С темы на тему

      Время далеко за полночь, а сна ни в одном глазу, и Джексон сидит, до рези уставляясь в монитор, и с улыбкой, явно приторной, что-то бормочет самому себе на диктофон. Сбивается, путает строчки и всё повторяет сначала, ругаясь мысленно на чёртову невнимательность, что вечной спутницей шагает из угла в угол. И ей бы самой давно надоело, да только она рассеяна слишком, и часов не видит в упор, как-то глупо диктуя "отче наш" на новый лад, что ли.       В начале третьего звонит ЧиМин и просит выйти на улицу, а леность отдаёт лёгкой ломотой в ногах, и Джексон бормочет, что спит.       — Я вижу свет в твоих окнах, — она всегда добивается своего, даже если надо пойти на обман, ведь глаза у неё закрыты большим козырьком, а поднимать взгляд на окна восьмого этажа не охота.

***

      Уже через шесть минут Джексон послушно спускается вниз, шаркая домашними тапочками по ступеням — не хочется вызывать лифт в такой час.       Он находит её на качелях, что стоят чуть поодаль подъезда, и неслышно приближается, вставая рядом и начиная раскачивать. Мин, придерживаясь за поручни, плавно взлетает вверх, разрезая носками тёмный ночной воздух, и улыбается, шепча под нос что-то о том, что Джексон дурак и чуть не напугал её, хотя прекрасно знает, что девушке страшно в ночное время, ведь неизвестно кто по улицам ходит.       — Ну да, — Джексон усмехается почти одновременно с ней, раскачивая качели ещё сильнее, — неизвестно, кто тут ходит. Например, ты.       — А меня-то зачем бояться?       — Действительно, незачем. Но ведь ходишь? Тут не поспоришь.       — Опять рэп писал? — делая акцент на слове "опять" словно без этого фраза не выйдет, интересуется с лёгким упрёком ЧиМин.       — А ты караулила. Снова, — рука устаёт быстрее, чем казалось вначале, и Ван просит девушку подвинуться к краю, чтобы и он смог уместить свой не самый маленький и "ленивый", как он сам всегда замечал, зад. И ЧиМин не сопротивляется ни разу, тут же сдвигаясь в сторону и хлопая по освободившемуся рядом с ней месту, взглядом устремляясь куда-то вверх, намного дальше восьмого этажа Джексона, туда, к самому краю небоскрёба, а может и дальше, на самые звёзды.       Он садится аккурат рядом с ней, снимая с её головы кепку и, зачесав пятернёй волосы, надевает кепку на себя, козырьком назад, как он любит.       — Говорил тебе, она тебе не пойдёт.       — А мне понравилось. Такая не маркая, да и рисунок... Ну как хоть оно, написал что?       — Вечно вы, девушки, с темы на тему прыгаете. Да и критерии выбора одежды у вас странные, — Джексон улыбается, как умеет явно не только он, но всё равно забавно. Он весь такой: забавный и как все, но в чём-то особенный до бабочек в животе. В смехе, например. Только ночью смеяться неприлично, потому что со всех сторон жилые дома и кто-то может проснуться.       — А знаешь, ты мне, кажется, нравишься, — ни с того ни с сего прямо заявляет ЧиМин, ногой отталкиваясь от железных перил и раскачивая качели.       — Ну вот, что и требовалось доказать, типичная девушка! — Джексон, конечно, говорит несерьёзно, но да кто будет разбираться, если вдруг глянет на них со стороны. И Пак тоже особо разбираться в его шутках не спешит, кулаком несильно ударяя в плечо и набирая скорость ещё большую.       — Заткнись.       — Просто прекрасно! Не успели мы поговорить, как ты мне рот затыкаешь и снова меняешь тему разговора, ну что ты за человек? А я, может, поплакать хотел, что от меня муза сбежала, а ты пришла и её добила, бесчувственная подруга.       — Эй! Ты меня бесишь!       — И ты меня, — с совершенно довольным лицом, будто он — объевшийся сметаны кот, — заявляет Джексон. — А что, правда нравлюсь?       ЧиМин краснеет, будто застукали за чем-нибудь неприличным, вроде разглядывания кепки точь-в-точь как у Вана, только шипастой и с гравировкой фирмы на козырьке. Не так уж и страшно, если сам признаёшься взглядом, но подсматривания искоса от прохожих смущают.       — Правда.       — И ты мне нравишься.