Узы крови

Это была яркая вспышка. Рай помнил все удары судьбы как вспышки и со временем научился их терпеть. Он уже знал, как легко жизнь может оборваться, и не переживал по этому поводу. Если по правде, он сам был готов ее оборвать. Оттого и началось это, кровавая ярость; нарушенное доверие. У матери Рая были длинные белоснежные волосы. Она смотрела в зеркало и напевала, и могла быть мягкой, но не с ним. С ним она была холодна. Он не мог понять, чем заслужил такое обращение, но любил ее безгранично. Позже он где-то услышал, что мать — Бог в глазах ребенка. Великой матерью была Богиня Рибика; отец относился к матери иначе. Он не видел в ней богиню. Он говорил, что она проводит с Раем слишком много времени, и она соглашалась, уходила, холодная, ни словом не возражая, когда Раю доставались вспышки-удары. Рай потерял родителей раньше, чем получил от них достаточно тепла. Так и получилось, что тепло ему давал Бардо, темноволосый, как отец, и так же хорошо обращавшийся с оружием, но очаровательный и мягкий — такой, какими мужчины в представлении Рая быть не могли. Рядом с Бардо все начинали улыбаться, начал и Рай. Постепенно он поверил, что представляет из себя что-то, будто стоит чего-то сам по себе, что заслуживает лучшего только потому, что существует. Но одного в Рае не было больше — доверия. Он не поверил Бардо в ответ на судорожные оправдания, не стал его слушать, не простил ему единственного промаха — большей частью потому, что и до промаха этого уже накипело изрядно. Бардо пропустил тот момент, когда Рай начал взрослеть. Рай пропустил тот момент, когда понял, что он... Это была яркая вспышка: Коноэ, которого Рай взял под свою опеку точно так же, как его самого когда-то взял под опеку Бардо, управился и самостоятельно. При помощи своего «друга», Асато. Никакая не дружба; вспышка, вот чем это было для Рая. Признание того, что он не нужен. Он не был нужен родителям. Он не был нужен Бардо — у того были женщины и, на худой конец, демоны. Как тем, кто его опекал, так и тому, кого он опекал, Рай оказался без надобности. Кровавая ярость просыпалась все чаще; Ликс был побежден, конец света отодвинулся еще на какое-то время, но до конца света для самого Рая было рукой подать. Издевки снова встреченного Бардо, отдаление Коноэ и Асато, фырканье информаторов и шлюх — привычного Раю окружения... Каждый день Рай уговаривал себя: осталось недолго. Просто подождать. Решимость, которая зрела в нем день ото дня, Раю совершенно не нравилась. Он выжил, когда его родителей убили грабители, выжил на охоте, вместе с Бардо, выжил в поединке с чудовищем, лишившим его глаза, выжил накануне конца света — инстинкт самосохранения вел его как по ножу, но Рай давно научился отказываться от инстинктов. Он, в конце концов, был уже не ребенком. Его держало что-то другое. В ответ на «недолго» это «другое» сопротивлялось и обзывало Рая мелким идиотом — подозрительно знакомым голосом. «Ой, идиот...» — прозвучало в голове, когда Рай самым дурацким образом угодил в засаду. После несостоявшегося конца света грабителей на дорогах хватало, а Рай в последнее время редко был осторожен. Когда у него попросили кошелек, доспехи, плащ и оружие, Рай ухмыльнулся. Дальше была яркая вспышка. Шайка, хотя и многочисленная, оказалась на редкость разобщенной. Наверняка на дело в таком составе шли впервые — и ни о какой взаимоподдержке даже не слышали. Стоило прикончить одного и зацепить двоих, как они дали деру. Самому Раю, однако, тоже пришлось нелегко. Ярость его на этот раз не выручила — этому, наверное, следовало радоваться. Или ужасаться. Следовало признать, что за годы странствий кровавая ярость неоднократно спасала Раю жизнь. Тут пришлось полагаться исключительно на собственные силы. И, как бы ни велики были эти силы, Рая в краткой сшибке тоже успели зацепить. Рана казалась — пустяк. Раньше он мог двадцать таких получить и не поморщиться, ведомый своим инстинктом выживания, своим смыслом отсутствия смысла. В Рансен Рай вернулся с жаром. Раненая рука опухла и только что не отваливалась — видно, промыть ее речной водой оказалось недостаточно; запах выделявшегося гноя чуткому