Самый верный способ

Альбус прерывисто вздохнул, когда колдография в его руках опасно нагрелась. Тишину кабинета нарушали лишь мирное потрескивание огня да гулкое тиканье часов на каминной полке. Взгляд Альбуса тянуло к ним как магнитом: с тех пор, как он дрожащими руками распечатал невзрачный серый конверт, прошла уже четверть часа. Он хорошо знал правила. Еще пять минут, и Геллерт начнет убивать. Магглы на снимке жались друг к другу и смотрели отчаянно, загнанно… голодно. Голод горел в их глазах, просвечивал сквозь бумажно-белую кожу. Читался по запавшим щекам, истончившимся рукам и неестественно острым ключицам в вырезах одинаковых серых роб. Альбус стыдливо отводил взгляд, но тот соскальзывал, будто нарочно, прикипал к этому страшному, беспощадному, и от ужаса перехватывало горло. Этот конверт от Геллерта был уже восьмым по счету, но Альбус каждый раз реагировал, будто впервые. Привыкнуть к его письмам было попросту невозможно. По правде говоря, полноценное письмо он получил лишь в самый первый раз. Такой же неприметный конверт без подписи, а внутри помимо колдографии — сложенный вчетверо лист пергамента, исписанный знакомым летящим почерком. Когда Альбус развернул письмо, его сердце на мгновение перестало биться. Они с Геллертом не виделись с тех самых пор, как погибла Ариана. Долгие годы Альбус втайне мечтал увидеть его и одновременно страшился встречи. Даже когда Геллерт обрел печальную известность, когда весь магический мир услышал о нем и содрогнулся от ужаса, Альбус многое бы отдал, чтобы еще хоть раз вглядеться в его лицо. Услышать его голос, поймать хоть отблеск прежней улыбки. То были глупые, постыдные желания. Что-то внутри Альбуса умирало каждый раз, как он читал газеты или получал новости от знакомых из Министерства. Но эта надежда — надежда хоть раз увидеть Геллерта и поговорить с ним, нелепая, странная надежда — жила. Теперь же Альбусу казалось, что кто-то на небесах знатно повеселился, исполняя его желание. Письмо вспыхнуло в его руках, едва Альбус дочитал последнюю строчку. Геллерт сухо перечислял свои требования и давал ему двадцать минут на то, чтобы принять решение. Жизнь магглов, изображенных на снимке, в обмен на встречу, о которой никто никогда не узнает — по своей сути, это был выбор без выбора. В глубине души Альбус знал, что согласится, с самых первых минут. Геллерт дал слово отпустить его живым, и, несмотря ни на что, слову этого человека можно было верить. И все же Альбус долго не мог решиться. Часы отсчитали двадцать минут, колдография начала дымиться, а он все смотрел на нее и не мог сдвинуться с места. Вспыхнула она не сразу, словно давая ему шанс передумать — но, когда Альбус переместился к Геллерту, потрясая обожженной рукой, несколько магглов уже были мертвы. Геллерт убил пленников сам, последнего — на глазах у оцепеневшего Альбуса, будто сразу хотел расставить все точки над «и». А Альбус до сих пор чувствовал себя так, будто убивал их собственными руками. Кто бы не держал в руках палочку в тот день, чьи бы губы не произнесли заклинание, эти смерти были на его совести. Минутная стрелка завершила еще один круг, и колдография нагрелась сильнее. Альбус сжал ее так, что побелели костяшки пальцев. Он вскочил на ноги, нервно прошел по кабинету из угла в угол и наконец заставил себя посмотреть на снимок прямо и пристально. Эти бедные люди страдали куда сильнее, чем он сам. Им приходилось терпеть такое, что ему и не снилось. А теперь Геллерт и глазом не моргнет, убивая их. Любое унижение, через которое Альбусу предстояло пройти, было сущим пустяком по сравнению с человеческой жизнью. — Портус, — тихо, но твердо сказал Альбус и, когда его ноги оторвались от земли, сердце сжала ледяная рука — успел ли? На этот раз он мешкал слишком долго. Его выбросило в тесной