Maybe...

Кастиэль снова опоздал. Все уже кончено — он успевает увидеть лишь как жизнь покидает тело парня, еще мальчишки. Он уже не способен узреть истинную сущность человеческой души, но чувствует, как она покидает тело и стремится к Небесам — парень не заслужил этого. И Дин, тот Дин, которого Кас знает так хорошо и в то же время — плохо, никогда бы не лишил его жизни. Оставил бы последнего Франкенштейна исправлять те ужасы, что годами творило его семейство. Теперь они все мертвы, вырезаны, выдраны из истории с мясом, как резали и кромсали людей веками. Вряд ли кто-то будет плакать по ним, но Кастиэль готов плакать над Дином, потому что не только душа мальчика забрала с собой его человечность. И сейчас он даже рад не видеть его истинной сущности, потому что ее страшно даже представить. Еще не демон, но уже не человек, жуткое существо, запертое в уже мертвом еще с того года сосуде Меткой. — Дин… У Кастиэля просыпается совершенно человеческое желание обнять его и прижать к себе, умоляя одуматься и вернуться к Сэму, к нему… И плевать, что он натворил и кровь скольких людей покрывает очередную фланелевую рубашку. Они ведь, в конце концов, заслужили смерть, и даже такое — заслужили. — Можешь уходить, — холодные слова. Конечно же, он не может. Кастиэль никогда больше не оставит Дина — и как тот не понимает? Если он может хоть как-то помочь, хотя б оказаться рядом в последние минуты жизни, когда Дин — еще Дин. Это не выразить словами. Во всех тысячах, закаченных Метатроном под корку, не найдется объяснений для его чувств. Он говорит про дружбу, потому что так сказал бы сам Дин, но этого явно недостаточно. Кастиэль — не тот, кто может вернуть Дина. Дин бы смог вернуть его, уже смог, когда остановил влияние Наоми… Но Кас — нет. Будь тут Сэм… Но Кас рад и тому, что сейчас с ними Сэма нет. Тот бы сломался, рухнул рядом с тем, что осталось от его брата, сошел бы ума от чувства вины и невозможности все изменить. Ведь именно их ложь стала последним кирпичиком, закончившим строительство стены между Дином-хорошим-парнем-который-спасает-этот-чертов-блин-мир и Дином-мясником. Смерть Чарли отомщена. Но месть — лишь отговорка для сознания, порабощенного Меткой. Кастиэль недостаточно хорошо успел узнать Чарли, но она бы ни за что не хотела, чтобы ее кровь смыли литрами крови ее врагов. Они говорят. Каждое слово этого разговора врезается раскаленными иглами, отлитыми из ангельской стали, в его сердце. Дин — не чудовище. Но станет. И именно Кастиэлю придется покончить с этим, покончить с ним. Это так мучительно — знать, что он будет жить, но уже не будет Дином. Так был хотя бы шанс залетать к Винчестерам на Небеса, а теперь… Видеть полуживое напоминание о том Дине, которого он когда-то знал и любил. Он пытается донести это до Дина, записав себя в список тех, кого Дин знает и любит. Как самонадеянно. Для Дина все — это Сэм, а Кас… Просто тот, кто может помочь разобраться с проблемой, а может и создать сотню новых. И сейчас Кас пытается помочь. Нарушает личное пространство — давно вбитый в голову запрет бьется и пульсирует. Хватает за плечо и говорит, говорит, говорит… Но слова не те, и Дина они только злят еще больше и окончательно подталкивают к краю. Рука заламывается — и это неожиданно больно. У Кастиэля, даже в лучшие свои годы, нет шанса победить в этой схватке. А сейчас — ослабленный и измученный, он не может даже попытаться ответить, потому что нельзя ранить Дина. Будь это какой-то монстр, сил бы придала ненависть, а у Каса есть только преданность и любовь. Это то, что дает ему Сэм, может, и у Каса получится остановить его этим? Кас хочет сказать, но выходит лишь кровь. Слабое, хрупкое человеческое