(Откровения Иоанна Богослова. 6: 1-2)
Ночь. Капельки дождя стремительно скатываются по стеклу, обгоняя друг друга подобно болидам на гоночной трассе. Они врезаются в окно, съезжают вниз, оставляя после себя едва заметный след, а затем и вовсе пропадают, словно их и не было. Так продолжается уже, по меньшей мере, полтора часа. То же самое и с моими мыслями: они появляются, обгоняют друг друга и исчезают где-то в глубинах сознания. Сперва я думал о доме, о матери и сестре, что остались без единственного кормильца, о любимом псе Люцифере и его безграничной преданности, об отце, ушедшем в лучший мир несколько лет назад. Зачем-то вспомнил первую любовь, первые волнения, свидания, первый поцелуй и первую близость. Думал о жизни и смерти, о добре и зле, о друзьях и предателях. Зачем мне всё это нужно? Да чёрт его знает. Эти мысли только изводят меня и не дают заснуть. Зачем они вообще нужны? Без них было бы намного проще жить. Но, вспоминая обо всём этом, мне практически удаётся забыть, что я еду в "Совёнок", бывший пионерлагерь, куда несколько лет назад начали отправлять тех, кто заразился тем страшным неизлечимым вирусом, что внезапно начал распространяться в геометрической прогрессии по территории СССР. Еду туда, откуда уже не вернусь ни я, ни мои попутчики. Почему нас туда везут? Да потому что уроды мы, вот почему. Именно так теперь называют тех людей, которым выпала "счастливая" возможность стать обладателями этого вируса. "Совёнок" - оцепленная зона, куда привозят всех "уродов" и оставляют их там навсегда, дабы не давать болезни шанса на распространение. Носителем стал и я. Никому доподлинно не известно, каким путём передаётся эта зараза, но её симптомы видно сразу: бледная, гниющая кожа, сильное истощение организма, покрасневшие глаза. В большинстве случаев заражённые умирают через несколько недель, иногда держатся пару месяцев. Заметив у себя накануне вышеперечисленные особенности, я не задумываясь сдался властям. Мы, уроды, не должны находиться среди здоровых. Нам суждено умереть в стенах "Совёнка". Я не смог бы жить среди обычных людей, зная, что я представляю для них серьёзную угрозу. Я - изгой, и с этим остаётся только смириться. Зато я точно знаю, что мои близкие будут в порядке. Грустно, но положение совершенно безвыходное. Паровоз яростно высекает искры из рельс, издавая громкие и страшные звуки, заставляя сильнее волноваться. Одни говорят, что это рецидив чёрной хвори пятнадцатого века, другие - что это последствия падения метеорита в Африке, а третьи и вовсе считают, что это Чума, один из всадников Апокалипсиса и предвестник конца света. Бред какой-то. Надзиратели ходят по вагонам в защитных комбинезонах и противогазах, внимательно осматривая каждый плацкарт и подсчитывая количество пассажиров. Смешно. Как будто с этого адского поезда вообще можно сбежать. Чертовски трудно и больно знать, что последние недели своей жизни мне придётся провести в страхе и отчаянии, любуясь на таких же уродов, как я. В детстве я всегда мечтал о собственной семье, о детях и внуках, о счастливой старости в каком-нибудь загородном поместье у озера. Сейчас мне двадцать лет. Я с щемящей болью в сердце осознаю, что так и не успел пожить как следует. Хочется взять и послать всё в пекло, выхватить у охранника автомат и разрядить обойму в пассажиров поезда, а после убить и себя. Так ведь будет намного быстрее. Без боли, страданий и мучений. Раз - и всё. Плохие события быстро изводят разум и тело человека, заставляют его терять интерес ко всему на свете. Не в силах больше терпеть ни секунды этих изнурительных мыслей, сверлящих череп, словно дрель надоедливого соседа, я положил голову на свёрнутую фуфайку и погрузился в тяжёлый болезненный сон.***
