Ньют считался уже далеко не маленьким, однако те видения, что снились ему каждую ночь, он объяснить не мог. Парень не мог находится в Нетландии, но тогда она приходила к нему сама. Во снах, мелькая перед глазами — где угодно, но он видел ее. Словно текстуры сломались, сливаясь между мирами, и Ньют мог видеть две параллельные реальности одновременно. Это было странно. Это было удивительно. Это было ненормально.
Ньют никому не рассказывал о странном пареньке, что иногда сидел на стенах лабиринта (и черт знает, как тот туда забрался), свесив одну ногу, и принимая самый беззаботный вид, какой есть на свете. Его глаза — такие далекие, но близкие одновременно, — как два черных омута, искрились любопытством и детским восторгом. Но по вечерам, когда окончательно смеркалось, и все глэйдеры укладывались спать, он замечал неприкрытую грусть в глазах того мальчика. И это сводило его с ума.
Впервые парень заговорил с ним на пятый месяц. Бледная луна уже взошла на свое законное место; мягкий свет заполонил Глэйд целиком. Тогда Ньют, долгое время страдающий бессонницей, пошел к Могильнику, надеясь посидеть в полном одиночестве. Без проблем и лишних глаз. Наедине с собой.
— Один гуляешь?
Голос раздался откуда-то сверху, и Ньют вздрогнул скорее от неожиданности, нежели страха. Обвел взглядом пустующую местность, и лишь потом поднял взгляд наверх. Там, на одной из толстых ветвей, сидел тот самый парень, свесив ноги и опасно наклонившись вниз.
— Я Питер Пэн, — предвидев вопрос, сразу же ответил чужак. А потом улыбнулся, обнажив ровный ряд зубов. Ньют чуть приоткрыл рот, явно не готовый к такому "знакомству". Вот только... Того, кто сидел перед ним, он прекрасно знал.
— Парень из моего сна, — шепотом произнес Ньют. Непонимание и изумление захлестнуло его, дар речи практически пропал. Вот только, как это было возможно? Тот мир, что был в грезах, никак не мог быть реальностью.
— Сна ли? — Питер вопросительно изогнул бровь. В глазах, как и тогда, на стене, светилось любопытство. Ему было интересно. Ньюту было страшно. Он вовсе не собирался сходить с ума.
— Да, — Ньют тряхнул головой, пытаясь сбросить нарастающую неуверенность. Спит ли он сейчас? Или это взаправду? — Я почти уверен...
— На сколько процентов?
Он словно играл, вгонял в смятение. "Сойдешь с ума или нет?". Ветка склонилась под его весом, грозя обломиться, но ничего подобного не происходило. Ньют подумал, что ему, наверное, стоит упасть, дабы понять, что есть сон.
— Ну, — он замялся. — Процентов на семьдесят?
— Твои слова, не мои, — Питер Пэн, удерживаясь одной рукой за ствол, поднялся во весь рост на ветке. Ньют даже хотел что-то крикнуть, но быстро передумал. Жив же останется. Наверное. — Но не забывай и о тридцати. Мало ли, что они могут значить.
Ньют вдруг подумал, насколько глупо он сейчас выглядит, стоя посреди Могильника и разговаривая с незнакомым парнем, который, может быть, и не существует вообще. Когда две реальности пересекаются — главное, остаться в своей. Только вот Ньют забил на это правило.
— Так ты...
— Что? — перебил его Пэн. — Существую? Да, ты прав. Я реальнее, чем что-либо.
— Отлично, — Ньют кивнул головой и потупил взгляд. — Да. Прекрасно.
— Ты сомневаешься, — это звучит не как вопрос, факт. Ньют закусывает губу, проводит рукой по спутанным волосам, и легонько кивает. Словно боится спугнуть. Взгляд Питера Пэна смягчается — в нем не сквозит открытое любопытство. Маг становится более серьезным, а тон — проникновенным. — С какой стати?
Ньют молчит. В ночной тишине слышится лишь жужжание жуков-стукачей да трещание кузнечиков (впервые за долгое время). Полная луна висит прямо над его головой. Часа два точно, — подмечает про себя Ньют. Он не знает, откуда у него эта информация. Просто читает по небу.
— Ты можешь это проверить, — говорит ему маг. Ньют встрепыхается, поднимая голову, и буравя взглядом темную фигуру. Питер Пэн по-прежнему стоит на ветке, придерживаясь и, кажется, не собираясь спускаться.
