***
Церковь возносит молитву болью и отчаяньем, и гром скорбно вторит её звону, бледной молнией сверкая сквозь сереющую дождём пелену, ужасным грохотом повисая в ней. Он гремит и вместе с невестой зовёт её жениха, моля о милосердии, которого они никогда не получат, и возвращении, которого никогда не произойдёт. Гавриил прикрывает глаза и присаживается у старого дуба, откидывая куда-то сторону нераскрытый мешочек восточной нуги. Звон колоколов долетает до него избитым дождём, но по-прежнему неимоверно тоскливо взывает через него к Богу. Они надеются, что архангел, Помощник Божий, поможет молитвам долететь к Нему. Гавриил ухмыляется и смотрит вдаль с насмешкой, пытаясь на ощупь найти мешочек со сладостью. В ту же секунду гром возмущённо сотрясает небо, заглушая своим рёвом убаюкивающий перезвон колоколов. Богу не нужны ни невеста, ни песнопения её колоколов, ни Его собственный сын, что разочаровал Его. А сыну не нужен такой Отец, стравливающий собственных детей. Но Гавриил по-прежнему не хочет думать, что лучший выход из надвигающегося Апокалипсиса – пойти против своей семьи. Найденный мешочек летит обратно в сторону, нетронутым. Колокольный звон и гром смолкают одновременно.***
Рядом с Гавриилом кто-то садится, и колокола озадаченно смолкают в хрусте снега. Он открывает глаза и поворачивается лицом к незваному гостю, готовый сказать что-нибудь колкое и неприятное. И поражённо закрывает рот, не успев и слова вымолвить. Хорошенькая девочка, светленькая и красивая, с кристально-леденистым взором, бледноликая, что купола той церкви, с завораживающей улыбкой бескровных губ. Она смотрит в глаза Гавриила и будто видит его душу насквозь, улыбается. Он фыркает и отворачивается от недоумённо насупившейся девчушки к выглядывающим из-за тумана бледным куполам. У него нет души. И не увидеть ей в его глазах ничего, кроме тоскливого блеска благодати. Церковь вновь начинает читать молитвы и взывать к глухим Небесам.***
Колокола поют привычные Гавриилу мольбы, напрасно возносят вслед за весенним ветром прошения, отвлекаются на что-то чрезвычайно приземлённое для себя, а через мгновения, будто и не заметив этого, вновь нараспев читают молитвы Богу и безразличный Небесам молебен. Гавриил недоумённо кривит губы, но не обращает внимания. Церковь вновь начинает молить жениха о возвращении, и Его сын вновь улавливает в перезвоне вторящей невесте капели что-то противоестественно прозаичное. Гавриил открывает глаза и почти не удивляется, увидев вместо белых куполов такое же бледное лицо девушки. Она сидит на недопустимом для незамужней крестьянки и непривычным для языческого бога расстоянии, смотрит на него ясными глазами, с вечно застывшей в них прошедшей зимой, и бегло что-то, перестуком перлов, шепчет. И умолкает стыдливо, опуская взгляд. Пламенея, поджимает губы, неловко пытается отсесть, но задевает притаившегося в траве ещё белого зайца и пугливо поддаётся обратно к Гавриилу. И загорается пуще прежнего, понимая, что, как и зайчонок, прижалась всем телом к нему. Дрожит, не зная, что делать и сказать, робко пытается отстраниться, но прекращает попытки, услышав заливистый смех. Гавриил забывает про забывшегося Бога и глухие Небеса, смеясь и нежно гладя по спине девчушку, как и рядом жмущегося белого зайца. Колокола весело вторят смеху архангела.***
Колокола поют Небесам, и их песнопение, сдобренное хрустальным перестуком слов девушки, звучит не столь тоскливо. Молитвы возносятся не до того отчаянно, а молебен поётся не так жалко. Невеста впервые не просит жениха вернуться, лишь о прощении по-прежнему умоляя, а зелёный шелест долины и лесов наконец оживлённо подпевают ей. Но Небеса не замечают этого, Бог и вовсе не слышит, а крестьянка сидит рядом, гладит того же зайца, и, не умолкая, говорит, вдыхая летним зноем Веру. Говорит обо всём на свете, задаёт вопрос и продолжает вновь, словно ей не нужен ответ Гавриила, чтобы понять его. И сам Гавриил лишь вслушивается в её звенящий хрустом снега голос, сливающийся через шёпот ветра с перезвоном колоколов, и внемлет ей, не слыша. Прислушивается к перлам её голоса, слышит отголоски чего-то счастливого и радостного, милого сердцу и прекрасного. И находит в себе то, что когда-то потерял, невольно взращивая в себе чувство, греющее благодать лучше Божьего света. Колокола умолкают ради того, чтобы зазвенеть вновь. Радостью и Надеждой.***