- Эй, прокажённый! - сквозь сон услышал я чей-то грубый мужской голос. - Быстро взял свои вещи и пошёл за остальными! Открыв глаза, я понял, что мы уже приехали. Надзиратель, хлопая дубиной по своей ладони, намекнул мне, чтобы я встал в колонну, а то будет хуже. По одному всех вывели наружу. У нас нет ни паспортов, ни водительских прав, ни даже свидетельств о рождении. На выходе ни у кого не спрашивают имён. Им не интересно, откуда ты родом, где ты работал и сколько тебе лет. И у детей, и у стариков на запястье набита татуировка с порядковым номером. - Дай мне свою руку! - скомандовала женщина на выходе из вагона. Я беспрекословно расстегнул пуговицу на манжете и закатал рукав. Надзирательница пристально рассмотрела наколку. - Четыреста десятый? Счастливый номер! - сказала женщина и залилась громким смехом. - Почему? - спросил я, не показывая ни капельки эмоций. - Знаешь, у вас, уродов, поверье ходит, что когда-то здесь ходил автобус с таким же номером, - начала рассказывать она, совершенно забыв о своей маске строгого начальника. - Дескать, он сам по себе приезжал в лагерь, забирал больных и увозил их в райские края, попутно исцеляя от чумы! Можешь себе такое представить? - Вы сами-то как думаете? - задал я вопрос женщине, окинув презренным взглядом собственное тело. - Ой, да мне совершенно плевать, что тут у вас, мутантов чёртовых, происходит! - продолжила женщина, похоже, вспомнив о своём суровом образе. - Добро пожаловать домой, четыреста десять! Она внесла меня в какой-то список и велела охране поставить меня в седьмую колонну. Главнокомандующий по-дирижёрски взмахнул дубинкой, после чего все стоящие передо мной зашагали за ним ровным строем. Я последовал их примеру и пошёл следом.***
Вот и он. "Совёнок". Подле реставрированных ворот стоят две выщербленные и потрескавшиеся статуи пионеров. Какая же это ирония: раньше сюда приезжали, чтобы жить и наслаждаться мгновениями беззаботной пионерской юности, а теперь - чтобы здесь умереть. Местная стража, говорят, так заражённых и называет - пионеры. Нашу колонну провели по аллее и выстроили на площади, в центре которой возвышался видавший виды памятник какому-то, похоже, известному и уважаемому в прошлом деятелю. Главком называет номера, после чего распределяет их по секторам. Как же здесь всё строго и дисциплинированно. Могли бы дать немного свободы умирающим и позволить самим выбрать место, где им хочется поселиться. Но ничего не поделаешь, таковы местные правила. Всё равно лучше не станет. - ... и четыреста десятый! - услышал я главнокомандующего только в том момент, когда он назвал мой позывной. - Поселить в сектор 2-4! - Есть! - послушно выкрикнули солдаты и погнали нас в место, где мы вскоре заснём в последний раз. Да уж, наш сектор 2-4 на деле оказался простым комплексом старых полуразвалившихся домов, в которых, судя по всему, жили ещё настоящие пионеры. Мальчик, девочка. Старик, юнец. Военный, гражданский. Им совершенно плевать, кого и к кому селить. Нам выдали форму, отдалённо напоминающую тюремную, после чего отправили в главный корпус. В здании царит полнейший хаос. Прямо у парадной двери валяются два гнилых трупа, вокруг которых неистово кружат стаи мух. Судя по безразличному виду стражников, заражённые сами обязаны выносить и хоронить погибших. Это жестоко даже для такого места. В самом дальнем углу трое мужчин насилуют молодую девушку: двое держат и смотрят, а третий наслаждается процессом. Бедняжке, похоже, уже всё равно, что с ней творят, ибо признаков жизни она, как и эти двое умерших, не подаёт. Глядя на это зверство, я с трудом сдерживаю себя, чтобы не попытаться вмешаться и остановить ублюдков. Главной причиной моего бездействия является, пожалуй, осознание того, что мне с этими тремя не справиться в честном рукопашном бою. В центре зала стоит огромный длинный стол, за которым сидят старики и играют в какую-то самодельную настольную игру, весело хлопая в ладоши и выкрикивая какие-то непонятные слова. Один из них сидит на полу, облокотившись на спинку кровати и медленно размахивая металлической кружкой из стороны в сторону, громким, истошным голосом орёт какую-то песню:Прибудет автобус четыреста десять И снова исчезнет во тьме...