носу Рая тоже совершенно не нравился. Он собирался наведаться к знакомому знахарю, но на полпути голова начала кружиться. Рай уже и не мог вспомнить, когда в последний раз его сознание мутилось не потому, что охватывало темное, всепоглощающее, — просто от боли. Он очень устал. *** Раю показалось, что он закрыл глаз всего на миг, но очнулся он уже в знакомой комнате — лист, находящий путь, вместо лампады, распахнутые ставни, свежесть и прохлада ночного воздуха, особенный запах чистых простыней, скрип старой кровати. Впечатление, будто вернулся в самый счастливый период жизни — это прекрасно, когда тебе двенадцать и ты идешь бок о бок с лучшим в мире, как ты считаешь, охотником. Это совсем не весело, когда тебе тринадцать, и ты точишь ножи, один за другим, бесконечно, целую груду ножей, пока охотник, за которого ты готов отдать жизнь, развлекается с очередной красоткой — один, потому что ты его сопровождать в бордель отказался. Это смерти подобно, когда тебе четырнадцать, и от легчайшего прикосновения к волосам по спине бегут мурашки; когда ты идешь бок о бок с лучшим в мире охотником и понимаешь, что влюблен в него по самые кончики округлых белых ушей, только не скажешь ему об этом — никогда, никогда. Он говорит первым, когда тебе пятнадцать: говорит, что завидует твоей силе, что хочет себе такую же. Говорит, что ты не нужен. Разве ты виноват в своей силе? Разве ты знаешь, что тебе делать с ней, что делать без него? Помнится, тогда Рай тоже хотел умереть. Но он выжил — благодаря своей силе, и встретил Коноэ и Асато, и снова встретил Бардо; все было не зря. Все было не зря. Рай моргнул. Попытался встать; зашипел от нахлынувшей слабости, упал обратно на подушки, нервно стеганул хвостом. Дверь комнаты беззвучно распахнулась. На пороге возник Бардо с суповой миской и ложкой. По угрожающему выражению его лица Рай понял: схватка предстоит не на жизнь, а на смерть. — Суп охлажденный, — вкрадчиво сказал Бардо. — Чтобы не повредить твоему чувствительному языку... Храброе Сердце. Рай оскалился. — Какого демона?! — Это я тебя должен спросить, — Бардо улыбнулся, прикрыв глаза. — Не каждый день я нахожу у порога своей гостиницы бессознательное тело. Он пришел не к знахарю, а в гостиницу Бардо? Какой позор. Рай фыркнул и отвернулся. — Тебе сейчас сколько? — осведомился Бардо задумчиво. — Двадцать восемь? Самый расцвет. Так вот, какого демона, — последние два слова он подчеркнул таким тоном, что хвост Рая под одеялом встал дыбом: в этом шуте определенно остался охотник, за которого он, Рай, был готов когда-то отдать жизнь, — какого демона ты шляешься один невесть где, а потом припираешься с воспаленной раной?! — Не твое дело, — не будь Рай так слаб, он бы не стал отвечать. А то и за оружием бы потянулся — вон оно, на табуретке сложено. — Это, чтоб тебя, лучшие годы жизни! — Бардо открыл глаза. Они сверкали, как у лесного монстра, и Рай ощутил желание вжаться в спинку кровати, распушиться и зашипеть, чтобы потом перейти к низкому горловому мяву. — Твоей жизни, не чьей-нибудь. — Не говори так, будто понимаешь меня, — что-что, а эти поучения были совершенно зря. — Ты — избалованный маменькин сынок, подавшийся в охотники для развлечения! — Тут Рай сделал паузу, чтобы вдохнуть. — Тебя ведь даже не Бардо зовут? Для тебя все всегда было не всерьез, все доставалось тебе просто потому, что ты считал себя достойным. Ты никогда не выгрызал нужное зубами, тебе все само падало на голову, тебя все любили, ты... Ты не выживал! — Ты неправильно понимаешь, что значит «выживание», Рай, — голос Бардо прозвучал неожиданно мягко. — Выживают не те, кто проверяет себя, перегружает непосильным, сам нарывается на неприятности. Выживание — это гармония с собой и с другими... — Видно, такой уж я был для тебя неприятностью, — выплюнул Рай, — вроде ошибки молодости, что ты от меня поспешил избавиться. — Это ты избавился от меня. — Я не заключал сделок с демонами! — Эта сделка, — вот теперь Бардо почти кричал, — была заключена только для того, чтобы я мог защищать тебя и дальше. Защищать от твоей силы! Это была яркая вспышка; потом Рай покачал головой. — Я тебе не