Белые капельки росы на лепестках лилии дрожат в такт перезвону колоколов. Вторят им и предвещают светлое будущее девушке, аккуратно держащей цветок. Она улыбается и благодарственно смотрит на Гавриила, вдыхая нежный аромат поднесённого им цветка. Тихо благодарит его, но он лишь молча берёт белого зайца в руки и садится возле дуба, не отрывая от неё взгляд. Архангел лишь ухмыляется, но благодать в его глазах вспыхивает ярче. И крестьянка будто замечает это, улыбаясь шире и поглаживая стебель лилии. Переводит взгляд на её золотистую серединку, цветок тянется к ней пыльниками, как к небу тянется церковь крестами. Только лилия молча вслушиваются в голос девушки, в то время как колокола невесты надрывно взывают к Богу через Гавриила. Но архангел внемлет лишь крестьянке, не думая о своей семье. Да и не желая.***
Церковь горит страхом, а её колокола по-прежнему звенят смиренной тоской. Вновь взывают к Богу через Его сына и просят Небеса о спасении. Стрекот монголо-татарского огня вдалеке винит их в заблуждении и кричит о ереси, обещает им столь желанное прощение копотью и пеплом. Пламя мчится к церквушке, сжигая всё на своём пути, а сама невеста возносит омытые слезами кресты к небу и кричит, кричит вместе с перестуком дождя, моля о спасении. И не разобрать сквозь этот ор, кого именно – жениха или Его детей. Только ни Ему, ни Его детям и дела нет до одной из Его многочисленных суженных. Он оглох от разочарования. А Небеса – потому что так надо. Девушка сидит рядом, дрожащими сухими губами бездумно читает молитву, нараспев. Спотыкается на слове и начинает вновь. Заканчивает и умолкает, в ожидании чуда. Но чуда не происходит, Небеса по-прежнему безразлично наблюдают за всем происходящим, а до Бога молитвы даже не долетают. И она вновь начинает петь молебен, и вновь спотыкается. И так по кругу. Она трясётся, качается вперёд-назад как убогая, обезумевшая от страха, и взывает к холодным Небесам в унисон с колоколами. Гавриил успокаивающе гладит крестьянку по голове, борясь с своими сомнениями и желаниями, но девушка будто не замечает ничего, смотрит лишь в небо, да кидает кроткие взгляды на кресты церквушки, светом монголо-татарского огня отражающие её страх. И снова, и снова взывает к Небесам, перебирая имена всех известных ей архангелов. Гавриил ревниво фыркает. Его братьям плевать на слова одной девушки, как и на перезвон колоколов, как и молитвы невесты без жениха. Девушка, церквушка, их деревня должны сгореть, и они сгорят. Крестьянка начинает взывать к архангелу Гавриилу. К последнему из известных ей архангелу. Молит о защите и спасении, умоляя уберечь её, её семью, деревню от монголов и татар, от их проклятущего, всепожирающего огня. Качается взад-вперёд и даже не запинается на словах. Читает отчаянно быстро и отчаянно прося прийти к ней на помощь. И, заканчивая, почти сразу добавляет. "Пожалуйста". Ничего не происходит. Архангел не ожидал услышать своё имя и сейчас не знает, что делать. Гавриил кидает взгляд на небо. Или не хочет? Девушка повторяет вновь. "Пожалуйста". Гавриил задумчиво перестаёт гладить крестьянку по волосам, кладя свою ладонь на её скрещенные руки, вслушивается в её голос, преисполненный угасающей надеждой и отчаянным страхом. И ему больно. Неимоверно больно слышать просьбы и не иметь возможности помочь. Или желания? "Пожалуйста". Но Гавриил же хочет помочь ей, спасти её и оберегать всю оставшуюся вечность. Ему нужна она и нужна её Любовь. Но Небеса... Он склоняется над ней и шепчет, в первые в жизни что-то