* * *
Царик проснулся от жуткого кошмара, быстро поднимая голову с лап и начиная глубоко дышать. Оглядевшись, он быстро понял, что находится в комнате парня, а рядом с ним спит его волчонок, в которого он тут же уткнулся носом и немного спокойней вздохнул, слыша быстрое сердечко и успокаиваясь. Во сне все было наоборот. Животное дернулось от тех чувств, которые ему привиделись во сне. Слишком опустошающие и болезненные, которые поедали его целиком, не давая и шанса выбраться. Он помнил свой жуткий вой, резавший слух, который еще долго бился в нем слабыми ударами сердца; видел кровавые отпечатки лап на белом снегу и горячий пар, вырывающийся из его носа. Как он куда-то шел вперед, ослабевший, надломленный, оставляя позади такую боль, которая вырывала у него душу, кромсала редкими теплыми воспоминаниями, как ножом, не оставляя после себя ничего. Ему было дико больно, словно погибли не все те, кого он любил, а он. И то, что он выжил, шел по тому снегу, было для него невыносимо… Царик и сам не понял, когда сполз с кровати и неуверенно встал на лапы, повторяя свои движения как в тот момент, когда решил забыться. Он ясно помнил то мгновение, как шел по колючему белому снегу, запорошенному черным пеплом, как ветер сносил его тело, поднимая шерсть и заползая куда-то во внутренности, оставляя после себя лишь колючий хрупкий иней. Как в глазах стояло живое воспоминание его семьи и как оно сменялось… рушилось тем ярким будущем, которое он желал для них. Как все это тонуло во мраке. Под лапами промелькнул порог, но среди кажущегося снега он практически его не заметил, уходя дальше в лес, который встречал его настороженным холодом. Черные деревья, запорошенные полоской белого снега, напоминали ему тех людей, что приносили еду и как-то контактировали с ними. Он не помнил их лиц, забыл запах и звук их голосов, в голове было пусто, лишь слабым эхом он слышал писк детей и фырчанье довольной волчицы. Он не должен был их терять, лучше бы остался там, попал под этот чертов обвал и ушел в вечность вместе с ними, чем остался бы жить среди призраков прошлого. Это было слишком невыносимо, и Царик понимал, почему он не имел семьи. Он знал, что с ним будет, когда он потеряет их, потеряет навсегда тех, кого так любил. Он был самой вечностью, духом леса, защитником оборотней, но даже он не мог даровать жизнь, а потому знал, насколько та была ценна. И тогда он заплатил за свою ошибку слишком высокую цену – позволил себе думать, что ему удастся жить, как все остальные. Как он ошибался. Его вечность давала ему знания: того, что людям не стоило доверять, того, что за любую частичку счастья стоило платить, и того, как бывает больно от потери близких. Он просто шел куда-то в лес, стараясь забыть случившееся, но в то же время понимал, что никогда не простит себе, если сделает это. Но в тот момент он так желал этого, лишь бы не чувствовать, как сердце сжимается и застывает, не желая биться дальше… стучать в этом мире без нее… без них. Царик рухнул в снег, ударяясь лапами о пол и тяжело дыша, не замечая, что быстрые вздохи тревожили отнюдь не снежный покров земли, а всего лишь бахрому ковра, лежащего в ванной. Этот отрывок воспоминаний дался ему с трудом, но он понимал, что будет лучше, если все это прочувствует он, чем парнишка, который все еще мирно спал где-то в своем подсознании. Конечно же, стоит тому открыть глаза, как их чувства вновь соединятся, и тот все поймет, но та жизнь, в стенах лаборатории, в дозволенных рамках врачей и под пристальным наблюдением агентов, принадлежала ему. Это его тело, покрытое белой шерстью, рычало на людей и защищало волчицу и детей. И это он не справился с этим.* * *
