя на меня как-то снисходительно. — Ты мне напоминаешь моего папочку, — бурчу я, скрестив руки на груди. — Твой папа был замечательным человеком, так что мне даже лестно, — замечаешь ты. Я отворачиваюсь, чувствуя, что вот-вот заплачу. От чего? От обиды! От обиды за тебя. Раньше ты не беспокоился ни о чём. Простуда? Натрёмся водкой. Поймают? Убежим! Уезжать? Да и чёрт с ним, Мир не рухнет! — Если у женщины нет настроенья, и каждая фраза звучит как нападка, нужно подальше быстрей отойти и бросить в нее большой шоколадкой! — ты снова смеёшься, а я — снова узнаю стишок из соцсети. — Ты всё ещё пишешь стихи? — спрашиваю я. Мой вопрос тебя озадачивает. — Нет, — наконец отвечаешь ты. — Почему? — я сверлю тебя взглядом. — О чём писать-то? О работе? — он снова улыбается, — работа — не волк, а большое свинство! — Да прекрати ты говорить фразами из контакта! — не выдерживаю я. — Какие мы нервные, — насмешливо говоришь ты, и я на миг верю, что всё осталось, как прежде, — ладно, не буду. Понимаешь, я не знаю, зачем преумножать количество стихов. Их много в этом мире. Потому, знаешь такое: если можешь не писать, не пиши. Вера моя мгновенно разбивается об твои слова. — Что… что за бред? Не писать можно всегда! — Ну вот я и не пишу, — удовлетворённо киваешь ты. А я понимаю: этот человек умер. Он ещё жив, он двигается, но сам по себе он — мёртв. Мне ужасно горько это осознавать, и на глаза снова наворачиваются слёзы. — Кем ты работаешь? — спрашиваю я. — Менеджером, — отвечаешь. — Нравится? — я снова пристально смотрю на тебя, а ты киваешь: — Да, вполне. Люди хорошие… Я киваю, ни на йоту тебе не поверив. — Пошли, — говорю, — я наелась, пройдёмся по бульвару — и домой… — Хорошая идея, — киваешь ты и начинаешь собираться.