Смерть видел ты по воле рока. Шутил, сжав зубы и скорбя. Скажи, признайся честно, доктор, Как сам-то чувствуешь себя? К. Зачёсов
– Капитан! Тяжёлое ранение, нужна ваша по... Капрал Вейн не успел договорить, как понял, что обращается к пустому пространству. Капитан Уотсон, только-только задремавший на узкой койке медицинской палатки, при первых же словах капрала вскочил и вылетел за порог, едва не сбив вошедшего с ног. Вейн последовал за ним. Уотсон уже склонился над носилками, на которых лежал совсем молодой парнишка. Лицо солдата было залито кровью. Капитан кинулся прощупывать пульс, привычно закрывая глаза... но ничего не увидел. Темнота осталась неизменной. Нет... Опоздал...* * *
Джон проснулся в поту, тяжело переводя дыхание. Опять этот сон. Сколько было этих ребят, кого доктор не успел или не смог спасти? Но рядового Себастьяна Уилкса он почему-то запомнил лучше всех. Парень получил выстрел в голову, он был обречён; удивительно, что прожил так долго – целых десять минут, пока его доставляли в лагерь. Но к тому времени, как носилки миновали кордон, Себу уже никто не мог бы помочь. Даже доктор Уотсон, которого многие солдаты называли не иначе как Ангелом. И дело даже не в том, что он хладнокровно зашивал раны, не обращая внимания на свистящие вокруг пули, и нередко буквально «за шиворот» оттаскивал пострадавших от двери в мир иной. Многие отмечали странную особенность скромного военврача: в его присутствии боль, какой бы сильной они ни была, исчезала или же уменьшалась настолько, что казалась несущественной. Кто-то списывал это на психологический эффект, кто-то полагал, что доктор просто умеет здорово заговаривать зубы, некоторые настаивали на незаметном введении обезболивающего. Любители паранормальных явлений объясняли всё просто: доктор Уотсон экстрасенс и умеет движением рук снять боль. Ошибались все. Джон не умел устранять боль. Он мог только взять её на себя.* * *
Началось всё очень давно. В один холодный декабрьский день по улице Лондона шла молодая женщина, одетая хоть небогато, но опрятно. За руку она вела маленького сынишку. Трёхлетний карапуз спешил за мамой, с любопытством поглядывая на стеклянные витрины магазинов, украшенные к Рождеству. – Джонни, не тяни меня за руку, – укоризненно обратилась к нему мать. – Я же тебе говорила... Джон?!.. – Она в тревоге наклонилась к сыну, когда тот вдруг побледнел и, теряя сознание, рухнул на снег. Последовал вызов скорой, поспешное возвращение домой, врачебное обследование. У малыша не нашли никаких нарушений здоровья. А матери и в голову не пришло связать обморок своего сына с кошкой-бродяжкой, в тот момент окончившей жизнь под колесом проезжавшего автомобиля. Так страдание другого существа, хоть и кратковременное, впервые отозвалось в организме Джона Уотсона вспышкой острейшей боли.* * *
Став постарше, мальчик осознал свои способности, хотя и не мог их объяснить. Ему даже не нужно было видеть человека, чтобы почувствовать его боль, – та появлялась перед глазами в виде багряного облака, густота которого зависела от интенсивности боли. Однажды Джон понял ещё кое-что – не всегда стоит брать на себя всю боль полностью, это может принести вред. В тот день у них дома была вечеринка. Гарри танцевала, а Джон стоял у окна, попивая лимонад. И тут он почувствовал, что новые туфли немилосердно натёрли Гарриет ноги. Юноша привычно направил волну на себя. Гарри, ничего не замечая, продолжала ритмично двигаться. Нога у Джона болела всё сильнее. Наконец он не выдержал и махнул сестре рукой, нетерпеливо подзывая её ближе. Девушка, раскрасневшаяся после танцев, поспешно подошла: – Чего тебе, Джон? – Сними туфли, Гарри. – Ты с ума сошёл? Зачем? – Они тебе жмут. – С чего ты взял? Классные туфли, они мне в самый раз. – Пожалуйста, Гарри, посмотри на свою пятку. Сестра недоумённо глянула на него, но послушно стянула обувь. При виде кровавой мозоли глаза её расширились: – Ничего себе! А я и не почувствовала! Пойду переобуюсь. Спасибо, братишка. Как ты узнал? – Ты прихрамывала, – соврал Джон. Гарри убежала, и он перевёл дух. Джону не хотелось, чтобы о его даре кто-то знал. Даже близкие. Тогда же юноша решил, что станет врачом, – где ещё он сможет принести больше всего пользы?* * *
