Однажды в Одессе. Странная ночь.

В квартире кто-то был. Япончик это почуял сразу же, как подошёл к двери. Феноменальная чуйка на такие дела не раз ему спасала жизнь, поэтому он не стал отмахиваться от этого подозрительно-щемящего чувства чужого присутствия на своей территории, а выхватил из кармана револьвер и тихо-тихо (петли дверные и замок на совесть смазаны) проник в коридор. В эти мгновения ему бы позавидовал африканский леопард – так неслышно он крался по стенке в комнату, озарённую лунным светом. Ещё шаг, ещё, ещё… Миша выдохнул и, резко развернувшись, направил дуло револьвера прямо в тёмный угол, в котором стояла широкая софа и, слышалось размеренное дыхание. Ну, дела! - Ося, ты шо, с головой раздружился?! У меня нервы прочные, но всякое ж бывает, шмальнул бы для острастки, и что бы мы с тобой дальше делали, а? На софе сидел Осип Тор, гордый и справедливый одесский сыскарь, его извечный соглядатай, его персональная головная боль и всё тому подобное. На журнальном столике, прямо перед ним, стояла пепельница без единого чинарика, валялась пачка папирос и спичек, и лежал пистолет в застёгнутой кобуре. Осип смотрел на него долгим не читаемым взглядом и молчал. Япончик переступил с ноги на ногу и, подумав, ослабил узел душившего его шейного платка. - Ося, милый, я таки вынужден повторить свой вопрос – что стряслось? Чего ты тут сидишь, скажи на милость? Засада тут у тебя, что ли? Может, у тебя в шкафу пара оперов засела? Так ты скажи сразу, а то полезу туда за пижамой – и, с нервов, пальну, не удержуся. Осип, наконец, вышел из своего затянувшегося ступора и соизволил посмотреть на хозяина квартиры. - Да один я, Миша, один, сам ведь знаешь. Япончик, конечно, знал, но какое это имело значение? Он взял со стола Осину пачку папирос, выудил одну, прикурил и поморщился. - Ну и дрянь же ты куришь, скажу я тебе. - Отвяжись, хороший табак. Дай папиросочку… - У тебя штаны в полосочку! Держи! – Япончик, через стол, кинул ему помятую пачку и, поддёрнув на коленях отутюженные до хрустких стрелок брюки – сел на софу рядом с Осипом. За окном послышался цокот копыт и свист извозчичьего кнута, мимо дома промчалась пролётка. Где-то вдалеке шумело море, а в паре кварталов отсюда кто-то заунывно тянул «Тум-балалайку». У Миши было тревожно на душе – неспроста так Осип к нему зашёл, без предупреждения. - Ося, не тяни кота за все подробности, я тебя умоляю. - В тебя стреляли. Нет, это был не вопрос, это было утверждение. В голосе Осипа Миша уловил какую-то странную интонацию, которая не позволила ему отшутиться, или разозлиться. - Ну… было. И шо? - Да ни шо!!! – Осип из-за всех сил долбанул кулаком по столу (Япончик от неожиданности подпрыгнул на софе) и резко отвернулся к окну. «Тум балалайкааа шпил балалайкааа шпил балалайкааа, фрэйлех зол зайн!..» - надрывался ночной гуляка. Миша постучал пальцами по столешнице. Нет, ну… Шикарный вид! Можно было предположить, что губернатор опять затеял какую-нибудь пакость, и Осип пришёл его предупредить; можно было бы подумать, что он будет с настойчивостью, достойной лучшего применения, в который раз просить Мишку перестать общаться с Майским. Но эта странная истерика по поводу покушения на него, на Япончика, сбила последнего с панталыку. - Ося, слушай… - в горле отчего-то пересохло, и Миша огляделся в поисках графина с водой. Как назло – впотьмах его было не найти. – Ты меня пугаешь. Меня трудно напугать, но ты меня пугаешь. Да, стрелял кто-то, бес его разбери – кто… Но ведь не попал! Шляпу только испортил, падла. Но