Зачем это всё...

Зачем это всё?! По окнам шуршит холодный серый дождь. Возможно, будь на месте Шерлока Джон, он бы мог сравнить его с настроением Шерлока – серым, безрадостным. Возможно, Джон мог бы сравнить монотонный рокот струй с плачем скрипки Шерлока. Наверное, будь Джон здесь, он бы поморщился и попросил друга прекратить мучить инструмент и заодно весь квартал. Вот только Джона нет – ни в гостиной на Бейкер стрит, ни… Зачем это всё… Шерлок лежит на диванчике, безразлично глядя в потолок. Надо идти, но нет ни сил, ни желания шевелиться. Слева в груди образовалась холодная пустота. Больно… Шерлок понимал, что во всём случившимся виноват только он. Он всегда знал, что подвергает Джона опасности, что в случае чего Джон может рискнуть жизнью ради него – да и не только ради него. Однако эгоизм всегда побеждал тревогу за друга. Джон был нужен ему. Впервые в жизни сыщика появился кто-то, кому он полностью доверял. Шерлок знал, что Джон никогда не откажет в помощи, не предаст, и беззастенчиво пользовался этим. Впрочем, вряд ли бывший военный хирург вообще умел предавать… Джон оказался единственным, кого не бесил эксцентричный сыщик, кто не пытался сбежать после первого же получаса общения. Он всегда шел рядом, всегда был готов помочь, защитить… И, в отличие от Майкрофта, помощь Джона не была навязчивой и никогда не вызывала раздражения. Только вот благодарности от Шерлока он почти никогда не получал… Всё это отныне неважно. Всё закончилось – закончилось совсем не так, как ожидал Шерлок. Серо-голубые, цвета холодного сентябрьского дождя глаза невидяще смотрят в потолок. На лице не заметно никакого выражения – никто не узнает, что чувствует высокоактивный социопат, потерявший лучшего друга. «Друга-а-а-а» - слова бьются в черепную коробку бессмысленными, ничего не значащими отныне звуками. У этих слов больше нет смысла, как нет больше человека, которого они обозначали. Это всё неважно. Никто не узнает, как болит сердце Шерлока Холмса – ну надо же, оно все-таки существует… Он встаёт, поднимается в комнату Джона и открывает ящик письменного стола. Всё должно было быть не так… Ночной город, дождь, незначительное дело – для него незначительное, а для полиции неразрешимое. Впрочем, полиция и без них прекрасно бы справилась, но ему было скучно. Пистолет, внезапно появившийся в руке преследуемого… Потом Шерлок, несмотря на свой талант не упускать подробностей и восстанавливать в памяти всё, что видел, так и не смог вспомнить, каким образом Джон, бежавший в нескольких шагах за ним, внезапно оказался между ним и стрелком. Как? Почему? Зачем?! «Шерл… Шерлок… - голос Джона очень слаб, он с трудом его различает. – ты не… виноват… Слышишь?» Шерлок почти не помнит, что происходило в те минуты (Часы? Вечность?). Обычно четкий и понятный до скуки мир рассыпался на множество не связанных друг с другом пазлов. Воспоминания прорываются отдельными картинками, смазанными, как на плохой фотографии: Бледное лицо Джона – ему сейчас очень больно, но он всё равно пытается улыбнуться. Неестественно тяжелая голова друга на коленях у детектива. Оброненный в грязь пистолет – Шерлок выхватил его одновременно с беглецом, но выстрелить не успел. Не успел… Кровь. Легкая осенняя куртка промокла насквозь и в блеклом свете фонаря кажется черной. Лейстрейд, кричащий что-то в телефон. Выворачивающая из-за угла машина скорой помощи. Это всё неважно. Единственное, что сейчас имеет значение – это расширенные от боли глаза Джона и еле слышный, срывающийся голос. - Шерл… По… Пообе… щай… мне… - Джон, молчи! Не смей прощаться! – кажется, он кричит, даже не обращая внимания на ошарашенные глаза Лейстрейда и полицейских. – Ты не имеешь право меня бросать! - Пообещай… что ты… Сыщика грубо отпихивают в сторону, и, раньше, чем он