— Как? — спрашивает глэйдер, хотя смутные сомнения подступают тугим комом к горлу.
— Чтобы проснуться — нужно упасть.
***
Ньют взбирается по каменной стене, хватаясь за прочные (как ему кажется) лианы и ступая на вытянутые камни. Ноги, как и все тело, дрожат. Страшно ли ему? Да. Но тихое бормотание где-то наверху чуть-чуть успокаивает нервы.
Через пару минут он уже твердо стоит на стене, созерцая обзор вокруг. Дыхание захватывает от высоты, а сердце колотиться бешеным ритмом в груди. Здесь нет ветра — воздух как мертвый. Ноги подкашиваются, и ему приходится чуть присесть, хватаясь рукой за один из стеблей.
— Здесь красиво, правда?
Ньют кивает, не в состоянии проронить и слова, лишь продолжает метать испуганные взгляды в разные стороны. Как это выглядит? — думает парень. Вот он, Ньют, один из кураторов и первых глейдеров, стоит на вершине стены, беспомощно хватаясь за опору, и пытается доказать себе, что все происходящее — не сон. Или наоборот, сон. Он запутался. А рядом с ним стоит парень, который вполне может оказаться лишь плодом воображения, но Ньют почему-то его слушает. Слушает и выполняет.
— Так что, говоришь, мне нужно сделать? — он переспрашивает, словно хочет доказать себе, что Ньют все неправильно понял. Что прыгать не нужно. Что он не сошел с ума. Но спокойный голос слева мигом обрывает его надежды.
— Прыгнуть, — говорит Питер, будто это что-то настолько обыкновенное, как покупка хлеба. Его взгляд на минуту смягчается, а голос наполняется снисходительностью. — Но, если хочешь, ты можешь не прыгать.
— Нет, — одергивает его Ньют, хотя неуверенность так и плещет через край. — Я должен это сделать.
Он выпрямляется в полный рост, распрямляя плечи и добавляя себе твердости. И не видит, как по лицу Пэна расползается хищная улыбка.
— Тогда вперед.
"Я птица, — думает Ньют. — Мои руки — это крылья". Он раскидывает их в стороны. Решимость наполняет его с головой, хотя страх все еще есть, но где-то на дне. Все отходит на второй план. Главное — он сейчас здесь. Наступает ответственный момент. Время решать. Пути назад нет.
Мир превращается в белый шум, когда он делает шаг вперед. Ветер подхватывает в свои объятья, свист отдается эхом где-то в ушах, а яркие образы мелькают перед глазами. Все происходит слишком быстро. Последнее, что Ньют помнит — это безграничная свобода. В тот момент он действительно ощущает себя птицей.
***
Запах медикаментов забивается в ноздри. Терпеть это становится невыносимо. Ньют открывает глаза. Во рту ощущается горьковатый привкус — кровь, догадывается он. Все, о чем он может думать — это не сон. Чертова реальность. Но что еще хуже — Ньют не чувствует ногу.
— С возвращением.
Голос разносится у него над ухом, шея опаляется горячим дыханием. В сумраке лицо Питера кажется демоническим, темные глаза кажутся черными безднами. Но Ньют его не боится. Догадывается. Пэн издает глухой смешок. И тогда все становится на свои места.
— Ты знал, — голос охрипший, во рту пересохло, но ему удается выдавить из себя эти чертовы слова. — Все это время... Ты знал.
— Признаюсь, — Пэн поднимает руки в примиряющем жесте, а с его губ не сходит усмешка. — Ты победил.
— Зачем?
Ньют пытается привстать, поднимается на локтях, но кряхтит, потому что больно, невыносимая боль чувствуется по всему телу. Усталость накатывает новыми волнами, захлестывая, но глэйдер не позволяет себе закрыть глаза.
— Что зачем? — Пэн поднимает бровь. — Зачем заставил тебя спрыгнуть?
Глэйдер кивает, не в силах что-либо сказать. Питер проводит пальцами по сухим губам Ньюта, чуть оттягивая нижнюю. Блондин следит за каждым его движением, не отрывая взгляда. Пальцы у Пэна холодные, как у Снежной Королевы, и Ньют сам бы посмеялся над этим сравнением, но вот только смех не лезет в горло.
— Не вставай, — шепчет он и убирает пальцы. — Тебе прописан постельный режим.
Обворожительная улыбка расплывается на лице мага, когда он направляется к выходу. И это, пожалуй, самая хитрая, зловещая и коварная ухмылка, какую Ньют только видел.