темной комнатушке, уже знакомой по прежним перемещениям. Альбус бывал здесь дважды. Он пошатнулся, с грохотом уронив колченогий стул, лихорадочно огляделся по сторонам, почти вслепую нашарил на столе сломанное перо и выкрикнул: — Портус! Впереди его мог поджидать еще один портключ, и Альбус выдохнул едва ли не с облегчением, вывалившись прямо под ноги Геллерту. Поднимаясь, он украдкой огляделся по сторонам и облегченно выдохнул: кроме них, в комнате больше никого не было. — Ты едва не опоздал, — бесстрастно заметил Геллерт. — Да, — согласился Альбус, глядя на стену поверх его плеча. Страх понемногу отступал. Альбус знал: реши Геллерт наказать его за медлительность, он уже приказал бы привести сюда пленников и дожидался бы его, поигрывая палочкой. Но Геллерт не был ни сердитым, ни мрачным. Напротив, Альбусу показалось, что бывший друг выглядит странно довольным. Это вызывало тревожные мысли: самому Альбусу его приподнятое настроение было только на руку, а вот мирному европейскому населению оно сулило крупные неприятности. — Когда я вернусь, мне стоит ожидать плохих новостей? — не удержался он. Геллерт усмехнулся. — Ты так уверен в том, что вернешься? — уточнил он. Альбус впервые открыто взглянул на него, и после секундного молчания Геллерт обманчиво мягко добавил: — Не буду портить сюрприз. Палочка, Альбус. Нетерпеливый огонек, вспыхнувший в его глазах, не предвещал ничего хорошего. То, что происходило потом, всегда оставалось в памяти Альбуса сплошным смазанным пятном. Он не хотел помнить этого. Поначалу, в самый первый раз, он был так шокирован, что подчинялся Геллерту почти беспрекословно. Трое убитых магглов, чьи тела никто не потрудился убрать, послужили отличным предупреждением. А рыдающая женщина, которую Геллерт вскоре оглушил — единственный человек с колдографии, который выжил в тот день — заставила Альбуса найти в себе силы, чтобы подчиняться. Никакие пытки не сделали бы его таким послушным, как несколько зеленых вспышек — Геллерт знал его как никто другой. Альбус отступил к стене, положил волшебную палочку и портключ в угол и вернулся к границе антимагического барьера. Геллерт взмахнул палочкой — барьер пропустил его — и коротко сказал: — Быстрее. Огонек в его глазах с каждой секундой разгорался все ярче. Альбус покорно пересек границу, вышел на середину комнаты и безразлично потянулся к застежкам мантии. Геллерт подошел ближе, жадно наблюдая за ним. Он позволил ему расстегнуть несколько крючков, прежде чем перехватить его руку, и Альбус вздрогнул от неожиданности. На мгновение их взгляды пересеклись, и Геллерт улыбнулся короткой, насмешливой улыбкой. — Не так быстро, — тихо произнес он, склонившись к самому уху Альбуса. — Я чуть было не забыл о том, что запланировал на сегодня. Вспышка заклинания, отправленного в сторону двери, и вскоре в комнату грубо втолкнули молодую женщину. Геллерт продолжал удерживать Альбуса за руку, вырисовывая на его ладони круги, а тот смотрел на брошенную на пол магглу расширенными глазами и не мог выжать из себя ни слова. — Но ведь я не опоздал, — выдавил он наконец. — Верно, — согласился Геллерт. — Тогда почему ты хочешь убить ее? — О, — сказал Геллерт, отпуская его руку и отступая на шаг, — но ведь я не сказал, что убью ее, Альбус. В твоих силах сделать так, чтобы она осталась жива, — на этот раз его улыбка была холодной и острой. — Продолжай. Альбусу потребовалась почти минута, чтобы понять, что от него требуется. — Ты в самом деле?.. — Продолжай, — повторил Геллерт, и ему ничего не оставалось, кроме как продолжить. К чести Геллерта, тот никогда не унижал его при своих последователях. Но магглы не были его последователями, да и за людей-то он их никогда не считал. Жизнь волшебника для него всегда имела некую ценность — жизнь маггла не стоила