успевает среагировать – что происходит, почему он так медленно двигается?! – скорая помощь срывается с места и с отчаянным воем исчезает за углом. Пообещать… Что? *** Больно… Джон ни о чем не жалел. Даже если бы у него было время подумать, он всё равно бы поступил так же. Страх потерять друга всегда был в нем сильнее страха смерти. Он привык рисковать своей жизнью ради совершенно чужих людей, там, в Афганистане; это давало иллюзию жизни, иллюзию, что он кому-то нужен. Пусть даже большинство этих парней даже не вспомнят потом имени врача, вытащившего их из-под огня. А потом… Ранение. «Мирная», будь она проклята, пустая, никому не нужная жизнь! Он не умел сдаваться, он терпел, он тянул через силу одинаково бессмысленные, пустые, резиновые дни. Он просыпался ночами в холодном поту, но, даже открыв глаза, видел вспышки выстрелов и слышал крики людей, которым нужна была его помощь. И чувствовал боль оттого, что он не там, что не может помочь… Там были смерть и страх, здесь – тоска и пустота бессмысленной жизни. Там было легче… Так было до тех пор, пока безумный ураган по имени Шерлок Холмс не ворвался в его существование. Он заставил отставного врача снова жить, снова бояться за чужую жизнь, снова почувствовать себя нужным. «- Бывали в переделках? - Да. - И ранения видели? - Да. Насмотрелся… всякого. - Больше не хочется? - Кто Вам сказал?!» И от холодного, насмешливого голоса нового соседа вдруг повеяло горячим ветром опаленного огнем Афганистана. Бывший военный врач был хирургом, а не психологом, но все равно понимал, что именно Холмс – непредсказуемый, опасный, непонятный - вернул его к жизни, дал отставному военному то, чего не хватало ему в Лондоне. Нет, не войну, и не ощущение опасности – Майкрофт Холмс ошибался. Просто Шерлоку действительно нужен был человек, к которому он мог повернуться спиной, не ожидая удара. Ему нужен был такой человек, как Джон. А Джону Ватсону… Ему нужна была эта постоянная тревога за друга, нужна была опасность, которая всегда сопровождала консультирующего детектива. Ему необходимо было чувствовать себя нужным, нужным хоть кому-то, только так он мог ощутить себя живым… Ему нужен был человек, ради которого не страшно стать на пути летящей пули. Он уже достаточно рисковал жизнью за совершенно чужих ему людей. И свою смерть хотел выбрать сам. Он всегда боялся, что однажды этот сумасшедший авантюрист схватится с противником не по силам и погибнет. Джон понимал, что в этом случае долго не протянет. Потому что тогда власть над ним вновь получат пустота и одиночество, и на этот раз некому будет их прогнать. У Джона Ватсона почти не было друзей. Приятели, знакомые – да, даже больше, чем нужно. Спокойный, доброжелательный доктор всегда привлекал к себе людей, вот только сам он неосознанно сохранял дистанцию, не подпускал никого близко к себе. Люди, которые готовы предать при первой же опасности, были ему не интересны. Те же, кого он допустил близко к своему сердцу, навсегда остались в раскаленных песках Афгана… Все, кроме одного. И ради его жизни доктор был готов на всё – даже на смерть. Боль уходит, растворяется в мягких темных волнах. Голоса, еще недавно громкие и неприятно-пронзительные, затихают, словно отдаляются. Темнота. Тишина. Спокойствие. Главное – он успел. Он выдержал, победил, теперь пустота, жадно караулящая его за опущенными веками, никогда больше не доберется до него. Ему не придется вновь чувствовать, как утекает сквозь бессильные пальцы жизнь друга. Лучшего друга – и единственного… Тишина и безмятежность охватывают бывшего военврача. Нечего бояться – смерть страшна лишь для того, кто остается там, остается совсем один в пустоте серых бессмысленных дней… Внезапно какой-то диссонирующий, болезненный звук разрывает ощущение покоя. Нет, не