...За время, проведённое в медицинском колледже, Джон Уотсон привлекал к себе внимание ровесников лишь спокойным характером, дружелюбием и готовностью прийти на выручку. Но молодой человек стремился помочь как можно большему числу нуждающихся. Порезы и разбитые коленки были не в счёт. И поэтому Джон отправился добровольцем в Афганистан. Вот уж здесь он действительно чувствовал себя на своём месте. Дня не проходило, чтобы туча цвета кровавого заката не застилала его внутреннее зрение. Доктор слышал, что сослуживцы прозвали его Ангелом, и только фыркал: разве ангелы падают с ног от усталости и невыносимой боли? В последний раз, ампутируя кисть рядовому Биллу Краудеру, он еле дошёл до своей палатки, стиснув зубы и крепко сжав кулаки, чтобы не стонать. (У Билла оказалась аллергия на лидокаин, а промедол должны были привезти только на следующий день.) Единственным, кто догадывался о природе его феномена, был майор Шолто. В последний раз, когда они виделись, а случилось это в тот день, когда Джона отправляли домой после пойманной в плечо пули, майор сказал ему: – Не поймите меня неправильно, капитан, но я даже рад, что так случилось. Ещё несколько недель здесь – и мне пришлось бы комиссовать вас по другой причине. Есть предел человеческой выносливости, и вы подошли слишком близко к нему. На гражданке тоже найдётся применение вашим талантам. Уотсон понимал, что майор прав. В конце концов, очень тяжело оперировать, когда у тебя дрожат руки от адской боли, а он занимался этим регулярно. Принимать в таких случаях анальгетики было бессмысленно – тело, видимо, воспринимало боль как чужую, и лекарства не действовали. Так Джон вернулся в Лондон, обзаведясь ненавистной тростью, психосоматической хромотой, небольшой военной пенсией и неопределённым будущим.* * *
Познакомившись с мистером Шерлоком Холмсом, Джон сразу отметил, что у них есть кое-что общее – стремление к опасным приключениям. Едва успев осмотреть квартиру, где им предстояло жить вместе, доктор оказался втянут в водоворот головокружительных событий. С ходу отправившись с новым знакомым осматривать место преступления, он был встречен сержантом Салли Донован, которая явно была не в духе. Доктор хорошо её понимал – судя по ощущениям, девушка пару часов назад побывала у дантиста, и анестезия уже переставала действовать. Джон, конечно, не мог ей не помочь, и при следующей встрече десять минут спустя Салли была уже намного доброжелательнее, снизойдя до беседы и порекомендовав держаться подальше от «фрика». Встреча с каким-то напыщенным «заклятым врагом» тоже должна была, по идее, заставить Джона отказаться от мысли поддерживать дружеские отношения с Шерлоком, но возымела прямо противоположный эффект: доктор преисполнился решимости по возможности защищать странного знакомого от всех и вся. И вскоре заигравшегося детектива и в самом деле пришлось спасать. Выстрелив в таксиста, Джон понял, что тот не умер сразу, – багровое зарево так и манило оказать помощь, но доктор его проигнорировал. Такой человек определённо не стоил его усилий. Последующая жизнь с псевдосоциопатом оказалась, мягко говоря, неспокойной, но Джон был этому даже рад – он вновь чувствовал себя нужным. Правда, денежный вопрос стоял довольно остро, пока Джону не удалось устроиться в клинику терапевтом (восстановление лицензии хирурга не представлялось возможным по причине тремора левой – рабочей – руки). Психосоматика прошла без следа, и забытая трость давно валялась в одном из шкафов. Совмещать работу с ловлей преступников было нелегко, но Джон справлялся, хоть и с немалым трудом.* * *