верю. — Сколько раз мне еще спасти тебя от верной смерти, чтобы ты поверил? Рай не смог удержаться от яростного оскала: — Зачем тебе мое доверие? Трахнуть, что ли, собрался? Так это и без доверия можно. Денег, чтобы заплатить за комнату, еду и медикаменты, у меня сейчас все равно нет. Так что, извини, только натурой и... Тут Рай был вынужден замолчать — тяжело говорить, когда на голову тебе плюхается миска с супом, а по лицу медленно сползает лапша. Вслед за миской в Рая полетела, видимо, ложка — что-то звонко бухнуло сверху, а потом, под проклятия Рая, дверь захлопнулась. Он сам не знал, откуда появились силы сесть на кровати, стащить проклятую миску и начать вылизываться. Если подумать... с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать... их с Бардо часто принимали за пару. Обычное дело — Шикку, неизменно уменьшавшееся количество женщин, обожание в глазах Рая, которое прочитал бы и слепой. Плюс абсолютная внешняя несхожесть — такие отцом и сыном быть никак не могут. Бардо тогда был, наверное, чуть старше, чем Рай сейчас. Он всегда отрицал все намеки в тавернах — с такой страстью, что Рай только уши опускал. Только подумайте, какая разница в возрасте!.. Да я, да он, да мы — мы никогда! Вопрос принципа. Неудивительно, что Бардо и сейчас не сдержался — больное место, видимо. Рай даже удивился, как легко удалось его уесть. Бардо вылетел из комнаты в совершенной ярости... И самому Раю тут задерживаться не следовало. Попытавшись подняться, он рухнул назад на кровать. Голова опять закружилась — идти куда-то определенно было рано. Даже не умоешься толком. Отвратительно. *** Проснулся Рай не от самых приятных ощущений: его потянули за хвост. Выпустив когти и рявкнув спросонья, Рай повалил обидчика на себя. Тяжело. — Мелкий идиот, — сказал обидчик на удивление знакомым голосом. — Ты чего здесь забыл? — Когти пришлось спрятать. — Это моя гостиница. И ты прав — я хочу тебя трахнуть. — Че... чего? — Остро захотелось протереть глаз. Бардо просто не мог такого сказать! — Всегда хотел, — сообщил Бардо задумчиво. — С тех пор, как тебе лет четырнадцать исполнилось. Или даже раньше. Так что — извращенец, чего поделать. Специально от тебя всегда на ночь старался сбегать. Ты мне слишком доверял. Я не хотел все испортить. — Ты все равно все испортил, — заметил Рай скорее машинально. Это была вспышка куда ярче предыдущей — ярче всех вспышек, пожалуй, которые он повидал за свою жизнь. — Знаю. Бардо воспользовался паузой, чтобы подняться с Рая; дышать стало значительно легче. — Я боялся, что ты подрастешь, и... с твоей силой... я стану тебе не нужен. Потому и вызвал демона. Не только для того, чтобы тебя защитить. Я хотел... быть с тобой наравне. Хотел быть для тебя Богом, раз не удалось стать ни отцом, ни любовником. Самым лучшим охотником — в твоих глазах. Мнения других рибика не имели для меня значения. Ты прав, меня всегда любили, я с детства получал все, что хочу. Но не тебя. Рай приоткрыл рот. — Когда ты ушел, я понял, что больше не смогу быть охотником. Слишком много воспоминаний. Ты всегда любил охотиться, а вот готовить... поэтому теперь я и готовлю, — неловко закончил Бардо. — Когда я встретил тебя снова, через столько лет... я глазам своим не поверил. — Я тоже, — пробормотал Рай, вспоминая, как запустил в Бардо кинжалом. — Ты совсем не повзрослел, — сказал Бардо. — Все так же лез в самые худшие передряги, только теперь еще и огрызался. А я понял... ничего не изменилось. Вчера, когда я затаскивал тебя в гостиницу... я подумал вот что: такой, беспомощный, бессознательный, он принадлежит только мне. Я могу делать с ним все, что пожелаю. Как видишь, я помог тебе далеко не по доброте душевной; ты — мое испытание, Рай. И я его выдержал, как выдерживал раньше. Поэтому твое недоверие меня так оскорбило. Хотя, знай ты правду с самого начала... едва ли ты стал бы мне доверять. — Ты закончил? — Да, — Бардо улыбнулся. — Знаешь, мне полегчало. Это — твоя жизнь, Рай. Что бы я к тебе ни испытывал, у тебя есть право на собственное мнение. Если ты ненавидишь меня — это не моя проблема. Я давал тебе все, что мог, буду давать и впредь. Оставайся в гостинице