May be

Ты в ожидании смотришь на меня своими рыженькими глазками, широко улыбаешься, и совершенно не видишь в прозвучавших словах двойного дна. От нелепости ситуации мне хочется вцепиться себе в волосы и со вкусом застонать. Ну, вот как можно быть такой? Святая простота… Хватит лыбу давить, ведь ничегошеньки ты не понимаешь, дурочка. И, в довесок, эта последняя партитура. Как заноза в пятку, честное слово. Да, я и сам не понял, почему так задело. Растревожила, разворошила старые картины, и опять обидно стало, горько, до ужаса раздражающе. Руки поднимаются, легко касаюсь подушечками клавиш. С этим инструментом по-другому нельзя. Окружить заботой, ни в коем случае сильно не давить. Я давно просек, что принцип игры на фортепиано чем-то смахивает на охмурение женщин. Где-то проявить уверенность, где-то пошутить или огорошить страстью, а еще нежность. Всегда кому-то нужна эта чертова нежность. Только, где ее взять, из каких закромов выудить, если отродясь не видывал? Тру колючую щетину и усмехаюсь. Мужик я или как? Глупости все. Не по мне это. Пальцы сами по себе летают, будто кто за нитки привязал и теперь дергает. Мелодия несложная, даже немного досадно тратить на нее время, ведь я способен на большее. Но, когда замечаю, даже не глазами, а внутренним чутьем, что мне удалось целиком и полностью погрузить нас в мир музыки, нащупать нужный ключик к единению с нотами, то внезапно мелькает мысль: «Черт, Соль, да ради такого, я готов играть для тебя вечность». Волны звука тихо разбиваются о стены комнаты, воздух плавится, резонирует с сердечным стуком, где-то внутри появляется крохотный намек на довольно волнующее чувство. Как же я мог не замечать его до сих пор? И откуда, скажите на милость, оно вообще взялось? Украдкой кошусь на твое предельно серьезное, одухотворенно-задумчивое лицо, а потом, быстро перевожу взгляд на нотные листы, будто бы боюсь попасться на подглядывании. Название само всплывает в моей голове, которая сегодня, почему-то с завидным постоянством выкидывает перлы в виде различной философской чуши. Усмехаюсь про себя. May be, значит, да? Сам не понял, не уловил тот сюрреалистический момент, когда из категорического «нет», сопровождающего мою жизнь последние года два так точно, вдруг выросла эта кривенькая, неуверенная фраза: «Может быть». «Эй, малец, загляни-ка внутрь себя, мне приглючилось или в тебе и вправду пустила корни та бесполезная, давно забытая штука, которая зовется надеждой?» — недоуменно возмущается мой разум, до последнего старающийся быть рациональным. Так необычно ощущать, будто не все потеряно в этом безнадежном мире, состоящего из обрывков старых воспоминаний, непослушных после травмы пальцев и моей просроченной жизни. И также дико понимать, что причиной этих странных изменений была несносная, доверчивая, беспокойная, слишком умная, тьфу, да просто невозможная… ты. Нахально попалась мне на глаза, заинтриговала, расположила к себе, столкнула с этим ненавистным Ю Чонгом, надавала кучу поводов для волнения, и безо всяких задних мыслей примостилась рядом, тут, под боком. Вот, как сейчас, невольно касаешься меня своей рукой, пытаешься неумелым брямканьем по клавишам сгладить неловкость, получившуюся из-за того, что мои пальцы вдруг свело, без стеснения что-то лопочешь. А, у меня вдруг сердце заходится, и мало-мальски вразумительного слова не могу выдавить, веришь? Совсем свихнулся, видимо. И частенько теперь бывает, что накатывает (а я уже ничему не удивляюсь) одно такое безумное желание. Знаешь, будто бы кто-то, вроде второго «я», шепчет хриплым голосом: «Давай, слышишь? Давай, парень, на выдохе. Сильно, чтобы даже дыхание закончилось, прокричи всем проблемам, собственному телу, сестре дармоедке, бывшему другу-предателю, той единственной, с которой у тебя установилось это чертово взаимопонимание… Maybe it’s time to change! (Может, пришло время меняться!) Ну-ка, крикни это, друг, вместе с тем чуваком, которого ты слышал однажды по радио. Это же так легко, правда? Или ты так и хочешь оставаться трусливым придурком?» Maybe you’re not seeing The side of me you should. (Может быть, ты не видишь, Того меня, которого должна видеть.) Управлять своей судьбой невероятно здорово. Жаль, только, что нельзя такое провернуть с чужой, соединить ниточки, изменить мнение о себе. Поэтому, когда-нибудь, я совершенно точно почувствую, что достиг своего предела. Всегда быть на втором плане, притворяться лишь другом, для меня нереально. Возможно, не сию секунду, но через месяц, год или пять лет настанет час, когда тебя наконец-то бросит твой серый кардинал, и ты прибежишь ко мне за сочувствием, а я не смогу его у себя отыскать, потому что чуть ли не скончаюсь от счастья. Неважно, когда, но это обязательно произойдет, понимаешь? Я признаюсь тебе, вербально или невербально, не суть как, когда и почему, ну, а конечный итог нам двоим кристально ясен. Вот поэтому, наступит время, и тогда, уж прости меня, рыжик, старику Ин Хо ничего другого не останется, как свалить из страны, в эту пресловутую «заграницу», которую мне старательно впихивает твой богатенький сонбэ. Наладить другую жизнь. Ха! Держу пари, она будет намного лучше, чем эта. Пусть, даже и без тебя. And maybe it’s time to change And leave it all behind… (И может, настало время измениться, И оставить все позади.) Хм, наверное, это не плохо, заведомо сказать «прощай». Хотя бы, мысленно. Заранее быть готовым. Сделать первый надрез, чтобы потом, было не так больно. А ведь будет, я уверен. Ну, ладно. Погнали? Встаю, потягиваюсь, довольно фыркаю и весело нахлобучиваю на тебя зеленую кепку, козырьком на лицо. А пока ты со смехом ворчишь и отплевываешься от волос, я уже достигаю дверей. Бросаю через плечо, злодейски ухмыляясь:  — Бывай, Шерстка. И опять, ты смотришь на меня, улыбаешься в ответ, и не догадываешься о скрытой двусмысленности. Дежавю. Что же, adieu, моя любимая девочка по имени «May be».