Однажды вечером он возвращался домой на Бейкер-стрит, мечтая о чашке горячего чая и уютном кресле. Но стоило только переступить порог, как перед глазами знакомо полыхнуло. Забыв об усталости, Джон в несколько прыжков миновал лестницу. Шерлок лежал на диване в гостиной, свернувшись в клубок, всем своим видом выражая апатию и нежелание разговаривать. Где? Голова. Не последствия взрыва после неудачного эксперимента, не рана, нанесённая преступником. Просто очень сильная головная боль. А чего он хотел? Не спал почти трое суток, гений чёртов. Мысленные ругательства не мешали Джону провести обычную процедуру. Через мгновение детектив обернулся: – А, Джон. Ты уже дома. Я бы выпил чаю. – Тебе нужно поспать, Шерлок, – негромко отозвался доктор, прижимая ладонь ко лбу. – Глупости! – Тот вскочил и схватил какие-то бумаги, лежавшие на столе. – Мне надо работать. – Выпей таблетку. – Отстань, Джон. Капитан Уотсон был очень добрым человеком. Он никогда не делал того, что сделал в следующую минуту, и даже не знал, что так умеет. Если бы не двойное дежурство, прогулка под ледяным дождём и невыносимый характер друга... Он швырнул отнятую боль обратно. Шерлок захлебнулся воздухом, беспомощно вскидывая руки к вискам. – Прости... прости, – забормотал Джон, поспешно забирая всю боль без остатка. – Пожалуйста, выпей лекарство. Я сейчас принесу. Он сходил за аптечкой и стаканом воды, время от времени останавливаясь, чтобы переждать тяжёлые удары в мозгу. Всё это время Шерлок молча сидел на диване, внимательно наблюдая за соседом. Он послушно проглотил капсулу и, по-прежнему не говоря ни слова, позволил отвести себя к дверям собственной спальни. Если бы Джон не был так измотан, он бы подумал, что ему, пожалуй, стоит начать нервничать.* * *
На другое утро Джон застал соседа в привычной позе мыслителя. Судя по грязной чашке в раковине, Шерлок встал рано и даже соизволил выпить кофе. Доктор занялся приготовлением завтрака, полагая, что консультирующий гений всё ещё обдумывает вчерашнее дело с похищенной брошью. Джон не знал, что детектив нашёл ответ, как только проснулся, и тут же отправил смс-ку Лестрейду (какое ему дело до того, что некоторые глупые инспектора в четыре утра позволяют себе спать?). Нет, сейчас мысли Шерлока крутились только и исключительно вокруг необъяснимого поведения его блогера. Несмотря на вчерашнюю головную боль, Шерлок отлично запомнил всю цепь событий. Вечером Джон, войдя в дом, прикрыл дверь и, видимо, собирался снять куртку. Он не спешил, но вдруг что-то его заставило почти бегом подняться по лестнице. Что? В квартире было тихо, опытов с взрывающимися и пахучими веществами Шерлок не проводил. Тем не менее, по какой-то причине Джон испытал тревогу, влетел в гостиную... и у детектива буквально в ту же секунду перестала болеть голова. Ну, то есть совсем прошла, как будто мозг освободился от сжимавших его тисков. А потом Шерлок что-то сказал – что-то обидное, наверное, Джон обычно уходит, если слышит такое, но всегда прощает и возвращается. Но в этот раз после слов Шерлока боль внезапно вернулась. А потом снова пропала, и Джон принялся извиняться. Почему? Он не сделал ничего, за что следовало бы просить прощения. И двигался после этого он как-то странно, словно сам страдал от головной боли, хотя раньше чувствовал себя вроде бы неплохо, если не считать усталости... В жизни бесплатного консультанта Скотланд-Ярда было кое-что, что он любил почти так же, как расследование преступлений, – эксперименты. А любая гипотеза требовала подтверждения либо опровержения. Джон был очень доволен, что ему удалось впихнуть в соседа тосты с джемом и что этот самый сосед, слава богу, не придал значения вчерашнему инциденту. Этот день доктор собирался провести дома, отдыхая после тяжёлых смен в клинике. Он читал, смотрел телевизор, и Шерлок, как ни странно, составил ему компанию на целых двадцать минут. Потом детектив поднялся и направился в кухню. – Опять опыт? – полюбопытствовал Джон. – Нет, просто воды попью. («Ещё какой опыт, Джон!») В кухне Шерлок достал чистую кружку, постаравшись стукнуть ей по шкафчику, чтобы звон достиг ушей доктора (достоверность не помешает), налил в неё воды и поставил на стол. Затем, поспешно расстегнув левый манжет рубашки и подняв рукав повыше, взял заранее приготовленный нож и резко провёл лезвием по коже от кисти до локтя. Не издав ни звука, Шерлок схватил плотную салфетку, прижал к глубокой царапине и опустил рукав как раз к тому моменту, как в кухню ворвался Джон: – Ты что здесь, чёрт возьми, вытворяешь? В ответ – недоумённый взгляд кристальной честности: – Ничего. Просто пуговица расстегнулась, видишь. А в руке не то что боли – даже дискомфорта не ощущалось. – Ах, пуговица, ежа тебе за пазуху! – Джон схватил раненую конечность Шерлока, поспешно заворачивая рукав, выкинул пропитанную кровью салфетку, подтащил почти не сопротивляющегося гения к раковине и открыл кран. – Я тебе сейчас устрою пуговицу. Даже воды выпить не может без происшествий! Спустя несколько минут, когда царапина была промыта, покрыта заживляющей мазью и забинтована, а детектив услышал, что в его генеалогическое древо каким-то боком затесались некоторые виды животных, он задал только один вопрос: – Джон, как ты это делаешь? И получил абсолютно искренний ответ: – Понятия не имею.* * *