ничего. Связанная маггла забилась в угол и с ужасом наблюдала за ними. Альбус старался не смотреть на нее, вообще забыть о ее присутствии. Он не сразу понял, что Геллерт в первую очередь хотел видеть его реакцию — и это было единственным, в чем он мог сопротивляться, не рискуя стать виновником новых жертв. Он подчинялся — а если Геллерт хотел споров, просьб, да Мерлин знает, что еще ему было нужно — Альбус не собирался доставлять ему такого удовольствия. Время текло до ужаса медленно. Геллерт брал Альбуса зло и грубо, больно вжимал грудью в полированную столешницу, ничуть не заботясь о его удобстве. Стол под ними ходил ходуном и натужно скрипел. Альбус выдыхал при каждом резком, жестоком толчке, считал царапины на паркетном полу и пытался разглядеть хоть слово на пергаментах, повалившихся на пол, но комната почему-то расплывалась перед глазами. Единственное, что оставалось отвратительно четким — потрясенное лицо магглы, ее круглые от ужаса глаза. Казалось, будто она не могла отвести взгляд от разворачивающейся здесь страшной сцены. Должно быть, происходящее казалось ей жутко противоестественным, а может, она просто до смерти боялась Геллерта — и, видит бог, не зря. Альбус не знал и не хотел знать. Каждый раз, приподнимая голову, он видел ее искаженное страхом лицо и поспешно отводил взгляд, а Геллерт хрипло смеялся у него над ухом. — Взгляни, как она смотрит на тебя, — шептал он, склоняясь над Альбусом, и его волосы скользили по плечам, щекотали шею. — Следит за каждым твоим движением. Каждым жестом… Спиной Альбус чувствовал жар его тела, щеки горели от стыда, и этот огонь постепенно проникал под кожу, заполнял его изнутри. Альбусу казалось, что он горит, и шепот Геллерта, его размеренные движения, жесткие пальцы — все сливалось в огромную, беспощадную волну, захлестывающую его, заставляющую задыхаться. Геллерт вдруг остановился, невесомо провел пальцами по спине Альбуса, и от его мимолетного жеста что-то тянуще сжалось в животе. Это было странное, уже забытое ощущение. Во все предыдущие встречи Геллерт действовал куда грубее, и это даже на секунду не было похоже на безумные, беззаботные дни их молодости. Но сейчас он был на удивление сдержан, и воспоминания вдруг стали оживать. Именно этого Альбус больше всего боялся. На какое-то время в комнате повисла тишина. Геллерт не двигался, маггла молчала, зажимая рот руками, а сам Альбус разрывался от чувств, о существовании которых он предпочел бы забыть. — Тебе так нравится причинять мне боль? — устало спросил он, не выдержав напряженного молчания, и ему показалось, что рука Геллерта дрогнула. В следующее мгновение его жестко потянули за волосы, заставив приподняться на локтях. — Да, — выдохнул Геллерт. — Да. Забавно видеть, что я все еще могу заставить тебя испытать что-либо. Боль, ненависть, страх — что ты чувствуешь? — Я не ненавижу тебя, — просто ответил Альбус, снова опуская голову на скрещенные руки. — А что чувствуешь ты? Вместо ответа Геллерт больно сжал его плечи и наконец-то толкнулся в него, будто хотел заставить его замолчать. — Существуют сотни способов, чтобы причинить человеку боль, но ты выбрал именно этот. Почему, Геллерт? Движения Геллерта стали быстрее и резче, он потянул Альбуса на себя, вырывая у него задушенный стон, и стол под ними снова заскрипел тоскливо и натужно. Вскоре жар вновь вспыхнул у Альбуса под кожей. Пламя расцвело у него под веками, раскрасив мир в ослепительную белизну, и погасло. — Потому что, — выдохнул Геллерт, опускаясь на него, — этот способ — самый верный, не так ли? На какое-то время они обессилено замерли. Альбус надеялся, что первая же встреча с Геллертом поможет ему понять, что он не знает этого человека. Что они давно уже стали чужими друг другу, и их не связывает ни одна нить. Ему чудилось, что