Like coffee

«Мы даже словно лодки, мы все пытаемся пробиться сквозь настоящее, но нас безжалостно относят в прошлое...» Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Он всегда был таким же крепким, таким же диким, немного закоптелым. Порой становился мягким, лишенным какой-либо остроты, порой утонченным, с остававшимся приятным и нежным вкусовым ощущением, что хотелось безостановочно впитывать его в себя и слизывать никому не нужные остатки с заветренных губ. Время от времени становился горьким. Мне даже нравилась эта его едкость, которая оставалась на языке мелкими комочками и могла не растворяться часами. Не придавая особого значения, все усерднее пыталась распробовать его терпкий вкус, не замечая, как с каждым разом, по собственной воле, все ближе приближаюсь к самому дну. С какого-то момента, до чертиков в голове, стало просто невозможно забыть его расплывчатый образ… До холодного безумия, до дрожи во всем теле, старалась отчетливо запомнить его манящие черты. Ловила такие редкие мгновения, но с каждой моей убийственной попыткой он только быстрее ускользал сквозь окостеневшие пальцы, словно богарный песок. И также подло, всей своей настойчивостью и непозволительной мягкостью, всей своей небрежной мальчишеской наивностью, он вливался всей своей напорной силой буквально в вены. Отчего все органы парализовывало свинцовыми кандалами. И, пропадая, каждый гребаный раз оставлял за собой лишь ветхие рваные сосуды. Он мог заглянуть настолько откровенно в душу, что все мои внутренние демоны забывали как дышать. Перед глазами основательно застыл хрупкий облик с обжигающим, колко-прохладным взглядом, скрывающимся за плотной мантией добропорядочного джентльмена сороковых. Отчего то, до острого жжения, так хотелось проверять его, испытывать на прочность, понять, что в нем, черт побери, такого особенного, увидеть и почувствовать все его слабости и осечки. И в те моменты я специально выводила его из себя, заворожено наблюдала за тем, как его глаза наливаются черным золотом. Всегда. Всегда, как маленький ребенок, он проглатывал наживку, принимая мои замысловатые правила игры. Мне нравилось смотреть, как он теряет контроль, как его металлическое самообладание превращается в пыль. Нравилось, что он спиливает свою гордость, которая впивается ему в горло, словно стальные тиски. Только теперь понимаю, как мне это было необходимо… Грубо, но… одновременно с этим как-то осторожно. Как будто боясь сделать больно… Ощутила холодный бетон, когда он впечатал меня в стену. Спиной чувствовала мертвую шершавую поверхность, которая беспощадно шептала о том, что на побег нет шансов. Кажется, каждый раз он отчаянно пытался найти где-то подвох, слишком пристально вглядываясь в мои глаза, прикасаясь слишком упрямо. И каждый раз никогда ничего не находил. Или не хотел найти. Дурак. Или то, что он взрывался, или что он оставался недосягаемым в паре сантиметрах, или этот бархатистый голос мне нравился… Но в тот момент я могла думать только о его сильных руках у себя на талии… Как его ладони откровенно сжимают, как сладко звенит в ушах от его медового баритона, как подкашиваются ноги от его горячего дыхания над ухом. Или как тело, вопреки всякому здравому смыслу, с тихой мольбой, чересчур покорно реагирует миллионами мурашек на все его такие безыскусные движения, которые до сих пор с острой коликой обнажаются в памяти. Прямо как… Сейчас… Отчетливо… Не знаю, чего он этим хотел добиться. Но он убедительно держал, пропуская по артерии сотни игл, которые, впиваясь, резали изнутри так, что хотелось взвыть от боли... Меня не было бы рядом с ним, не приходилось бы делать вид, что слушаю его резкие выпады. Но только так я могу заставить его прикоснуться к себе. Он все ещё не забыл. Я просто прикрываю глаза. Раньше так никто никогда не делал - не касался меня так. Пусть он был зол, пусть он был вне себя, пусть он орал на меня в такой степени, что все перегородки начинали дрожать. Пусть я выслушивала все его истерики, все его крики, пусть он с силой хватал за руку или прижимал к стене. Неважно! Это был мой единственный способ только почувствовать его рядом. Раньше так никто никогда не делал – не терпел все мои выходки. За это, я ему благодарна… Порой так уперто искала поддержку в ком-то, что не заметила, когда она вышла на моей станции. А порой, не сопротивляясь, проваливалась на дно, когда намеренно неосторожно рассматривала его васильковые глаза, когда он непомерно переживал за мою жизнь, или когда он беспричинно замирал от моих недвусмысленных дилемм. Порой, просто до эйфории мечтала прижаться к нему, чтобы сгреб в охапку до хруста костей и никогда больше не отпускал, даже на миг. И я знала, что он никогда не сможет ранить меня. Он, очевидно, не выиграет. Я ведь сама придумала эту игру, сама поменяла правила, стала играть более жестко. Без поблажек. Даже ему. И он поступил так, как и всегда - он начал придавать какое-то особое значение этим условностям. Опять лихорадочно повелся на приманку, вместо малейшего сопротивления. Дурак! Прекрасно понимая, что я веду с ним причудливую игру, он так и не догадался, что все было не понарошку… Он отступил. Просто ушел. Может он правильно сделал? Мы бы утонули вместе. Мы бы так и не научились плавать, наверно… Просто он был первым из нас, кто это понял. Может он правильно поступил, когда бешено попытался испариться из моей жизни, оставив мне, как тогда казалось, достаточно баллонов с кислородом, чтобы окончательно не задохнулась? Я так и не поняла, что мне нравится больше. Тогда почему, когда я чувствовала его шершавые пальцы на своей коже, все внутри начинало глухо ныть, а тело пропускало электрические удары? Почему именно сейчас пульс все чаще стал забывать ритм, когда-то приятное жжение резко обращалось в нестерпимые ожоги, только при одной мысли о нем? От охлаждающего воздуха во рту оставалась лишь гарь, а легкие и вовсе превращались в пепел. Я так и не научилась плавать без него… Произошло то, что пугало нас обоих. Уходя, он думал, что дает мне еще один шанс. Но ошибся. Дурак... Покоряясь моим же правилам, он сумел обыграть меня, беспардонно направив ядовитые стрелы прямо в сердце. Он так и не понял. Я так и не поняла, какой он мне нравится больше…