Разумеется, один-единственный опыт никак не удовлетворил бы дотошного исследователя. Перспектива разнообразить подход и разукраситься шрамами с ног до головы не особенно пугала Шерлока – тело всего лишь транспорт. Но мысль о том, что страдать при этом будет Джон Уотсон, неожиданно оказалась весьма неприятной. Это было неправильно. Консультирующий детектив, экземпляр первый и единственный, который обычно не слишком много внимания уделял чужой боли, к своему удивлению осознал, что никакой эксперимент в мире не стоит страданий бывшего военного врача, а сам Шерлок менее всего желал стать источником этих самых страданий. Последствия такого осознания были весьма странными. Во-первых, Шерлок начал проявлять чуть больше осторожности во время общения с преступными элементами. Казалось бы, если рядом находится кто-то, способный в любой момент избавить тебя от боли, можно и расслабиться, но у детектива было своё мнение на этот счёт. Во-вторых, теперь Джону стало немного легче накормить неугомонного соседа. Стоило доктору один раз сообщить, что такой режим питания, к которому привык Шерлок, ведёт к гастриту, а потом к язве желудка и появлению голодных ночных болей («Которых, возможно, ты даже не почувствуешь», – услышал между строк гений), как мастер дедукции начал являться за стол по первому зову. Ну, ладно, не по первому, а по пятому, но ведь начал. И спал он теперь больше двух часов в сутки – исторического вечера оказалось вполне достаточно для принятия такого решения. Путём прямого опроса удалось кое-что выяснить. Так, Шерлок узнал, что перенимать чужую боль Джон умеет с раннего детства, чувствует её на расстоянии сорока футов (на открытом пространстве – до восьмидесяти), и что она обычно представляется в виде багрового пятна. Все эти сведения были тщательно сохранены в Чертогах. Одно время детектив раздумывал, не потребовать ли, чтобы сосед не смел использовать на нём свой дар, – в конце концов, это уязвляло гордость, – но вероятность согласия Джона составляла примерно 0,015 %, и Шерлок так и не выставил другу ультиматум.* * *
Боб Фрэнкленд казался ничем не примечательным убийцей – он обычно лишал своих жертв жизни, используя наркотический дурман. Поэтому наличие у беглеца пистолета Sig-Sauer P229 SAS, разработанного для удобства использования именно при скрытом ношении, было неприятной неожиданностью. Впрочем, стрелком Фрэнкленд оказался никудышным. Пули, вырывавшиеся из его оружия, летели куда угодно, только не в двух преследователей, которые в настоящую минуту укрылись за углом здания. Услышав двенадцатый выстрел*, Шерлок бросился вперёд, зная, что Джон последует за ним. В темноте ему показалось, что убийца для чего-то крутит в руках пистолет. Оставалось пробежать всего несколько ярдов... Фрэнкленд внезапно направил на него оружие и нажал на курок. Пуля просвистела совсем близко. «Запасной патрон, и снова мимо», – довольно подумал Шерлок, подлетая к преступнику, сбивая его с ног и выбивая из рук Зиг-Зауэр. Он на мгновение оглянулся, недоумевая, почему Джон до сих пор его не догнал. Доктор стоял на одном колене посреди улицы, правой рукой сжимая левый локоть. Даже в потёмках было видно, как сквозь пальцы проступила кровь. В этот миг Фрэнкленд зарычал и попытался вывернуться. Неописуемая ярость обуяла Шерлока, затмевая доводы рассудка, и руки сами сжались на горле убийцы. Тот, всего раз дёрнувшись, захрипел – захват становился всё крепче, пока преступник не перестал подавать признаки жизни. Из его безвольной руки, звякнув об асфальт, выпал нож. Только после этого Шерлок вдруг заметил, что сам он весь в крови. Боль ударила неожиданно – словно в плечо воткнули пылающий факел. Гений едва устоял на