Глядя на него, я понимаю, что даже в таком ужасном месте люди не теряют надежды на лучшие времена, несмотря на безумие и отчаяние, что охватывают собою всё вокруг.***
Вечереет. Весь день я провёл в корпусе, сидя на своей кровати и глядя на всё это варварство. Довольно трудно смириться с тем, что здесь мне придётся закончить свои дни. Меня никто не похоронит, никто не предаст земле и, само собой, никто даже не вспомнит моего имени. Меня, скорее всего, сожгут, словно бешеную уличную собаку, или вовсе бросят на растерзание мухам и воронам. - Эй, какого чёрта ты развалился на моей кровати! - капризным голоском сказала девчонка, внезапно появившаяся рядом со мной. - Ты меня извини, но эту кровать, вообще-то, мне выдали стражники. - Сорок семь? - спросила девочка, скептически нахмурив брови. - Сорок восемь, - ответил я ей. - Ну, и чего ты здесь улёгся, спрашиваю? Лезь на второй ярус! - скомандовала она не менее убедительно, чем надзиратель в поезде. Я послушно встал с постели и залез на второй ярус. Девчонке на вид лет двенадцать-четырнадцать, волосы ярко-красного цвета, связанные в две толстые косы и смешно торчащие в разные стороны. На вид она кажется не такой больной, как все остальные дети. Наверное, тоже прибыла сюда недавно. - Эй, обиделся там, что ли? - с нотками разочарования в голосе простонала девочка со своего яруса. - Если хочешь, то можешь занять мою койку. - Да ничего страшного, мне и здесь хорошо, - ответил я, перевернувшись на другой бок. - Зовут-то тебя как? - игриво спросила она. - А это важно? Зови меня четыреста десятым. - Да ладно? Как автобус? Ух ты! - обрадовалась девчонка. Похоже, поверье и вправду ходит по лагерю. Как бы то ни было, счастливей от осознания этого факта я точно не стал. - А меня Ульянка зовут, в честь Ленина! - продолжила она. - А номер у меня скучный, сто двадцать девять. - Как ты сюда попала? - я решил сменить тему на более актуальную. - В смысле? Так же, как и ты, на поезде. - У тебя остались родные на воле? - Не-а, никого, - с грустью в голосе промолвила Ульяна. - Мы приехали сюда вместе с мамой, а позавчера она... С глаз бедной девчонки покатились слёзы, которые она быстро постаралась спрятать за улыбкой. - И где она теперь? - спросил я, вскоре поняв, что поступил не тактично. - Лежит... у забора, - вновь заговорила она. - Я боюсь там гулять, боюсь на неё смотреть... Ульяна разрыдалась. Не в силах смотреть на плачущего ребёнка, я слез с кровати и сел рядом с ней. - Эй, не плачь, - попытался я утешить девочку, - она сейчас в лучшем мире... - Нет! Она лежит и гниёт... - Хочешь... мы её похороним? Отправим в лучший мир? Ульяна посмотрела на меня удивлёнными глазами, попутно вытирая слёзы с щёк. - Ты мне поможешь? - искренне спросила она. - Нужно только раздобыть лопату. - У Ольги Дмитриевны, кажется, была. - Кто такая Ольга Дмитриевна? - Очень хорошая женщина, добрая. - А лопата у неё откуда? - Не знаю, но у неё недавно муж умер, она его сама хоронила. Мне искренне жаль эту девчонку, потерявшую последнего близкого человека в такой трудный период. Мне-то плевать, а вот Ульянка наверняка верит, что если её мать предать земле, то, возможно, дух последней устремится к небесам и обретёт покой. - В таком случае, пойдём и найдём Ольгу Дмитриевну? - сказал я, попытавшись вселить в неё надежду. - Хорошо, пойдём, - сказала Ульяна и соскочила с койки. - Она в секторе 2-3 живёт.***