Стайлз проснулся оттого, что его нагло будили. И причем не будильник (тот, насколько он помнил, выкинул в окно) и даже не Дерек (того он тоже любил кидать в окно), а Царик, который вылизывал щенка, пытаясь его успокоить. Волк, конечно, мог ухаживать за своим волчонком сам, но учитывая то, где именно он находился, говорило о том, что сейчас все заботы свалятся на Стайлза. Как ни странно, но тот даже не стал возникать, а просто начал делать то, что было необходимо. Алан упорно не хотел превращаться в человека и был щенком, поскуливая, когда шерсти коснулась теплая струйка воды и даже стойко вытерпел шершавое полотенце, в которое был по-детски обернут, а после - посажен на кухонный стул. Завернув рукава белой кофты, Стайлз принялся искать остатки молока, лишь сейчас понимая, что он был в доме один. Выяснять, куда сбежали отец с Дереком, он пока не хотел, да и не мог, времени, чтобы позвонить, не было, поэтому он повязал фартук (возможность облиться, ошпариться, что-то поджечь или же что-то уронить на себя была слишком велика) и начал подогревать молоко. Сидящий в голове Царик недовольно фыркнул, когда парень попробовал то и заставил добавить в молоко яйцо, хорошо его размешав и лишь после позволив дать волчонку. Взяв щенка на руки, школьник принялся его кормить, ощущая какое-то неизвестное ему доселе чувство, которое прочно осаживалось в его подсознании, когда он видел это маленькое существо. Волчонок фыркал, прикрывая глазки, но по большей части выпивал все, начиная неумело облизываться, периодично громко зевая, хватая лапами ткань и оттягивая ее, отчего вскоре его маленький хвостик выбрался на волю и начал довольно дергаться. — Эх ты, — Стайлз вытер пролившееся на черную мордочку молоко и хмыкнул щенку. — Так и не будешь превращаться в человека, да? Щенок посмотрел на него каким-то осмысленным взглядом и дернул ушками, открывая ротик, отчего парень приглушенно рассмеялся. Боже, какое же это было чудо, сидящее у него на руках. Не удержавшись, он развернул его, начиная поглаживать по спинке, пальцами ощущая все косточки и округлившийся животик. Волчонок что-то тявкал, неумело пытался скулить и периодично доставал длинным розовым язычком до рук парня, пытаясь сосать его пальцы. Ему явно не хватало соски. — Алан, — Стайлз тихо произнес его имя, в какой-то момент радуясь, что никого дома не было и он мог не стесняться своих странных эмоций и чувств, возникавших в душе. — Ты ведь мой сын. Щенок соглашался с ним, но, скорее всего, вряд ли понимал. Но в тот момент, когда парень начинал что-то говорить, он заинтересованно дергал мордочкой и смотрел на него пристальным голубым взглядом. Скорее всего, ему было любопытно слышать его голос, поэтому он одно время не отрывался от него. — Как будто я попал в какую-то дурацкую комедию. Очнулся, и сын, — Стайлз ухмыльнулся сам себе. — Ну, хотя в большинстве случаев так и происходит. По крайней мере, у сильного пола. Хотя, я по телику смотрел, что и женщины порой не знают о том, что у них будет ребенок. Получается, что и те могут не ожидать подобного. А когда ожидаешь… Боже… Я ведь не говорю сам с собой, да? Я говорю с сыном. Алан, твоя лапа - не соска. Стайлз протянул руку к волчонку и не удержался оттого, чтобы погладить его по головке, успокаиваясь и улыбаясь. — Ну что, кого я буду растить, щенка или человека? — парень свел брови вместе, намекая этой игрушке, чтобы он превратился в ребенка, и тот все-таки исполнил его желание, став обычным младенцем. — Так-то лучше, а то папа тебя уже хотел собачьим кормом накормить. А он невкусный. Да-да, я пробовал, поэтому лучше уж питаться человеческой пищей. Стилински аккуратно завернул малыша в ткань и вздохнул, проводя пальцем по его светлым бровкам и забывая про все остальные занятия. Он и подумать не мог, что приезд Питера закончится такими последствиями, и у него появится сын. Тем не менее, он не хотел другого и никогда не будет жалеть об этом. Алан был сыном волчицы и сыном Царя, он уже был уникален, а если еще учитывать то, что его будут воспитывать