ногах. «Никогда ещё я не совершал подряд столько ошибок», – пронеслось в голове. «Джон», – возникла следующая мысль. И тут боль резко ослабела. Шерлок почувствовал, что снова злится, теперь уже по другой причине. Джон был рядом. Тяжело дыша, он осел на землю, привалившись к стене дома и продолжая сжимать простреленный локоть. – Прекрати сию же минуту, – сквозь зубы процедил Шерлок. – Ты сам ранен, хватит тебе и собственной боли. – Заткнись! – Джон с трудом мог говорить. – Сядь... рядом... надо... остановить... кровотечение. И вызвать... скорую. Постепенно закипая, Шерлок сдёрнул с шеи шарф и как можно быстрее перевязал Джону руку, невзирая на слабые попытки друга настоять на немедленном оказании помощи самому детективу. Потом он набрал номер скорой, за двенадцать секунд выпалив адрес и назвав причину вызова. Прижав к раненому плечу смешные вязаные перчатки Джона (а ведь это он не дал времени доктору прихватить аптечку, торопясь обезвредить убийцу), Шерлок сел, прислонившись к плечу друга, и сказал как можно холоднее: – Отдай мою боль. – Нет. Ах, так?! Шерлок закрыл глаза и представил, как облако цвета венозной крови переливается из Джона в его тело. У него должно получиться! Шерлок перетягивал, и перетягивал, и перетягивал, и... Огонь в плече разгорелся с удвоенной силой, а другой очаг боли возник в локте левой руки. Джон в изумлении уставился на друга: челюсти того были судорожно сжаты, чтобы сдержать стон, а в глазах светилось торжество. – Какого чёрта?.. Я всё равно заберу обратно. – Попробуй.* * *
Когда спустя девять с половиной минут после вызова на место происшествия прибыли парамедики, их взору предстала странная картина: двое мужчин, один с ножевым ранением, другой с огнестрельным, сидели плечом к плечу, закрыв глаза. Оба находились в состоянии, близком к болевому шоку, и, по-видимому, единственное, что удерживало их от потери сознания, был спор, который они и в полубреду не могли закончить, всё пытаясь что-то поделить: – Отдай по-хорошему... – Мне привычней... – У меня болевой порог выше... – Иди к чёрту... – Это моя боль... – Уже нет... – Джон... – Шерлок...* * *
Первым, кого Джон увидел, очнувшись в больнице, и последним, кого бы ему хотелось сейчас видеть, был Майкрофт Холмс. «Серый кардинал» Британии растянул губы в самой приятной, на его правительственный взгляд, улыбке. – Рад, что вы пришли в себя, доктор Уотсон. – Что с Шерлоком? – Прежде всего я уполномочен передать вам распоряжение, касающееся вас. Вам предписано воздерживаться от использования своих необычных способностей... до тех пор, пока вы не будете полностью здоровы. Можете считать, что это приказ королевы, Джон. – Где Шерлок? – Полагаю, вам вряд ли удастся оказать ему помощь. Джон попытался вспомнить, какое наказание предусмотрено за умышленное убийство. Примут ли присяжные раздражающую слащавую улыбку жертвы и её не менее раздражающий зонтик за смягчающие обстоятельства? Видимо, его задумчивость была истолкована правильно, потому что Майкрофт элегантно поднялся. – Шерлок находится в соседней палате. Поправляйтесь, доктор. После ухода гостя Джон предпринял попытку встать. В голове шумело из-за большого количества обезболивающего. Из загипсованного локтя торчал кончик спицы – ясно, пуля раздробила кость. Приятного мало, но жить можно. Медленно переставляя ноги, чтобы не потерять равновесие, Джон вышел в коридор и открыл соседнюю дверь. Шерлок, казалось, спал. Он был бледен. Возле кровати стояла капельница. Осторожно «прощупав» пространство, Джон уловил лишь слабый тёмно-розовый отсвет. Детектив открыл глаза и усмехнулся: – Джон, меня накачали морфием под завязку, так что не занимайся глупостями. Да и тебе, я вижу, вкололи изрядную дозу. Джон присел на край его кровати. – Выходит, ты тоже умеешь забирать чужую боль. И давно? – Не знаю. Возможно, мог всегда, а может быть, получилось только сейчас. Видишь ли, до сих пор мне ни разу не встречался человек, чью боль мне бы хотелось взять на себя. «Вот почему Майкрофт сказал, что я не смогу оказать тебе помощь». – Это значит... что теперь у нас с тобой любая боль будет общая. – Очевидно, Джон. Доктор помолчал, потом тоже усмехнулся: – Ну что ж, думаю, с этим мы справимся. Конец.