Ночь. Охранники ходят по дорогам, высвечивая своими фонарями всевозможных нарушителей комендантского часа. Они спокойно смотрят на то, как больные убивают друг друга за кусок хлеба, грабят и насилуют, а как настанет ночь - комендантский час, извольте соблюдать порядок. Невольный смешок вырвался из моих уст от всей абсурдности ситуации. Спортивная площадка - единственная слепая зона в "Совёнке", куда стража не ходит. Помимо нас ещё много суеверных людей закапывают своих друзей и близких в этом месте. Спортплощадка стала чем-то вроде нелегального кладбища для местных обитателей. Там мы с Ульянкой и решили похоронить её мать. Наверное, стоит порадоваться, что умерла именно мама, а не отец, иначе так просто мы бы вдвоём не осилили такую ношу. Ольга Дмитриевна действительно оказалась доброй женщиной, которая без лишних колебаний отдала нам лопату, но строго при условии, что через пару дней, когда она окончательно испустит дух, мы похороним и её, рядом с мужем. Я пообещал выполнить её просьбу при любых обстоятельствах. - Я начну копать, а ты будь начеку, - шёпотом скомандовал я. - Хорошо, - ответила Ульянка и отдала мне лопату, встав около футбольных ворот. Воздух во всём лагере пропитан каким-то странным металлическим привкусом, оседающим на губах. Я ловко вонзаю лопату в сырую землю, пробираясь всё глубже и глубже. Пот льёт в три ручья, рубашка промокла насквозь. Вздувшиеся мозоли на пальцах рук вызывают сильную боль, но даже это меня не останавливает. Возможно, в скором времени мне придётся рыть могилу и Ульянке, и самому себе. Когда я закончил копать, мы с Ульяной аккуратно уложили тело её матери в яму, после чего из последних сил закидали яму, периодически подменяя друг друга. - А крест? - спросил я её. - Без креста обойдёмся, заметят же, - ответила Ульянка, глядя на свежесозданную могилу. - Главное, что теперь она в земле и ничего этого не видит. Мы молча сели на скамейку. Мой первый день в заключении закончился тем, что я помог одному человеку стать чуточку счастливее, а заодно и сам обрёл какой-то смысл в своей новой жизни. Никогда не думал, что чужие похороны когда-нибудь помогут мне обрести друзей. - Эй, смотри туда. - Куда? - вопросительно уставился я на неё. - Вон туда, на холм, - продолжила она. - Ты тоже... тоже видишь его? Посмотрев туда, куда указывала мне Ульяна, я увидел на возвышенности едва заметный силуэт мужчины в чёрной мантии, сидящего верхом на белом коне. От них исходило пугающее сияние, словно от... призраков. Сказать, что стало страшно - не сказать ничего. В жизни мне ещё не доводилось видеть ничего подобного. Одной из немногих вещей, которой я мог похвастать, являлось, пожалуй, отличное зрение, поэтому я отлично мог рассмотреть всю картину целиком. Белый, или, даже можно сказать, бледный конь был невероятно тощим, словно он тоже являлся одним из уродов. Вокруг всадника кружила стая мух, словно он давно уж умер. Лица мужчины не было видно из-за капюшона, но руки, торчащие из под мантии, были такие же бледные, как и кожа коня. - К-кто... кто это? - шёпотом спросил я Ульянку, не отводя глаз от всадника. - Ты что, не слышал легенду о всадниках Апокалипсиса? - Слышал, конечно, но... - Он каждую ночь появляется на холме и обходит весь лагерь, словно дозорный, разглядывает всё вокруг, а наутро... просто исчезает. - Ты его... не впервые видишь? - Нет, видела его несколько раз из окна корпуса, - продолжила Ульяна ровным шёпотом, всё так же смотря на всадника, - и не только я. - Получается, это... Чума? Собственной персоной? - Именно! - быстро ответила Ульянка. - Но говорят, что видим его только мы, заражённые. - Интересно... страшно, конечно, но интересно. - Ты его боишься? - Скрывать не буду, боюсь. - Почему? Он ведь безобиден. - Если это и есть сам Чума, то наше попадание сюда - его рук дело... Не задумывалась? На мгновение Ульянка поникла и молча уставилась в землю, на свежую могилу матери. По правде говоря, всадник этот вселял в моё сердце тот ещё ужас. Он пришёл, чтобы всех нас покарать? Или спасти от разрушающегося мира, в котором мы и так бы не выжили? До этого момента я не верил в мистику, и уж тем более - в библейский Апокалипсис. Трудно передать, какие эмоции я сейчас испытываю. Это что-то среднее между ужасом, отчаянием и... восхищением? Да, какая-то часть меня всё же рада, что во всей этой энтропии есть какой-то смысл. Да, это не может не радовать. Но с другой, с разумной стороны, хорошего в этом совсем нет. Если сами всадники решили пожаловать на Землю, то конец света неоспорим и неизбежен. Человечество уже ничего не спасёт.***