звук. Мысль. Что-то не так. Он чего-то не успел. Он должен… Что? «- Шерлок… Пообещай мне…» Глаза друга, прозрачно-серые, словно сковавший Темзу лед. Но сейчас в них отражается то, чего никогда не знала равнодушная река – боль, отчаяние, мольба. Безысходность. Ужас. Сжимающие его дрожащие руки – Джону больно, но он не пытается отстраниться, ему сейчас как никогда надо чувствовать, что он нужен… Джона пугает выражение горя на всегда бесстрастном лице. Но – доктору стыдно признаться в этом даже самому себе – ещё больше он боялся увидеть в глазах Шерлока безразличие. Боялся понять, что его жертва была не нужна… Шерлок… Имя срывается с непослушных, словно деревянных губ. Он должен успеть. Он должен сказать, что детектив не виноват в выборе друга, что он ни в чем не виноват… Темнота мягко охватывает его своими теплыми лапами, забирая боль, ощущение непоправимой катастрофы тает, сменяясь спокойствием и равнодушием; и Джон из последних сил рвется – не зная, куда, прочь из спасительного покоя, туда, где Шерлок остался совсем один… Где может стрястись беда… - Пообещай мне… Что выдержишь… Что будешь жить… Но его уже никто не слышит. *** Два часа. Что можно делать в операционной два часа?! Шерлок сидит в приемной больницы. Пробегающие мимо медсёстры и санитарки поглядывают на него с подозрением и сочувствием. Шерлока эти взгляды бесят. Нет, ну вот, чего они на него так смотрят?! Он ведёт себя совершенно нормально – не скандалит, не рыдает, не хватает врачей за рукава и не пристает с глупыми вопросами. Хотя, кажется, именно этого от него и ожидают. Даже брат – ну надо же, соизволил приехать, словно он тут нужен! - косится на него с тревогой. Хлопнула дверь. Шерлок встал навстречу вышедшему хирургу, ощущая, как все внутри обрывается. Лицо врача усталое и виноватое. Он совсем молодой, явно всего несколько лет как из института. Несколько секунд он молчит, вытаскивает из кармана пачку сигарет, нервно мнет ее в руке. Шерлок не издает ни звука, он и так уже все понял. И Майкрофт, всё больше беспокоящийся за рассудок брата, не выдерживает первым: - Итак?! Парень резко выдыхает, сигарета ломается в дрожащих пальцах, он недоуменно на нее смотрит и засовывает обратно в пачку. - Он ещё жив. Операция ещё идет, я не могу вас пустить. Шансов почти нет, но мы вызвали опытного хирурга… Вы можете подождать в комнате для родственников… «Он ещё жив… Ещё…» Шерлок молча развернулся и пошел к лестнице, игнорируя растерянный и виноватый взгляд врача. Майкрофт догнал его уже на первом этаже. - Шерлок, ты уверен?.. Ты не будешь ждать? – его голос звучит сочувствующе, он понимает, что происходит с братом, но помочь сейчас ничем не может. - Нет. Это нецелесообразно. Я всё равно не смогу помочь. Встревоженные глаза Майкрофта – кажется, его пугает равнодушие Шерлока. В чём дело? Это ведь совершенно обычное для него поведение, он всегда всё оценивал с позиций логики. И не важно, что сейчас ему наплевать на логику, на целесообразность, на свой аналитический разум. Никто не узнает, что чувствует единственный в мире консультирующий детектив, убивший лучшего друга. Лучшего? Нет, не лучшего. Просто единственного. Джон действительно был единственным. Единственным, кто понимал Шерлока. Единственным, кому ничего не было нужно от него. Единственным человеком, без которого Шерлок не сможет жить. Он всю жизнь прожил бирюком, волком-одиночкой, и считал, что это нормально. Дружбы не существует, в крайнем случае, существуют люди, которые тебе не слишком противны и общество которых ты можешь какое-то время терпеть. Но теперь-то он знает, что это НЕ ТАК. Он знает, что может быть по-другому; вот только для него это больше не повторится, потому что Джон Ватсон существовал в единственном экземпляре, и, когда его сердце остановится, умрет и Шерлок. Он