euphoria

Он раньше не курил. Смотрел на пачки сигарет с каким-то непониманием. А теперь - начал. Много, часто, глубоко, задыхаясь дымом и морозом вдоль позвоночника, когда дверь очередной раз закрывалась. Смеялся часто. Вскидывая голову вверх, натягивая кожу на кадык и выплевывая клубки дыма. Смеялся. Не смотрел в окно, только очень хотелось. На цыпочках, в щель между шторами, еще разок взглянуть на уверенную походку и крепкую спину. Не смотрел. Хотел. И не плакал. Он ждал. Ждал, когда все это закончится, ждал, когда ему откроются и поддадутся. Был слабым под натиском мягких губ и пылких шептаний. Не плакал. Ждал. Чанёль шептал ему, что любит, так, что – блять – не объяснить. И нужен ему Бэкхён был как воздух. Просил быть самым близким, просил разрешения - вслух, чтобы раскрыть душу. Бэкхён собирал его по крупицам, кидая их в конструкцию, похожую на песочные часы, и ждал. То ли когда соберет все и его Чанёль будет в этой банке, на дне, то ли когда Чанёль разобьет все к чертям, поцелует пьяно и скажет: «прости», «люблю», «прощай». А может он просто ждал, что однажды проснется с ним в одной постели? Нет, этого он не ждал. Мечтал. В пьяных порывах, снимая обручальное кольцо, целовал нежно-нежно, вдоль тела и поперек, шептал, что Бэкхён его воздух, что без него он задыхается и так больше не может. Бросит жену, разведется - и будь что будет. - Ты же будешь со мной, правда? Бэкхён улыбался тепло, сжигался внутри, плавился и самоуничтожался, когда качал головой, мол, нет, Чанёль, иди к жене. И постскриптум: «ты еще не готов». Но Чанёль продолжал. Все так же нежно, не тревожа границу страсти – лишь бегая по ней, целовал и шептал нежно, глупо. Не в силах снести эти пытки, Бэкхён обычно подливал масла в огонь, провоцировал и разводил ноги шире, облизывался в желании и подставлялся. Чанёль велся. Со скрипом, но велся. Утром трезвел, судорожно надевал золотое кольцо, украдкой смотря на сонного Бэкхёна, сжимал свое сердце в кулак – плотный, жесткий, - одевался и шел прочь. Бэкхён смеялся. Курил и смеялся. Смеялся и смотрел в окно. Смеялся, добавляя очередную крупицу «Пак Чанёль» в банку песочных часов, и ждал. Не плакал. Он понимал, что мог бы надавить, обещать разное, дать почву Чанёлю, выбросить кольцо и прижаться, слиться воедино. Но он так не хотел. Мол, так ведь не честно. А потом смеялся и курил, не плакал. Просто он не такой, он не может стоять на месте, он любит парить. Летать любит, а не в асфальт врастать – и Чанёль понимал это. Как и понимал, что Бэкхёна держит самое малое – он сам, а все аргументы кроме давно выброшены лишним грузом из одиночного места на воздушном шаре. Бэкхён сидит на дне и держит последний мешок с песком, а может, с банкой в виде песочных часов и Пак Чанёлем на дне. То был осенний день. Бэкхён снова проснулся один и выбросил пачку в окно, наблюдая за исчезнувшей машиной, красной, алой, а за рулем - Чанёль. Бэкхён плакал и не курил. Вода струилась по щекам, впадала в губы, текла по подбородку и ниже, по шее – до груди. Его трясло от холода, а внутри все горело. Он ждал, правда, ждал. Но… Не дождался? Вещи складывались тщательно, медленно – шов к шву и на дно безразмерной сумки. Он медлил и торопил себя, но медлил. Ждал. А потом уселся на кровати, уткнувшись в чанёлевскую футболку, в которой тот ходил у него. С дебильным Стичем на груди, у которого уши отшелушивались уже. Старая, потрепанная. Бэкхён любит летать, не любит пускать корни, а тут он долго, уже два года почти. Слишком долго. Даже курить начал. А на дне плетенной кабины все еще держал банку с Пак Чанёлем на дне. Он вздохнул раз пять, прежде чем натянуть на ноги кроссовки, поджал губы и закрыл дверь. Вот и все. Нет, он не ждал. Уже просто мечтал. Мечтал о звонке на прощание, мечтал о машине у входа. Мечтал о том, что ему не придется выкидывать Чанёля из себя. Мечтал обрубить ему его корни и забрать с собой в полет. Даже когда садился в самолет – мечтал, опуская глаза и вслушиваясь в каждое слово говорящих, пока шел к своим местам. И совсем нагло сел к окну, прислоняясь виском к холодящему стеклу, не обращая внимания на возню рядом. Хотя чувствовал что-то странное. - Эй, я выкинул кольцо. Уволился. Продал машину. У меня есть деньги и какая-никакая свобода, возьмешь с собой полетать? – Пак Чанёль светил ярко, улыбался сильно и счастливо, как раньше не улыбался, и украдкой поцеловал, сжимая руку. - Идиот, это просто эйфория. Через пару дней пройдет, а бежать будет некуда, - поглаживая холодными, нежными пальцами чужую ладонь, смотря в глубину сияющих глаз с нежностью и грустью. - Если вдвоем бежать, то найдем, куда.