Светает. Я проснулся от сильной засухи во рту и боли в мышцах, окаменевших после вчерашних похорон. Рассматривание своего больного лица в зеркале помогло мне прийти к выводу, что зараза успешно распространяется по организму: капилляры в склерах полопались, затянув оба глаза кровавой пеленой практически полностью, цвет кожи стал значительно бледнее, он практически дотягивал до той степени бледности, что была у коня и его всадника. Вспомнив вчерашний день, я с трудом смог осознать, что события минувшей ночи произошли наяву. Как ни странно, большинство заключённых уже проснулось и готовится прожить ещё один день в этом грустном и унылом месте, на шаг приблизившись к скорой смерти. Надо бы попросить охранника о том, чтобы меня просто казнили. Думаю, среди всех солдат найдётся хотя бы один, кто проявит сострадание и исполнит последнее желание несчастного урода. - Эй, ты чего так рано? - спросила Ульянка, сладко зевая и потягивая руки вверх. Глядя на неё, мне совершенно не удаётся понять, как можно вообще привыкнуть к этому месту и встречать новый день так, как встречает она, совершенно не унывая. - Выспался, - холодно ответил я. На самом деле я проснулся лишь потому, что пребывать во сне для меня гораздо мучительнее, чем в состоянии бодрости. Помимо внешних признаков, болезнь активно оказывает влияние на мозг и нервную систему, заставляя человека страдать даже во сне... особенно во сне. - В столовую пойдём? - задала вопрос Ульяна. - Тут и столовая есть? - искренне удивился я. - А как же? Или ты думал, что мы здесь друг друга жрём? - с ехидной улыбкой вымолвила девочка. - Хотя, знаешь, тут и такое бывает... Урчание в желудке тут же напомнило, что последний раз я ел ещё в поезде, по дороге сюда. В конце-то концов, я приехал в "Совёнок", чтобы сдохнуть от чумы, а не от голода. - Ладно, пойдём в столовую, а то есть уже страшно хочется.***
Попробовав пищу в местной столовой на вкус, я задумался над тем, что Ульяна, возможно, не пошутила про каннибализм. Еда просто отвратительная, такими помоями мы с матерью даже свиней не кормили. Но выбора-то у меня особого нет, так что я смирился и начал есть, с трудом сдерживая рвотные позывы. - Вкусно? - спросила Ульяна, прищурив глаза и улыбнувшись. - Отвратительно, - честно признался я, почерпнув ложкой сомнительную жижу из тарелки и вылив её обратно. - Ешь, другую еду тут не подают, - тяжело вздохнув, сказала Ульянка. - Вчера ещё хуже кормили. - Интересно, чем питаются охранники... - О, эти козлы за обе щеки уплетают курицу, свинину, баранину... Глотку бы перегрызла этим... свиньям. У меня вдруг создалось впечатление, что Ульянка уже грешила поеданием человеческой плоти. Ну, или уже не раз задумывалась о том, чтобы попробовать, по крайней мере. - Я не удивлюсь, если когда-нибудь все больные сговорятся и устроят бунт. - Так пытались ведь уже, - быстро перехватила девочка. - Всех перестреляли... Я опустил взгляд в тарелку и продолжил есть. Теперь я уже не удивляюсь тому, что происходит вокруг. С людьми нельзя так обращаться, даже... с уродами. - Послушай, ты хороший парень, - внезапно и непонятно зачем сменила тему Ульяна. - К чему это ты клонишь? - скептически задал я ей вопрос. - Тебе ведь... можно доверять, да? - После вчерашнего? Думаю, что можно. - Только ты никому, хорошо? - Я - могила, - сказал я, вскоре поняв, что в здешних кругах это выражение имеет совсем иной оттенок. - Нет, - отрезала она. - Здесь я сказать тебе не могу. - А где можешь? - Приходи после обеда в заброшенную библиотеку, - шёпотом продолжила Ульянка, подозрительно оглядываясь по сторонам. - Там всё узнаешь. - Что за загадки? Говори здесь! - не вытерпел я. - Заткнись! - писклявым шепчущим голоском выдала она. - Я же сказала, после обеда в библиотеке. После этих слов Ульянка встала из-за стола и направилась к выходу. Интересно, что такого сверхсекретного может скрывать от меня маленькая девчонка в этих стенах? Если честно, я даже представить себе не могу. Надеюсь, что информация и впрямь окажется полезной, хотя единственной ценной информацией для меня сейчас, пожалуй, будет новость о том, что лекарство от чумы наконец-то нашли, и скоро нас всех вылечат. Но Ульяна - не тот человек, от которого стоит ждать подобных сюрпризов. В любом случае, стоит узнать, что она задумала.***