оборотни, то он начинал бояться, кто из него вырастет. Ну, по крайней мере, хуже уже точно не будет, Бекон Хилз был готов ко всему. Вдруг он услышал шуршание колес и понял, что отец наконец-то приехал, поэтому решил поскорее убрать все использованные миски, из-за этого пропустил момент, когда в дом первый зашел Дерек. Оборотень думал, что парень еще спит, поэтому тихо прошел до гостиной и тут же направился к холодильнику, дабы сгрузить покупки. Но то, что он увидел на кухне, заставило его сердце трепыхнуться. Около раковины, повязав на себя какой-то светлый фартук с милым котейкой спереди (Хейл понял это по лапам, которые заканчивались прямо на заднице парня) стоял Стайлз, намывая посуду, а рядом с ним, за столом сидел ребенок, играясь с концами ткани. Неожиданная семейная идиллия врезалась сначала в голову, отчего картинка сохранилась аж несколько раз, потом в сердце, вследствие этого то пропустило удар, и, наконец, в пах, разлив там желанное тепло. — Стайлз, — как-то хрипло прошипел оборотень, видя, как тот вздрогнул и повернулся к нему, явно не ожидая увидеть его здесь, мир внезапно резко расширился и моментально сузился. На щеках так не вовремя выступил румянец, который тут же заметили и оценили. — Дерек, — Стилински так же слабо вякнул, окидывая Альфу быстрым взглядом и видя, что тот сжимает в руке несколько огромных пакетов. — Я… — Только попробуй снять фартук, — быстро пригрозил мужчина, с каким-то рычанием ставя сумки на стол и одним горячим взглядом примораживая парня к полу. — Фетиш? — Оказывается, да, — несколько удивлено произнес Хейл, мельком оборачиваясь назад и, удовлетворившись, что в коридоре не было отца парня, быстро подошел к нему, одной рукой захватывая того за талию и прижимая к себе, чтобы тут же впиться в его губы. От парня одуряющее пахло молоком, мылом и им, чисто Стайлзом, его Стайлзом, отчего Дерек терял голову на раз, готовый просто взять этого молодого папашку на гарнитуре. Но стоило ему услышать кряхтение шерифа, как он тут же последний раз укусил того за губу, обещая большее и отстранился, понимая, что в ближайшее время он исполнит свою маленькую мечту. В очень ближайшее время. — А, Стайлз, уже проснулся? — Джон притащил несколько сумок, видя ребенка, который тут же потянул к нему свои ручки, и дедушка с блаженной улыбкой на лице поймал малыша в свои объятия, кивая Дереку, чтобы тот занес в дом все остальное. — Вы обокрали магазин? — видя шесть… а нет, уже восемь сумок (последние две тащил оборотень), парень удивленно перевел взгляд на отца. — Могли взять меня. — Я шериф полиции, я не могу красть. — Зато ты можешь «конфисковать», — тут же довольно напомнил школьник, с неким ужасом смотря на забитые доверху бумажные пакеты и чувствуя тонкий аромат свежевыпеченного хлеба. Хрустящего сверху и безупречно мягкого внутри, так напоминающего Дерека, отчего парню тут же захотелось и того, и другого. — Ну что, едем? Ребенка я покормил. — А теперь нужно покормить тебя, — Хейл чувствовал голод, поэтому повернулся к Стайлзу, прожигая его еще одним желанным взглядом, и было видно, что он хотел снять с него всю одежду. Всю, кроме этого кошачьего фартучка. — И чем же? — тихо спросил парень, прищуривая глаза и делая шаг к столу, надеясь обнаружить в этих пакетах что-нибудь вкусненькое, но прекрасно зная, что его десерт стоял позади него. — Что-нибудь придумаем, — довольно прохрипел оборотень, и Джон все-таки не выдержал. — Если так не терпится, кышь наверх, незачем тут старых людей в краску вгонять! — мужчина укоряющее взглянул на оборотней, и те (какова наглость!) посмели переглянуться, на что он уже было раскрыл рот, но Стайлз его опередил. — Все нормально, все просто офигеть как нормально. Ну так мы едем? — быстро спросил он, думая, что его внезапно решили обломать. Но нет, судя по взгляду отца, тот все же уступал ему и соглашался. — Едем.