Дни победы

Она плачет, захлебывается собственным криком и ужасом. Солдаты замерли, как вкопанные. Стволы мушкетов дымятся. Десятки свинцовых раскаленных пуль в груди её мужа. Глаза его уже застилает дымка смерти, он шепчет что-то еле слышно, держа её за руку. Мицухиде стоит молча, издевательски усмехаясь. Говорит что-то, только для того, чтобы увидеть еще больше боли и отчаяния в её непрозрачных темных глазах. Он подходит, пошатываясь от собственных ран и от вида смерти. Смеется тихо-тихо. «Я вас победил, смотрите!» Глупец. Оичи даже не знает, не поймет, скажи он ей это. Никто не поймет. Он предложил Нобунаге этот странный ход. А потом не выдержал и сам вышел на поле и занял действующую роль. Черт возьми, ведь он собирался просто наблюдать. Смотреть и смеяться над ними. Над тем, как хрупки все эти хваленые человеческие связи. Дружба, привязанность, любовь и союзы. Ломаются, рассыпаются в мелкую крошку, как чашки самого дешевого фарфора. Война – сильнее их. Мечи – надежнее их. Люди держатся за свои глупые привязанности, люди стоят друг за друга. Чужие мечи сминают их уверенность. Война, прекрасная в своем доспехе огня и тьмы, растаптывает их преданность. Насмерть, совершенно, абсолютно. Все они ведут себя так по-разному. Стоят с каменными лицами, будто собираются сделать шаг вниз со скалы. Рыдают и кричат, заламывая руки и катаясь по земле. Беззвучно плачут, глядя в пустоту остекленевшими глазами… Мицухиде проходил это все, сыграл каждую из этих бессмысленных ролей. Его очередь – наблюдать за ними, развлекаться этой пьесой. Оичи… он почти убил, задушил, разодрал в клочья малейшие проявления собственной привязанности и совершенно бесконтрольной нежности и восхищения, которые вызывала в нем эта прекрасная Тьма. Так бы он мог сказать. Словами. И он говорит, гордо вскинув голову, глядя на них сверху вниз. Ни жалости, ни сочувствия. Как бы ей ни было больно. Как сильно бы он ни чувствовал эту боль. Акечи показал ей весь ужас, специально отвез на поле битвы, чтобы она увидела все своими глазами. Чтобы видела – он не солгал. Не выдумал. Вот она – правда, вот она, Смерть! «Всё разорвано. Все убито. Ненавидьте меня, я победил!» Победа оказалась странная. Оичи тихо плачет целыми днями. И раньше задумчиво-печальная, девушка почти полностью, казалось, перенеслась в другой мир. Мицухиде видел её демонов. Их стало еще больше. Тьма шептала миллионами голосов, почти оглушая его. Тьма говорила с ней, и он не смог бы разобрать ни фразы. Тьма говорила с ним – и самурай внимал ей, опуская взгляд. Акечи говорил с сестрой Нобунаги – она словно не слышала. Отвечала иногда, односложно и странно, не глядя на генерала. Он брал её за руку – она не замечала даже прикосновения. - Простите меня… - как-то раз сумел он сказать, слегка пожав её ладонь. Едва коснувшись губами тонких ледяных пальцев после этого. Оичи посмотрела удивленно, словно её неожиданно вырвали из глубокого сна. - Нагамаса-сама?.. Мицухиде отрицательно покачал головой. Тень узнавания мелькнула на лице девушки. - Мицухиде?.. – слезы вдруг показались на темных бархатных глазах. - Оичи… Оичи виновата во всем. Не бери на себя этой вины… - едва слышно прошептала девушка. Что за чушь? Это он придумал. Он сумел победить… кого, в сущности? Он запретил себе подойти хоть на шаг ближе к ней. Иначе проиграл бы, смешно и нелепо проиграл. И Нобунага смеялся бы во весь голос, потешался бы над безумным своим вассалом. А Кацуи смотрел бы на него с немым укором, что в его исполнении было бы красноречивее сотни гневных монологов. Мицухиде склонился до земли перед своей госпожой. Она вновь ушла мыслью куда-то далеко. Туда, где мрак был непрогляден, что от него больно глазам и душе… Ах, Акечи Мицухиде, держи свою победу! Хонноджи пылал. Танец пламени. Серые куски пепла, треск дерева. Все горит, сам храм, кажется, кричит в ужасе и разрывающей его деревянную плоть боли! Люди что-то кричат, стройные ряды его солдат, лучников, мушкетеров рассыпались по окрестности в соответствии с приказами. Кто-то словно с ума сошел, бегает вокруг, нелепо выкрикивая что-то, причитая и молясь Будде. Акечи подходит близко. Так, чтобы пламя почти касалось доспеха. Чтобы неловко пошатнуться – и рухнуть в это пламя. Протянуть руку вперед, чтобы тепло… тепло – раскаленными языками псов Преисподней лижет огонь его ладони. - Я хотел бы слышать, как вы кричите! Я мечтал об этом так долго, Нобунага-ко! – Мицухиде точно произносит это вслух. Запрокидывает голову, глубоко вдыхая обжигающий отравленный воздух. Смеется, тихо дрожа, обняв себя руками… - Я победил и вас… - он совершенно обезумевши смотрит в огонь. - Пламя очистит вашу черную душу. Пламя никогда не очистит меня… Слышите ли вы? – Акечи воздевает руки к небесам. – Прекрасный мой господин! Белый ястреб. Если бы дым взвивался к небу белоснежными крылами сильной птицы! Если бы шагнуть туда – и испить всю боль, и стать свободным, и обресть эти крылья. Ведь он победил сегодня. Как всегда – победил себя! Все случилось, как он, Акечи Мицухиде, захотел. И алым огнем все вокруг, черными тенями пожара. Смерть – о, как он ощущает её! Он ведь оказался сильнее. И себя он будет убивать еще дольше, постепенно, мучительно. Белые крылья сменятся черными, а руки в крови по самые плечи. В крови и копоти пожара он весь. Белый-белый свет солнца да озарит его душу с черными обожженными крылами, ставшими крылами ворона. - Умри… - шепчет он, когда одна из обгоревших балок падает рядом с ним. – Сгори!!! - и он дико и громко хохочет, запрокинувшись назад и до боли в руках сжав рукояти кос. Так же внезапно, на полутоне, замолкает. Пусть все горит. Его победа и его свобода. Горит.