My sunshine.

      Просыпаюсь от надоедливых лучей утреннего солнца, которое каждый раз словно дразнит мою любовь к всепоглощающей тьме. Этот свет слишком тёплый. Слишком яркий. Может, поэтому я всячески отторгаю его? Вы с ним так похожи. Тебя уже нет в постели, конечно. Иначе кто бы устроил мне встречу с рассветом? Я каждый раз прошу тебя не прикасаться к шторам, но ты лишь улыбаешься мне в ответ этой чертовой улыбкой, которая так и твердит о том, что я вновь столкнусь со слепящим светом и пустой постелью – не самый лучший способ сообщить мне о том, что пора вставать.       Этим утром работа подождет, мне хочется насладиться каждым касанием ненавистного света, который словно оголяет все ожоги, заставляя своими навязчивыми прикосновениями их ныть, будто твои пальцы неосторожно касаются поврежденной кожи, ещё не успевшей зажить, даруя ей болезненный ощущения, но почему мне так не хотелось, чтобы эта боль покидала меня? Я был готов наслаждать ею вечно. Но догадывался ли об этом ты?       Такой беззаботный, отрешённый от жизни вокруг, понимающий меня без слов. Смог бы я когда-нибудь прочувствовать твою боль? Каждый раз я отторгал тебя, но никогда не смел врать. Из молчаливого мальчишки, живущем в мире нарисованных кем-то иллюзий, ты вырос в самоотверженного мужчину, чье плечо не раз удерживало меня тогда, когда я, преисполненный гордости и самоуверенности, оступался. Ты никогда не говорил об этом, не вспоминал, не требовал чего-то взамен. Твоё понимание не нуждалось в отдаче. Твоё тепло каждый раз покрывалось тонким слоем весеннего льда, сталкиваясь с вечной мерзлотой внутри меня.       А ты помнишь мою боязнь высоты, о которой не знал никто, кроме тебя? Я возвышаюсь над людьми лишь благодаря тебе. Каждый из них считает, что ты – мой цепной пёс, но не стал ли им я, изо дня в день обманывая самого себя?       Ты молчаливо доверял мне свою жизнь, зная мою любимую разновидность шоколада и какого калибра я предпочитаю оружие. А что знаю о тебе я?       Моя безжалостность, твоя беспристрастность. Лёд и пламя. Тёплый утренний свет и промозглый зимний ветер. Только потом я полюблю это солнце, подглядывающие в наше окно по утрам, находя часть тебя в каждом его прикосновении.       Ты есть здесь и сейчас.       Стоишь в дверном проёме, затерявшийся в сигаретном дыму, в небрежно натянутой кофте, весь растрёпанный, но всё с той же улыбкой, что полна беззаботности. Ты мог в любую секунду засадить мне под рёбра нож, но спустя мгновение их касаются твои прохладные, слегка испачканные машинным маслом, пальцы, пока я борюсь с желанием не отталкивать тебя снова. Поддаться. Сдаться в твой плен.       Я хочу отдать в эту секунду тебе всё то, что должен, а на твоих сухих губах, зажимавших несколько минут назад ненавистную мною сигарету, играет легкая ухмылка, которая служит заведомым отказом ещё не произнесенному предложению. Ты читаешь меня по каждому жесту. Касаешься каждого миллиметра тела. Запах шоколада и сигарет сливается в этой комнате в едином вальсе.       Касаешься моей изуродованной кожи так вкрадчиво, успокаивающе, смотря на меня тем взглядом, который твердит, что в этом мире нет ничего более прекрасного.       Губами касаешься шеи, мои пальцы теряются в твоих рыжих и растрепанных волосах. Сейчас мне хочется изучать каждый миллиметр твоей кожи, запомнить каждую черту, отчего невольно, пленённый твоим взглядом, касаюсь предплечья, стягивая с твоего тела бесполезный кусок ткани, оголяя еще не зажившие раны после последнего заказа. Моего заказа. Очерчиваю каждую царапину, безмолвно извиняясь.       Сдержанное дыхание, но с поличным выдаёт бешеное сердцебиение. Еще одно касание и оно проломит грудную клетку.       Тебя так много.       Тебя так мало.       Касаешься моих губ, слегка прикусываю твои. Долгий, горький, терпкий поцелуй, в котором мы слились воедино. Горечь твоих сигарет. Приторная сладость моего шоколада. Стальной привкус крови.       Моё сумасшествие.       Я – твоя единственная боль. Ты – моё единственное обезболивающее.       Ты нещадно избавляешься от одежды, отправляя ту в самый тёмный угол комнаты. Тела невольно сплетаются, твои прикосновения слишком тёплые, мои же – дарят тебе лишь стужу. Обвиваю тебя руками, притягивая к себе как можно ближе в попытке стать с тобой чем-то единым. Отдать тебе собственную грязную душу.       Твои губы уверенно скользят по моему плечу, задевая ключицы, медлительно спускаясь всё ниже, руками дразняще касаясь торса, разрывая мою сдержанность в клочья.       Руки впиваются в твою спину, теряются в рыжих волосах, исследуют каждый сантиметр кожи, когда твои испытывающе касаются бёдер. Медленно скользишь языком вдоль шеи, изводя меня, заставляя биться в бесшумном экстазе желания, в предвкушении. Приоткрытых губ касается твой указательный палец, который тут же зажимаю меж губ, сдерживая лёгкий стон наслаждения, утопая в твоих руках, в твоих глазах, которые давно так не блестели от колкого азарта, всепоглощающего и смертельного.       Простынь, нещадно смятая нами, бесшумно летит на пол.       Жадно целуешь, кусаешь, терзаешь, изводишь меня, выпуская из клетки на волю все свои чувства.       Упиваюсь твоим телом, его горьким запахом от сигарет, которые я так ненавижу. Пальцами «раздираю» твою спину. Ты мой.       Ты ближе, чем когда-либо.       Я чувствую твою безмолвную боль, что сокрыта от всего мира.       Я чувствую тебя.       Я отдаю тебе свою жизнь.

***

      Громкий, рушащий желанную тишину звук очередного раската грома. В окно украдкой не пробирается солнце, заливая своими лучами блеклую комнату. Но ты же ещё вернешься, my sunshine?