Фонарщица

Малышка Люсинда сидела на мокрой мостовой, еще блестящей от недавнего дождя, и снова тихо плакала. Люсиндина мама снова кричала на Люсиндиного папу. В безмолвном переулке толкались скрывающиеся в ночной тьме силуэты каменных двухэтажных домиков-близнецов с покатыми крышами. Отовсюду на малышку глядели слепые квадраты окон, нигде не горело ни единой свечи. Лишь в разбитой зеленой бутыли, валявшейся недалеко от погасшего уличного фонаря, около которого сидела Люсинда, отражался бледно-желтый осколок луны. Прозрачные капли дождевой воды одна за другой срывались с черной кованой шапочки фонаря, и, отразив в себе ночной переулок и плачущую девочку с беленькими кудряшками, прятались в светлых волосах Люсинды, разбивались о гладкие камни тротуара. И лишь одна, никем не замеченная, капелька взмыла в воздух и затерялась в полупрозрачных серых облаках. Юная фонарщица сидела на бортике фонтана, на центральной площади, освещенной хороводом уличных фонарей. Рядом был ее керосиновый фонарь, на витом фитиле колыхался янтарный огонек. Внезапно девушка схватила в кулак влажный воздух и поднесла к глазам. Она разжала ладонь, в ней была та самая частичка дождя. Фонарщица заглянула в нее и увидела несчастную белокурую малышку в слезах. - Люсинда…? – прошептала она, задумчиво глядя в безупречно круглую каплю. Вокруг зажженной лампы кружились бежевые мотыльки, где-то недалеко мягко пощипывал струны седой лютнист. Фонарщица подхватила керосиновый фонарь и бесшумно зашагала по мокрым булыжникам. Мама кричала все громче и громче, папа вторил ей, и Люсинда изо всех сил зажимала уши ладошками, чтобы не слышать озлобленных голосов. Как она ни старалась, все равно было слышно то ругань, то звон битой посуды. Это было так страшно, что слезы так и лились у девочки из глаз. Постепенно все звуки мягко сошли на нет, и послышался сказочно прекрасный и чистый женский голос. Он пел какую-то безызвестную колыбельную: Милые детки, Идите за мной В страну, где царят Сновиденья. Милые детки, Пришли вы играть, Со мною в моем мире Тени… Волшебное звучание хрустального голоса усыпляло и убаюкивало, укачивало на волнах чудного переливчатого пения. Откуда-то доносились чарующие звуки лютни. Люсинда сама не заметила, как заснула. Ее тело становилось все прозрачнее и прозрачнее, а в груди появился темный съеженный комочек. Милые детки, Я вам укажу Дорогу сквозь боль И страдания. Не плачьте, детишки, Тоску вашу я Себе заберу И печали… Фонарщица пела свою колыбельную, и кинула успокаивающий взгляд на выцветающую девочку. Тихо сейчас, Дорогие мои, Именно это Вам нужно. Снятся пусть, дети, Спокойные сны Вам в мире чудесном Забвенья… Наконец, когда Люсинда стала словно сотканной из тумана, фонарщица присела рядом с ней, потянула за металлическое колечко на крышке своего фонаря, и стеклянная дверца отворилась. Желтый язычок пламени покачивался на открытом воздухе. Обожженные мотыльки падали на тротуар. Юная фонарщица протянула руку с лампой вперед, поднесла к комочку, затаившемуся внутри Люсинды, и подожгла его. Он загорелся и, словно огненный лютик, распустился в груди девочки. В тот же миг вспыхнуло желто-белым пламенем масло в уличном фонаре. Фонарщица смотрела, как тело малышки «густеет», набирает цвет, как розовеют щечки, как белеют тонкие реснички и как исчезает горящий комочек. И вот уже совершенно здоровая, румяная Люсинда спит в теплом, обволакивающем свете фонаря, а фонарщица бесшумно шагает на главную площадь. *** На бортике фонтана сидела девушка и старик с лютней в руках. Седой лютнист посмотрел в зеленые глаза фонарщицы и спросил: - Почему зажженные тобой фонари горят ярче всех остальных, а фитили не гаснут всю ночь? - Ничто не горит так ослепительно, как ранимые детские сердца. – Грустно сказала она и опустила рядом с собой фонарь, в ореоле света которого снова без опаски летали ночные бабочки. Люсинда проснулась посреди ночи. Над ней сиял фонарь, разгоняя жуткие тени. Девочка встала и пошла обратно в дом. Люсиндина мама по-прежнему кричала на Люсиндиного папу. Но белокурой малышке Люсинде было уже все равно.