Всё оставшееся утро я провёл, слоняясь по территории лагеря и изучая его окрестности. Посмотрел на площадь, на тщательно охраняемую лодочную станцию, на чужие корпуса. Вот я вижу, как какой-то мужик тащит по дороге мёртвого старика. Того самого, который ещё вчера во всё горло пел песню про волшебный автобус. Эх, бедолага. Зато он умер спокойно и ненасильственно, веря в то, что когда-нибудь его увезут в рай. Даже после лицезрения всадника Апокалипсиса я не верю в бога, но надеюсь, что дух несчастного старика теперь спокоен и отправился туда, где он больше всего мечтал оказаться при жизни. Обед. Еда на вид и вкус кажется более съедобной, чем на завтраке. Хоть какая радостная новость за всё время, что я здесь нахожусь. Ульянки на обеде не оказалось, что меня немного встревожило. А что, если она боялась мне рассказать свой секрет, потому что её хотели убить? Что, если она уже мертва? От этой мысли по всему телу пробежались мурашки. Я не стал доедать свою пищу, встал из-за стола и направился в предполагаемую сторону места встречи.***
Библиотека. Людей здесь значительно меньше, чем в других частях лагеря. Я обошёл здание вокруг, попутно заглядывая в окна, но, кажется, они чем-то заклеены или закрашены изнутри. Не найдя иного выхода, я тяжело вздохнул и постучал в дверь. - Кто там? - спросил девичий голос, не принадлежащий Ульяне. - Это я. - Кто я? - Ульяна сказала мне, чтобы я пришёл сюда после обеда. За дверью слышен какой-то шёпот, который относительно трудно разобрать. Спустя минуту послышался ответ от Ульянки. - Четыреста десятый? Ты? - Да, это я. - Порядок, это он, - сказала Ульяна кому-то внутри. - Он свой, ему можно верить. После этих слов дверь открылась. На пороге стояла девчонка с невероятно длинными и золотистыми косами, которые совершенно не сочетаются с её бледным лицом и кровавыми глазами. - Славя, - представилась девушка. - А тебя как звать? - Неважно... я просто четыреста десятый. Славя презренно посмотрела на меня. - Ульяна говорит, что тебе можно доверять. Это так? - грозно спросила она. - Да, я никому и ничего не скажу. - Отлично, пойдём за мной. Девочка взяла меня за руку и повела за стену из старых книжных полок, за которой было ещё порядка шести "пионеров": два блондина приблизительно моего возраста сидели у западного окна и наблюдали за дорогой, о чём-то непрерывно споря; брюнетка в очках сидела на полу рядом с ними и набивала сумку каким-то барахлом; ещё девочка с неестественным фиолетовым цветом волос сидела на стуле у стеллажа, читая книгу, а рыженькая девочка в непонятно откуда взявшейся камуфляжной фуражке стояла подле неё и затачивала нож; в центре комнаты сидела женщина лет тридцати пяти, вульгарно потягивая сигарету и качаясь в кресле, у неё была гетерохромия и неприлично большая грудь. Все они, кроме Слави и Ульяны, выглядели относительно здоровыми, по крайней мере, кожа у них была не такая бледная, как у меня. Я вошёл в комнату вместе со Славей и Ульяной и закрыл за собой дверь, сделанную из фанеры. - Так это и есть тот самый... четыреста десятый? - с недоверием спросила женщина, выдыхая табачный дым из лёгких. - Да, это он! - весело выхватила Ульяна. - Привет! - начал один из парней, сидящих у окна, он встал со стула и подошёл ко мне, протянув руку в знак приветствия. - Меня Электроник зовут, того