в Геллерте Гриндевальде нет ни капли от того Геллерта, который когда-то заставил его почувствовать себя живым — и как это было бы просто. Жестокая, горькая правда заключалась в том, что Геллерт остался прежним. Он не сошел с ума, не превратился в сухого, бездушного незнакомца, которого можно было бы опасаться и презирать. Альбус чувствовал себя до отвращения в безопасности. Он был почти уверен, что никто здесь не причинил бы ему реального вреда. Геллерт мог унижать его, делать ему больно, мог отнять чью-то жизнь, чтобы заставить его быть послушным, но никогда не отнял бы его собственную. От осознания этого к горлу подкатывала тошнота. — Отпусти меня, — сказал он, дергая плечом. К его удивлению, Геллерт действительно отпустил его, поднялся на ноги и отошел, на ходу призывая мантию. Альбус отвел взгляд, когда тот обернулся, и огляделся в поисках собственной одежды. Его мантия была небрежно брошена на спинку стула, и Альбус поспешил облачиться в нее, будто какие-то слои ткани в самом деле помогли бы ему отгородиться от Геллерта. Маггла заскулила, когда Геллерт подошел к ней, и у Альбуса перехватило дыхание. Но тот лишь оглушил ее, поморщившись, и обернулся. — У тебя есть пять минут, чтобы убраться отсюда, — бросил он. — Говоришь так, будто не ты заставил меня прийти, — заметил Альбус, застегивая бесконечные крючки. Руки мелко дрожали, и пальцы не слушались его, то и дело соскальзывая. Все то, что было в Геллерте сейчас, было и тогда, дождливым летом на заре двадцатого века. Тем самым летом, когда Альбус впервые почувствовал себя по-настоящему счастливым, а затем — отчаянно, глубоко несчастным. Просто Альбус старательно закрывал на это глаза. Геллерт подступил к нему почти вплотную, сжал его подбородок и заставил приподнять голову. — Убирайся, — повторил он четко. — Ты ведь не хочешь, чтобы я убил ее? Альбус впервые за весь день увидел его глаза так близко — прозрачные, колючие, злые — и сглотнул вставший поперек горла ком. Когда-то он полюбил именно этого человека — с его жаждой власти, стремлением изменить мир, его силой, неукротимостью и его отчаянием. Альбус малодушно хотел бы ненавидеть его, презирать — и, боже, насколько это было бы легче. Но он не мог. Вместо ответа он медленно поднял руку и положил свою ладонь поверх ладони Геллерта. — Пожалуйста, — сказал он тихо. — Пожалуйста, Геллерт. Ты ведь еще можешь прекратить все это. Их взгляды встретились. Что-то в груди Альбуса обреченно сжалось, когда Геллерт сощурился, улыбнулся жестоко, но так насмешливо и знакомо. — И что тогда? Что будет потом, Альбус? — спросил он, высвобождая ладонь и отступая на шаг. — Что ты можешь предложить мне взамен? Рука Альбуса бессильно упала. Он лихорадочно пытался найти нужные слова, но на ум ничего не шло. Раньше им никогда не удавалось поговорить так спокойно и мирно, будто они не были врагами, не стояли по разную сторону баррикад. Но что он мог сказать? Все, что он мог бы предложить Геллерту, вызвало бы у того лишь смех. Выражение лица Геллерта неуловимо изменилось. — Я творю историю, — жестко произнес он, отворачиваясь, и Альбуса вдруг посетило странное ощущение, будто он только что совершил страшную, непростительную ошибку. — Меняю мир. Когда-то ты понимал это. Нам больше не о чем разговаривать, Альбус. Уходи. Альбус замер, уставившись ему в спину, и рука Геллерта взлетела в воздух. Он целился в магглу, распластавшуюся на полу. Тусклое зеленое свечение на конце его палочки с каждой секундой становилось все ярче. — У тебя есть ровно десять секунд. Портключ выбросил Альбуса на дороге, ведущей из Хогсмида в Хогвартс, и рассыпался в пыль. Альбус бездумно отряхнул руки, спрятал лицо в ладонях и глухо, обреченно застонал. В следующий раз он увидел Геллерта лишь в августе тысяча девятьсот сорок пятого года.