тело, будь у него вся его Благодать, будь у него крылья — успел бы, помог, спас, исцелил… Схватил бы крепко-крепко и вытащил из этой кровавой бани, как когда-то вытащил из того ада, что разверзается ниже… — Дин, остановись… — попытка то ли схватить, то ли обнять. Но руки сердито сбрасываются, как Дин делал раньше не раз, отталкивая Кастиэля с ненужной ему близостью. Ангелу доступны лишь мрачно-праздничные обнимашки «я думал, ты умер, друг» и «мы чуть не умерли все». Дин впечатывает его в стол, вбивается с силой, резко, и это напоминает совсем другую сцену, подсмотренную Кастиэлем где-то, из той области, что не дозволена ему. Больно, как же больно, моральная боль наслаивается на физическую, в голове продолжают метаться мысли, от которых гораздо больнее, чем от встречающихся с ребрами кулаков. Каин говорил, что мысли Кастиэля представляются ему цветами. Сейчас это было бы кроваво-красное зарево боли с черными гниющими точками вины, сожаления и ненависти — и к Каину, и к проклятой Метке, ко всему, что сделало Дина таким. — Дин, пожалуйста… — хрипит Кас. Тот не останавливается. Наказание за попытку помешать ему и напомнить, каким он был раньше. Неужели… смерть? — Нет, Дин. Не надо… — просит Кас. Смерть — это слабость. Она стала бы не подарком, но избавлением. Просит не для себя, а для Дина — тот ведь вернется, обязательно вернется. Кастиэль потерял веру в Отца, в Небеса, в братьев и сестер, но вера в Дина все еще сильна в нем, задыхающемся и едва живом. Сэм вытащит его. С помощью Ровены, Книги, Кроули или черт знает чего еще, с того света достанет. Но Кастиэлю одна дорога — в Небытие, и это ранит Дина — знать, что ангел пал от клинка, который держали его руки. Но Дину снесло крышу и тормоза, его больше… Нет. Клинок взлетает и впечатывается в паре сантиметров от лица. Кас моргает. Странное ощущение — жизненные силы уже были готовы покинуть сосуд, и все вот-вот должно было закончится, но нет. Наверное, это называется — вся жизнь пронеслась перед глазами, но Кастиэль видит лишь лицо Дина и с открытыми, и с закрытыми глазами. Что-то ломается в нем, и признание выдавливается вместе со всей болью и кровью, что скопились внутри: — Я люблю тебя… Дин смотрит не мигая несколько секунд, а потом падает рядом. Что-то ломается и в нем, и на этот раз — то плохое, что вело его прочь из бункера, подальше от Каса. — Кас… Черт, Кас, — цедит тот, проводя руками по лицу, на котором живого места нет. — Я такое с тобой сделал, а ты… — Меня больше волнует, что с тобой, Дин. — А не должно. Почему ты не ушел? Почему не оставил этого монстра до того момента, когда сможешь убить? Никогда не слушаешь… Прости меня… — шепчет Дин. На лицо капают горячие слезы, мешаясь с кровью, и красно-бурыми разводами стекают по лицу на пол. — Прости меня. Нельзя было лгать. Я никогда не хотел лгать тебе, — Кас тянется к нему рукой, пытаясь успокоить и обнадежить. — Я… Я в порядке, Дин, не переживай. — Кас, Кас, Кас… — беспорядочно повторяет Винчестер, стирая кровь рукавом. — Ох, Кас, что я натворил… Он же говорил, он предупреждал… Убьешь своего ангела… будет больно… Кас… — Ты все-таки меня не убил. Все хорошо. Ты вернулся к нам, это главное. Вернулся ко мне. У меня получилось, видишь? Кастиэль улыбается кровавой улыбкой. Рукава пропитаны кровью, кровь везде — на руках, на одежде, на полу… Только на губах, целующих разбитые губы Каса, крови совсем нет. Пальцы сплетаются, держа крепко и надежно, цепляясь друг за друга. Помощь нужна им обоим, и теперь они могут найти ее друг в друге. У поцелуя вкус горечи и надежды. Потому что как бы ни было все плохо, они справятся, ведь самых главных врагов они только что победили — себя самих.