тебе-то что с того? Ты и сам мне грозился, помнишь? Что когда надо будет стрелять – ты выстрелишь. Осип неопределённо крякнул, то ли смех подавил, то ли бранное слово. - Миша, не делай мне нервы. Знаешь ведь, что я не смогу. Никогда не смогу. И как мне хреново с этого, что б ты так жил! Миша молча затушил окурок в пепельнице и кивнул. Не то что бы он это знал наверняка, но чувствовал, конечно. Эх, Ося, Ося… и как тебя угораздило-то? Он поднялся с софы и, взяв коробок спичек, направился к тяжёлому напольному подсвечнику, стоявшему в глубине комнаты. Надоел этот мертвенно-бледный лунный свет, сметаной растекающийся по полу. Чиркнув спичкой, он поднёс огонёк к фитилю сперва одной, потом второй свечи. - Ося, вот шо я тебе скажу. Судьба – злодейка, жизнь – копейка. И время сейчас такое, что ой-ой-ой. Ходи да оглядывайся. - Что-то ты не особо оглядываешься, как я погляжу. Да и не во времени дело, а в тебе. - Ой, не начинай только ты опять свою старую песню! Я в ей все слова уже наизусть выучил! – Япончик скривился, как от зубной боли, - Выпьешь? - А что нальёшь? - Да самогонки, чего. Не "шато-марго" же тебе предлагать. "Шато-марго" пусть Циля кушает. Осип сверкнул глазами из-за своего угла. - Скоро свадьба-то? - Скоро, скоро, не переживай, - Япончик достал из буфета бутылку и налил две полных рюмки, - А закуски нету. Я дома не ем. Яблочко вот разве только… Миша взял из вазы большое красное яблоко и, вытащив из кармана острую финку, разрезал его ровно пополам. - Лови! Осип поймал яблоко и вдохнул его сладкий аромат; помедлив секунду, он подошёл к буфету. - Ну что, за встречу, что ли? Оба разом осушили рюмки и откусили от яблока. Не откладывая в долгий ящик, Миша снова наполнил рюмки до краёв. - Ты чего, напиться решил на ночь глядя? – спросил Осип, с аппетитом жуя яблоко. - А тебе не нравится эта идея? – в свою очередь спросил Миша, глядя прямо ему в глаза. Ох уж эта его несносная привычка смотреть прямо на собеседника, не отводя глаз. До мурашек пробирает. - Я пока не определился. Япончик усмехнулся, и, прихватив бутылку, вернулся на софу. - А я – вполне. - Миша?.. - Н-ну? - А кто стрелял-то? - Ой, какой ты непонятливый, я начинаю опасываться, что у тебя склероз! Сказано тебе – не знаю я! - Ищешь? - Тебе-то шо до того? – в голосе Миши проскользнул какой-то не к месту мягкий, игривый тон, от которого у Осипа слегка перехватило дыхание и взмокли ладони. Он опрокинул в себя содержимое рюмки и на ватных ногах подошёл к софе. - Мне-то? Да я бы ему просто устроил вырванные годы. Веришь, нет? - Верю. Верю тому, шо ты дурак, Ося. И куда тебя только тащит, а? Осип медленно опустился на корточки и уткнулся лбом в Мишины колени. - М-даа… Шикарный вид. Что тут ещё скажешь? Подумав, Япончик взял Осипа пальцами за подбородок и, тем самым, заставил его посмотреть на себя. - Ося, да ну не нужно этого. - Не могу я больше. - Ну а мне шо прикажешь делать? Осип молчал. Молчал и смотрел снизу вверх своими кофейными бедовыми глазами. «…Тум балалайкааа шпил балалайкааа…» неслось в открытое окно. « И не надоело же ему! Полчаса гундит одно и тоже!» - подумал Миша, наклоняясь прямо к Осиным губам. «Сладкие. От яблока, до́лжно. Что же ты делаешь, Мишаня? Да и катись оно всё… надоело…» На пол бесшумно ложились жилеты, рубашки, Осин галстук и Мишин пёстрый платок… За окном начинал заниматься рассвет, море неустанно шумело, разбивая свои волны о берег, утро обещало быть свежим, а жизнь не обещала ничего – в это странное, буйное время день шёл за два, а неделя за месяц.