Часть 1
4 июня 2015 г. в 01:08
Зародыши первых солнечных лучей медлительно пробирались из-под горных вершин, усыпанных снегом, и упирались в угрюмые облака, проползающие над самыми обледенелыми пиками. Казалось, что стоя там, на самом пределе мира, можно коснуться их и почувствовать парную прохладу утра и свежесть, не осквернённую ни единым вздохом. Ощутить то одиночество, которое вернее было бы назвать свободой и очищением, а не бесконечным проклятием.
Окутанный туманом сотен лет Кристиан всегда взирал на это зрелище с одинаковым презрением и благоговением, если вообще ещё был способен на последнее. Ему нравилось дерзко отстаивать свою вахту на постепенно светлеющем, полированном веками камне террасы, где несмолкаемо выли сквозняки, и всякий раз доказывать кому-то невидимому, что он способен противостоять предначертанному. Противостоять, а затем окунаться в темноту бесконечных лабиринтов промёрзлого дома и с ненавистью и раскаянием ждать, пока солнечные лучи необратимо сгинут за несокрушимыми армадами гор, уступая место его миру — ночи.
— Сейчас пастухи погонят в долины, пресыщенные зеленью, свои стада, причитая, что солнце нещадно слепит им глаза и обжигает нежную бледную кожу, — обращался мужчина к кому-то, стоя прямо, сцепив руки за спиной и внимательно следя выцветшими глазами, как небо постепенно меняет цвет с тёмно-синего на розово-лазоревый, — и никто из них не представляет, как громки были бы причеты, если бы светило лишило их своей милости.
На мгновение Кристиан уронил голову на грудь, и по его телу прошла крупная дрожь, словно бы он не мог вздохнуть. Когда же мужчина осмелился поднять голову, в глазах у него стояли слёзы.
— Столько лет, а я всё ещё боюсь его милость вернуть, — Кристиан резко поднял голову и уверенно добавил: — как и твою. Ведь я всё помню. Ни единое воспоминание не потерялась в памяти моей, ты можешь быть спокойна. Я несу своё бремя и помню о зле, которое сотворил. Я верну твою веру!
Некоторые мгновения ничего не происходило, только где-то вдалеке, на удалённых равнинах, рождались первые песни беспечных фермеров. Но спустя время дуновенье ветра стало чуть теплее, и в прозрачном предрассветном воздухе возник призрачный силуэт девушки, утопающей в шелках длинного платья и легко и бесшумно ступавшей по ледяному полу навстречу мужчине. Чёрные волосы её трепали сквозняки, а в серых глазах отражались последние, теряющие силу звёзды.
— Моя Ульрике!.. — воскликнул в испуге Кристиан, затаив давно замершее дыхание и скользнув взглядом по шее призрака, где чётко белел уродливый шрам.
Не в силах пошевелиться, он следил, как силуэт приближается к нему.
— Моя Ульрике, — в исступлении зашептал мужчина, — прости меня, моя Ульрике, прости!
Осколок радости пронзил безжизненное сердце Кристиана, когда призрак умершей много столетий назад подошёл вплотную и бережно приложил бесплотный палец к его губам, словно призывая успокоиться и забыть о срывающихся словах. Вновь появились в глазах слёзы. К горлу подкатил комок волнения, который возникает в случаях крайних и подкашивающих ноги от бури эмоции.
— Ты прекрасна, — проговорил осторожно мужчина, и счастливая тоска накрыла его с головой, когда во взгляде призрака сверкнула нежная и неподкупная любовь.
Ульрике ободряюще улыбнулась ему и отошла назад, протягивая руку, будто приглашая куда-то.
Первые нерешительные лучи солнца уже легли на террасу, силясь согреть камни.
— Ты хочешь, чтобы я пошёл с тобой? — удивлённо спросил Кристиан, в сомнении глядя на светлеющий пейзаж. — Неужели ты нашла в себе так много милосердия, чтобы простить меня?
Умершая склонила голову набок, улыбка её стала чуть шире и ласковее, а в глазах показался укор, как если бы она не могла поверить, что он подумал о ней так плохо. Мужчина понял, что она никогда не держала на него зла, просто не могла придти, удерживаемая годами и кем-то другим.
— Я проклят! Брошен здесь! — воскликнул он в возбуждении и протянул к ней руки. — Кровожадный убийца, отбывающий наказание свыше!..
Ульрике с жалостью взглянула на возлюбленного, и её прозрачная ладонь проплыла по его щеке, оставляя после себя отдалённое тепло, затем спустилась к его неподвижной груди и замерла у самого сердца, указывая внутрь.
— Я не мог!.. — отшатнулся от неё Кристиан. — Это невозможно!..
Уверенный кивок призрака только подтвердил колебания и заставил в старом безумии хвататься за голову и надсадно стонать, порождая страшное эхо.
Глупец! Он проклял сам себя! Наказал! Лишил покоя и кинул в темноту! Какой глупец!
Стоны смешанные с диким смехом сотрясали мощное тело мужчины, ощутившего близкий конец стенаниям и брожению во мраке, пока солнце неумолимо поднималось из-за гор полным выжженным диском. Кристиан готов был упасть на колени и вырывать клочья земли, чтобы унять сумасшествие.
— Я свободен, моя Ульрике? Ты не сердилась на меня? Мне можно уйти? — повторял он снова и снова. — Теперь мне можно к тебе?
Он не замечал, как по бледным щекам призрака, вновь оказавшегося рядом, текут слёзы радости, ликованья, страха и волнения. Ульрике приложила ладони к груди и тихо ждала, когда неистовство отпустит любимого.
Стройные думы возвращались неторопливо.
— Я боюсь, моя Ульрике, — наконец признался присмиревший мужчина, обращаясь негромко к призраку, — но ты здесь, и я этого делать не должен. Веди меня…
Услышав признание, она бросила на него призывный взгляд, плавно вошла в луч солнечного света, прогревшего воздух, и протянула приглашающее свои изящные руки.
Последний раз почувствовав страх, Кристиан, решительно шагнул к ней, порывисто стараясь взять её ладони и отыскать их тепло, спасающее от одиночества. Однако вместо этого он узнал глухую и ноющую боль, словно кто-то окатил его расплавленным свинцом, и ослеп от непривычного солнечного сияния, выжигающего изнури. Мысли разрывались на части, как и древнее тело, превращающееся в пепел и снедаемое ветрами.
Боль отступила только через несколько долгих и мучающих мгновений, и Кристиан ощутил, что его держат за руки. Обретя зрение, мужчина увидел знакомые смеющиеся серые глаза и много света, идущего отовсюду, доброго, ласкового и обволакивающего.
— Моя Ульрике… — прошептал Кристиан прежде, чем её губы нежно коснулись его и обоих растворила в себе туманная нега.