Сильнейшая.

Цикады в этот вечер были особенно надоедливы, а раскрасневшееся солнышко не щекотало бледные щёки. Оно всё дальше за горизонт, а тени деревьев всё гуще и страшнее, шелестом листвы обещая через какие-то жалкие мгновения заполонить всю поляну своим могуществом. И воздух такой ласково-прохладный, и небо такое приветливо-серое, и тишина гулко-пустая… до тех пор, пока не хрустит ветка где-то поодаль. - Я знала, - тихо шепчет она, но так, чтобы пришедший расслышал. – Знала, что судьба в этот вечер сведёт. И будто бы незнакомы вовсе, но она краем глаза посматривает на него и улыбается. А он гордо вышагивает к ней, нелепо чешет лоб и убирает под шапку-яблоко выбившиеся изумрудные пряди. И не волнует вовсе, что она врагом его была, не волнует, что она с пустышкой оранжевой, а он всего лишь дитя, всего лишь иллюзионист. А ему ей врать не хочется, понимаете? Не хочется её обижать, ведь такая хрупкая, как хрусталь, и чистая, как воды горных источников. Он к ней ближе, а она всё шире распахивает душу, чтобы как книгу читал… а не получается. И до того она простая в общении с врагом, что его щёки не выдерживают, пунцовеют. И улыбаться хочется больше, а поводов толковых нет. Спотыкается и чуть ли не вниз летит, а она хрупкой рукою за плечо и на себя тянет. Падают вместе, а такие робкие и скованные. Нелепые извинения бормочет, а она отмахивается и смеётся лишь тише. - Хватит, брось ты! – краснеет, а сама будто счастливая. И так легко на душе, спокойно. Впервые за долгое время она полной грудью вздыхает, на языке нотки свободы чувствует и пальцами по его щеке водит. Они чем-то похожи: два одиночества, две заблудшие души. Только Юни чиста и непорочна, этакий ангел во плоти, а Фран с головой погрузился в тёмный омут и эти минуты с ней для него спасительны, глоток свежего воздуха преподносят. Она несмело снимает с него шапку, а он, понимая, опускает голову на её колени и волосы сочнее цвета зелёного яблока рассыпаются по подолу её белоснежного сарафана. Пальцы хрупкие и так, и эдак волосы перебирали ласково. Фран молчит, с силами собирается, да и разговоры только испортят ситуацию. Просто тяжко ему рядом с ней и чувства давят, будто бы пустышка не на её шее висит, а на его и тянет вниз, тянет. Своими ушами ведь слышал, что смерть семёрки сильнейших неизбежна, да только ребёнок он и толком ничего понять не мог. Помнит, как она уверенно смотрела в лица пришедших на собрание. Помнит, как она ясно излагала свои мысли и как руки её иногда тряслись, когда положение казалось совсем безнадёжным. Помнит, как Десятый Вонгола улыбался ей, как родной и обещал спасти это самое положение. Помнит, как она на каждую шутку Франа улыбалась, будто и не затронута ей вовсе. Такая мило-странная, совсем ещё маленькая, а умереть придётся, если Савада облажается. Грустно. - Не думай об этом, - шепчет Юни. Ей и самой сейчас больно, у самой слёзы на глаза наворачиваются, а в сердце теплится слабое пламя надежды. В Саваду и его друзей она верит, в дядю Реборна тоже, но отчего-то мысли в голове смутные и пустышка тянет, тянет… Однажды она умирала уже, только не помнит этого толком. Страшно, темно и одиноко. Снова так не хочется, поймите! - Не могу. Всё время что-то гложет, - голос у него грустный, совсем не такой, как раньше. Мальчишка будто бы повзрослел за пару минут, осознал всю «прелесть» ситуации. Поднимается с колен её и короткое время сидит спиной к ней, чтобы успокоиться. Ну не может он смотреть в её глаза, видящие его насквозь. Не может он смотреть на её улыбку безрадостную. Тяжело. Она легко тянет его за плечо с немой просьбой развернуться, и он подчиняется. Глаза в глаза, один взгляд на двоих, а такие разные… Его пальцы несмело касаются её нежной шёлковой кожи, проводят вниз по щеке, а потом обе ладони обнимают её детское личико. И уже совсем по-взрослому, с лёгкой ноткой горечи сожаления он касается её губ своими, успокаивая. И где только насмотрелся на такое, чудак. Эти секунды длятся недолго, но тянутся как вечность. Он с ней осторожен, ведь она такая хрупкая и принадлежит не ему, поэтому её нельзя ломать. Фран отпрянул первым и сразу заглянул в её глаза цвета синих бескрайних океанов. - Опять слёзы, глупая, - с толикой укоризны и издевательства, как и всегда. Его большие пальцы бережно утирают проступившую влагу в уголках глаз и снова его губы касаются её, но на этот раз он целует её в переносицу. Юни улыбается, а что сказать – не знает. Неожиданно, хотя и приятно. – Ну-ну, рёва-корова, - дразнит её мальчишка изумрудного цвета волос. Поднимается на ноги, подхватывает свою шапку-яблоко с земли и как любой порядочный иллюзионист растворяется в ночи, скрывшись за густой тенью деревьев. И он уверен, что Юни – сильнейшая из сильнейших.