сколько нужно, приходи в любое время; общаться со мной и есть приготовленную мной еду необязательно. Я, Шерил, буду тебя ждать. Он повернулся, чтобы выйти из комнаты, но был остановлен почти истерическим смехом. Рай хихикал, уткнувшись носом в подушку. — Ше... Шерил?! — выдавил он сквозь смех — первый за последние невесть сколько лет. Бардо развел руками. — Знаешь, — отсмеявшись, заметил Рай, — для своих лет ты очень даже ничего. — Очень даже? — Бардо приподнял брови. — То есть, ты страшный, и у тебя ужасный характер, — поправился Рай, — ты бабник, предатель, и я не уверен, что когда-нибудь смогу тебя простить. Но... — М-м? — Бардо заинтересованно подался вперед. — Я попытаюсь. *** Год спустя Рай и Бардо вместе разглядывали письмо от Асато и Коноэ. Коноэ писал, Асато рисовал — очень наглядно, нужно сказать. Рай не раз и не два помянул его недобрым словом, пока пытался расшифровать смысл нарисованного. — Похоже, у них все хорошо, — заключил Бардо, откладывая письмо. — Вон, в гости приглашают. Пойдем? — Сам иди, — Рай помотал головой. — Вот, — он выложил на стол целую груду розыскных листовок. — Чем больше поймаю — тем лучше. — Приют? — Бардо понимающе кивнул. — Да, после Алой луны многие дети остались без родителей... Рай промолчал. Иногда становилось неловко от того, что Бардо так хорошо его понимает. Хотя о приюте он говорил, кажется, и раньше. — Где твоя комната? — спросил Рай, блаженно потягиваясь. — Тебе зачем? — Бардо насторожился. В этом году они виделись часто, почти каждую луну — Бардо не брал денег за постой, чем Рай вовсю пользовался. Говорить начали не сразу, но со временем приловчились беседовать как ни в чем не бывало. О признании Бардо не вспоминали, да и Шерилом его Рай не называл — день, сокративший пропасть между ними, попал под негласное табу. С того времени Рай ни разу не был более-менее серьезно ранен, хотя добывал награды с куда большим усердием, чем раньше, и за год переловил-перебил море монстров и разбойников. У него даже прозвище среди охотников появилось — Одноглазый. Логично. Кровавая ярость за прошедший год проснулась только дважды, и то неохотно, будто ленясь. — Да так, — неопределенно отозвался Рай. Не говорить же «Ты был единственной влюбленностью в моей жизни, а с сексом у меня полный швах, почему же не проверить, раз ты тоже не против». — Пачкать простыни в моей не хочется, — продолжил Рай, чтобы Бардо уж точно понял, что тот имеет в виду. Ему прилетело ложкой по лбу; Рай едва успел пригнуться, листовки и письмо Коноэ взвились в воздух, подхваченные ветром, налетевшим из окна, и в ворохе разлетевшихся листков с яркими рисунками, неровными строчками и разбойничьими физиономиями Рай ухитрился провести на Бардо свой самый мастерский захват — с тем только, чтобы прихватить его за верхнюю губу зубами. — Скажи «нет», если хочешь остановиться, — шепнул, чуть отстраняясь. — Я тебя отшлепаю, — пообещал Бардо, тем самым принимая на себя ответственность. Сам виноват, мстительно подумал Рай — а потом какой-то листок спикировал ему на голову. Бардо протянул руку, чтобы взять листок, посмотрел — и чуть со смеху не покатился. Нахмурившись, Рай отобрал у него пергамент. Асато рисовал как курица лапой, но Бардо на его рисунке узнавался моментально — лыбящийся и едущий верхом на оскаленном существе. У существа на башке была белая пакля. «Совет да любовь вам с Раем», — под рисунком шла кривоватая надпись, сделанная рукой Коноэ. Рай скомкал листок в руке и зарычал; он рычал, пока Бардо не начал его целовать, а через какое-то время выронил листок на пол и позабыл начисто — не до того. *** После смерти родителей и до нынешних дней — было то, что держало Рая на плаву, что позволяло пережить самые яркие, самые смертоносные вспышки. Пока Бардо был жив, Рай тоже отказывался умирать — пусть в его жизни смысл до недавнего времени отсутствовал. Кто-то назвал бы это любовью, но отношения Рая и Бардо были сложнее и мучительнее, чем любовь, в них всего было намешано — без меры, будто «готовил» их не начинающий «повар» даже — дорвавшийся до кухни ребенок. Сам Рай называл про себя то, что связывало его и Бардо, узами крови.