шепчет. Он предлагает ей уйти вместе с ним, улететь и получить бессмертие, и всегда быть с ним. Позволить и церкви, и деревне на радость Небесам сгореть, но ей, ей остаться в живых и всегда быть рядом с Гавриилом, под его опекой. Девушка неуклонно качает головой и шепчет лишь одно слово, снова и снова: "Пожалуйста". Архангел поджимает губы и пытается вновь уговорить её пойти с ним, оставить это пропащее место и зажить настоящей жизнью. Опять же, рядом с Гавриилом. "Пожалуйста". Он хочет щёлкнуть пальцами и насильно перенести и себя, и её в безопасное место, в облюбованную им Скандинавию, но девушка опускает на него кристально-янтарный в всполохах монголо-татарского огня взгляд и почти выкрикивает то же слово. И, кажется, колокола вторят ей. "Пожалуйста!" Гавриил хочет что-то сказать, дважды, но лишь закатывает глаза и задаёт, почти нехотя, всего один вопрос. Девушка положительно качает головой, и архангел возносит над собой свои белые, что купола церкви, крылья и взлетает под небо. Летит сквозь горящие огнём татаро-монгол облака к безмолвному озеру. Словно зеркальце неподвижно оно ждёт неизбежного, отражая в себе объятое огнём "прощение" огня. И удивлённо взмывает вверх, повинуясь мановению рук архангела Гавриила, укрывая под собой и церквушку, и звон колоколов, и девушку. Монголо-татарский огонь рёвом горящих деревень гневается, безнадёжно обещая найти и сожрать, сожрать их всех. Но через пару дней сам будет поглощён озером. Намертво. Озеро испускает небольшие пузырьки благодарности погребённой живой невесты. Звон колоколов в последний раз взлетает над кронами деревьев вверх, вместе со "Спасибо" в перестуке перлов. Возносятся прямиком к Небесам, что тут же взрываются молниями от возмущения Гавриил невесело усмехается и улетает прочь.***
Призрачный, невесомый, словно вой бриза, перезвон колоколов взмывает над зеркальной гладью озера, приветствуя своего спасителя. Гавриил понимающе ухмыляется и садится у молодого дуба, вновь вслушиваясь в звон и молитвы невесты, звенящие благодарностью. Но он желает лишь услышать в них столь привычный и любимый, звучащий хрусталём голос и разглядеть в дымке над озером тонки силуэт той крестьянки, с беленьким зайцем на руках. И слышит. Гавриил довольно улыбается и закидывает ладони за голову, вновь внемля праздной болтовне девчушки. Она рассказывает обо всём, как она и её деревня силились понять, что произошло, как привыкали к новой жизни, как привыкали к глади озера над головой вместо неба, водорослям вместо деревьев и воде вместо воздуха. Как порой весело смеются над вечно тщетными попытками погребённых заживо татаро-монгол достичь их. И смеётся, смеётся, заливисто, как перезвон маленьких колоколов, вторящих большим благовестникам. И продолжает благодарить его, благодарить, лишь однажды вскользь упоминая, что он единственный, кто из архангелов откликнулся на её зов и помог ей, церквушки и деревне обмануть Судьбу. Говорит, что хотела бы, чтобы так было с каждым, кому нужна защита. Чтобы архангелы помогали, как им и положено, людям и давали второй шанс. Но осекается, качая головой, что, вероятно, это невозможно, и Небеса, как и Бог, давно не верят ни в людей, ни в самих себя. Не верят в возможность избежать неизбежное. Она грустно улыбается. Ведь это не так, и тот, кто доказал ей это, сейчас сидит под дубом. Гавриил задумчиво хмурится и встаёт, обдумывая её слова. И то ли не желая разочаровать её, то ли самого себя, архангел всё же предпринимает решение, что мучало его из века в век. Он пойдёт против своей семьи и, о Отче, поможет Винчестерам избежать своей Судьбы.***
Поможет и умрёт. Но ведь его давно ждут, он давно знает ответ на такой же давний вопрос, так что Гавриилу даже нестрашно за свою жизнь. И поэтому, когда Люцифер протыкает ему сердце и держа за голову, шепчет что-то, Гавриил не слышит ни слов брата, ни его голоса, ни собственного крика. Он слышит лишь одно... Как где-то вдалеке звонят колокола.