не будет рыдать, проклинать судьбу, пытаться просить прощения… Хотя, похоже, именно этого от него и ждут. Это не нужно. Это никого не касается. Он уже вынес себе приговор за убийство, и сейчас ему нужно только одно – то, что лежит в письменном столе Джона на втором этаже и что в этот раз его блоггер забыл взять… Он обязательно вернется. И вновь будет ждать – столько, сколько понадобится. *** Шерлок пошевелился – в первый раз за три часа. Белое пластиковое кресло жутко неудобно, особенно для такого высокого человека, как он. Зато у него есть одно неоспоримое преимущество – оно расположено прямо напротив двери в операционную. Шерлок не сомневался – Майкрофт не оставил его одного, рядом дежурят как минимум двое его людей. Если подумать, он легко сможет понять, кто из десятков проходящих мимо, стоящих, сидящих в регистратуре и курящих на лестнице людей работают на брата – но это ему сейчас не интересно. Единственное, что имеет значение - это белая дверь, за которой вот уже седьмой час идет борьба за жизнь Джона. Ах, Майкрофт… В этот раз младший братишка тебя все-таки перехитрил. Зря ты не остался с ним, уж ты бы заметил в кармане тяжелый армейский зиг-зауэр; а твои подчиненные не догадаются, да и не решатся его обыскать. Ты забрал его пистолет, но ты не мог знать, что Джон в этот раз ушел без оружия… Шерлок дождется вердикта врачей. А потом – никто не сможет его остановить. Просто не успеет… *** Дверь операционной открылась совершенно неожиданно, и Шерлок, хотя и ждал этого, почувствовал, как сердце превращается в комок льда и, кажется, совсем перестает биться. Конец. Приговор утвержден, осталось услышать последнее слово подсудимого и привести приговор в исполнение. Перед глазами колыхается серое марево, всё видно, как сквозь толстое запыленное стекло, и, кажется, что-то творится с гравитацией – ему очень тяжело двигаться, сохранять равновесие… Шерлок, не обращая внимания больше ни на что, прошел между расступившимися людьми в белых и синих халатах и медленно вошел в палату. Он не видел их лиц, голоса слились в один невнятный фоновый шум. Да это и не важно. Сейчас его не интересовал этот мир – ничего в нём, кроме отгороженного ширмой операционного стола. Шаг. Еще шаг. Как больно… Сейчас Шерлок точно чувствует, что у него есть сердце, иначе почему б ему так болеть… Он остановился возле ширмы, закрыв глаза и не решаясь расстаться с последней зыбкой надеждой, которая еще теплилась где-то глубоко внутри. Сквозь шум в голове слышен какой-то мерзкий монотонный писк. Нужно собраться с силами. Он уже ничего не сможет изменить… Детектив, решаясь, открыл глаза и сунул руку в карман. Немеющие, словно под наркозом пальцы нащупали холодную рукоять пистолета – и замерли, словно наткнувшись на стену. Шерлок застыл, боясь пошевелиться, боясь спугнуть наваждение, боясь поверить. По экрану электрокардиографа бежала рваная, неровная линия. Он медленно переводит взгляд вниз – и натыкается на усталый взгляд распахнутых серых глаз. Шерлок внезапно понимает, что стоит, вцепившись в ширму, и, не веря своим глазам, смотрит на Джона. Бледные губы «блоггера» вздрагивают в слабой улыбке, но в следующий момент в его глазах появляется тревога. Он беспокойно обшаривает взглядом Шерлока, останавливаясь на замершей в кармане руке. Что-то шепчет, но звука не слышно – он еще слишком слаб… Шерлок чувствует, как губы начинает кривить глупая, пока еще робкая и недоверчивая, счастливая улыбка. Он медленно вытаскивает из кармана руку и показывает другу раскрытую пустую ладонь… Джон едва заметно улыбается в ответ и закрывает глаза. *** В коридоре седой хирург устало опустился в опустевшее кресло, помял в пальцах сигарету, и, внезапно улыбнувшись, сунул её обратно в пачку. Сегодня она ему не нужна. Сегодня он победил…