парня у окна Шуриком звать, вон там Женя сидит в очках, это Лена с книжкой, Алиса, Славя... с Ульянкой ты уже наверняка познакомился. А вот это - Виолетта Церновна, наша предводительница! - Очень... приятно. Похоже, только один Электроник был рад моему присутствию, все остальные лишь окинули меня презренным взглядом, не отрываясь от своих занятий. - Эй, пионер! - позвала меня старшая. - Ты точно готов? Готов выдержать всё то, что ждёт нас на пути? - Да кишка у него тонка! - выпалила, судя по всему, Алиса. - Ха, а мы это и проверим! - вмешалась Женя. - Пути... вы это о чём? К чему я должен быть готов? - Ульяна, ты ему ещё ничего не сказала, что ли? - спросила Виолетта Ульянку. - Эм... да я здесь собиралась ему всё рассказать. - Что рассказать? Кто нибудь скажет мне, что здесь происходит? - не выдержал я и поднял голос. - Ты ещё ничего не понял? Мы бежим, парень, бежим на волю! - сказала Виолетта, туша окурок о стол. - Бежим? Разве отсюда возможно убежать? - задал я вопрос, придя в искреннее удивление. - Конечно, можно! - продолжила Виолетта. - Мы побежим через сектор 2-2, прямиком к старому лагерю, а уже оттуда выйдем на дорогу. - Выбегаем, кстати, сегодня ночью, - добавила Ульянка. - Но это же опасно! - А находиться по уши в этом дерьме и ждать, когда тебя зарежут, или того хуже, забьют и съедят - это безопасно? - неожиданно вмешалась Славя. - Мы все сегодня уходим, парень, - продолжила Виолетта, - хочешь ты того, или не хочешь. Да уж, знал бы я заранее, то точно бы не пошёл. Какой вообще смысл в побеге, если мы всё равно умрём от чумы? - А смысл в том, пионер, что мы бежим не просто так, - волшебным образом прочитала мои мысли Виолетта. - Мы знаем, где искать автобус. - Автобус? Тот самый? - удивлённо спросил я. - Да, тот самый. И мы найдём его с твоей помощью. - С моей помощью? - Именно. Ведь твой номер - четыреста десять. Ты - избранный. - И что дальше? Вы и вправду верите, что это сработает? Что он увезёт нас в рай, где все будут здоровы? Это же абсурд! - Ну, самую суть ты ухватил, пионер. - Ну всё, припасы готовы! - отчиталась Женя. - Пистолеты в коричневой сумке, а автомат пускай Шурик тащит! - Пистолеты? Автоматы? Откуда у вас оружие? - спросил я, уже совершенно ничему не удивляясь. - Знаешь, мы твоего появления, вообще-то, уже давно ждём, - ответила Виола. - И вот, пророчество наконец-то сбылось. - Надежда ещё осталась, - тихо сказала Лена, - шанс спастись ещё есть. - Ну что, ты с нами? - доверчиво спросила меня Ульяна. - Разве у меня есть выбор? Конечно, я с вами, - ответил я, поочерёдно смотря в глаза каждому из присутствующих в комнате. - Вот и отлично! - сказала Виолетта, закуривая новую сигарету. - Выдвигаемся в путь, когда всадник начнёт маячить на холмах. - Эй, вот, держи пистолет, - обратилась ко мне Алиса, - он может тебе понадобиться.***
- За мной! За мной! - громким шёпотом скомандовала Виола. - Держимся цепочкой, не забывая смотреть по сторонам! Мы вышли из-за домов и форсированными перебежками двинулись в лес. Как сказала Виола, через старый лагерь будет легко сбежать, ибо там есть ограда, но нет охраны. Я уже не знаю, верить мне во все эти байки про автобус, или не верить, но факт в том, что мы уже бежим, обратной дороги нет. Велики шансы на то, что если я и не найду автобус, то хотя бы убегу в тихое и спокойное место, где смогу дожить последние дни без страха и тревоги, спрячусь в какой-нибудь глуши и спокойно умру. - Бегом, через забор, через забор! - крикнула Виола. Мы спустились в небольшой овраг к основанию забора. Электроник и Алиса полезли первыми. Когда они добрались до самого верха и собирались спускаться на ту сторону, откуда-то из здания старого корпуса послышалась автоматная очередь, после которой оба пионера свалились вниз, словно две спелые груши. - Лежать, суки! Все на землю! - донёсся чей-то крик со стороны здания. - Попали вы, уроды! Вот и всё. На иной конец полагаться и не стоило. Страшнее гибели от чумы, пожалуй, смерть от огнестрельного оружия. Я решил не нарушать приказа и лёг на землю, признавая своё поражение. Не думал я, что моя жизнь будет настолько короткой. Теперь-то нас точно расстреляют. Отряд дозорных ловко окружил нас, лишив всех надежд на самооборону, даже Виолетта сложила оружие и опустилась на колени. - Вас прям здесь грохнуть, уроды, или на площади расстрелять, на глазах у главкома? - сказал один из охранников. - Да чего уж там, грохнем их здесь - и всё! - ответил второй. - Больно чести много будет, на площади-то. Главный из них снял автомат с предохранителя и подошёл к Виолетте. - Вот ты и допрыгалась, шалава! - сказал он, выстрелив ей в лицо. - Долго же ты нас вокруг пальца водила... Паника и страх охватывают всё моё естество, я слышу, как девчонки плачут и кричат, а Шурик клятвенно пытается доказать солдатам, что мы больше так не будем, но они, похоже, настроены серьёзно. - Вы нарушили закон, понимаете? Попытались сбежать из изолятора и подвергнуть опасности внешний мир! Хотим мы, или нет, а нам придётся вас пришить! - Ну что, кого первого из вас убиваем? Выбирайте! - А давай-ка вот ту малолетку сперва грохнем? - Нет, давай лучше... агрх! - хотел предложить иную альтернативу один из них, но что-то заставило прервать фразу и начать корчиться. - Что это?! Что это было?! Стой, не надо, не надо! - Нет! НЕЕЕТ! - раздался вопль дозорного, после которого всё пространство начало постепенно погружаться в тишину. В небе на несколько мгновений появилась ярко-красная вспышка света, после чего крики солдат моментально прекратились. Я первым поднялся с земли, чтобы вылезти из оврага и посмотреть, что там произошло. Как оказалось, все стражники были убиты, но не было ни следа насильственной смерти, они как будто бы... уснули, или отравились. - Что... что это было?! Они мертвы? - выкрикнула Женя. - Кажется, да, - ответил я. - Какого чёрта? - вмешалась Славя. - Надо посмотреть, что там! - продолжил Шурик. - Тихо! Назад в яму! - шёпотом скомандовал я ребятам. - Не вставайте, я что-то вижу! Ребята покорно легли на землю в ожидании. Со стороны корпуса приближается... всадник? Точно, это определённо всадник. Нет, не тот всадник, что был вчера на холме... другой. Этот едет на коне ярко-рыжего цвета, в руках лежит огромное копьё, обагрённое кровью, а всё его тело покрыто язвами и гнойными нарывами. Нас он, похоже, не замечает. Всадник медленно проходит по полю, устрашающе вскинув руки вверх, после чего все мёртвые, включая Электроника, Алису и Виолу, волшебным образом поднимаются с земли и неуклюжим шагом идут за ним. Они медленно встают на ноги, стонут, издают нечленораздельные звуки и плетутся за своим хозяином шаркающей походкой, не обращая на нас никакого внимания. Я с трудом держу себя в руках, чтобы не поддаться панике и не начать кричать. Не каждый день можно увидеть, как мёртвые оживают. Трудно передать словами, какой я сейчас испытываю шок, а уж что до девчонок... Мы все трясёмся от страха как осиновые листья, но никто из нас не смеет нарушить молчание. Всадник с отрядом мертвецов медленно и уверенно направляется в лагерь по той тропинке, по которой мы добрались сюда. - Что... это? Что это такое? - как можно тише прошептала Ульянка. Один из ходячих трупов, а если быть точнее, Электроник, замешкался и отстал от остальных, после чего резко повернулся в нашу сторону и громко заорал нечеловеческим голосом, заставив остальных мертвецов нас заметить. Женя крепко вцепилась в Ульянку, которая больше не могла сдерживать плач. Надежды на то, что мы сможем найти автобус и уехать в идеальный мир в одночасье рухнули, заставив понять, что нас уже ничего не спасёт. Перед нами - Апокалипсис в самом чистом его проявлении, сначала пришла Чума, а теперь... - Это Война, Ульяна... это Война, - сказала Женя, гладя Ульяну по голове и успокаивая её.