***
– Тебе не обязательно было говорить это сегодня утром, – говорит Гарри за обедом. Как всегда, он принес обед домой, несколько гигантских бутербродов и ужасающе здоровые закуски на первое. Луи не помнит, чтобы когда-нибудь приносил что-либо. К тому же его предпочтения в еде не самые лучшие, так что с тех пор, как они встретились и стали… кем бы они ни были, Гарри заставлял его питаться здоровой пищей. Он передает сэндвич Луи и садится справа от него. – Я не делаю что-то, потому что обязан или нет, – отвечает Луи, аккуратно снимая фольгу с бутерброда. – Он засранец. – Мне не раз приходилось иметь дело с засранцами, – осторожно говорит Гарри. – Мне не нравится, когда ты попадаешь в неприятности из-за меня. – К черту, что тебе не нравится, – говорит Луи с набитым ртом. Бутерброд замечательный, свежий хлеб и индейка, покрытые приятным зеленым соусом, размазанным по всему хлебу. Каким-то образом Гарри хорошо готовит при том, что сам не может попробовать свою стряпню. Гарри бросает на него недовольный взгляд за разговоры с набитым ртом, но Луи игнорирует его, чавкая еще громче, просто чтобы побесить его. Гарри открывает пакетик чипсов, берет одну и зажимает ее между пальцев. Это даже не настоящие чипсы, просто запеченные овощные палочки, и если Гарри действительно думает, что Луи собирается их есть, то ему придется постараться. – Я буду забирать тебя после школы, – говорит Гарри, подталкивая своим ботинком ботинок Луи. – Только посмотрите, – говорит Луи, глотая. – Мой бездыханный прекрасный принц. Гарри улыбается.***
Он говорит своей маме, что каждый день остается после школы на сорок пять минут, потому что добровольно помогает учителю разобраться с одной проблемой. В каком-то смысле, это правда: его задерживают, потому что у его учителя проблемы с тем, чтобы не быть куском дерьма, и Луи попытался указать ему на это. Хотя бы учитель, отвечающий за провинившихся на этой неделе, любит Луи. Миссис Тиссен (или Стефани, как Луи привык называть ее за глаза) является частью движения за права геев и была большой поклонницей Луи, поскольку он сделал камин-аут в одиннадцать, и его мать с ума сходила, доказывая, что все еще любит его. Она закатывает глаза, когда Луи объясняет, что случилось, и намекает, что начальник отдела социальных исследований (то есть она) намерен поставить его под надзор директора. Она позволяет ему уйти через двадцать минут, отмахиваясь, когда он спрашивает, не влетит ли ей из-за него. Ему не терпится стереть все самодовольство с уродливого лица Рассела завтра. Он звонит Гарри. – Да, малыш? – отвечает Гарри. – Ты уже освободился? – Стефани сегодня дежурила, – говорит Луи. – Где мне тебя ждать… серьезно? – Он отрывается от телефона, сбрасывает и шагает вперед к тротуару, куда уже подъехал Гарри. – Как? – Я уже стоял на парковке, – объясняет тот, наклоняясь, чтобы открыть дверь для Луи изнутри. Луи любит делать вид, что его раздражает, когда сильно устаревшие манеры Гарри вступают в игру, но это не так. Можно подумать, Гарри не может отличить, когда он врет. – Хотел подождать тебя. – Ты собирался провести сорок пять минут, просто сидя один на парковке? Гарри с кривой улыбкой поворачивается к нему, выезжая из школы. – Около часа это не так уж и… долго для меня, Лу. – Ой, только посмотрите на меня, – передразнивает Луи, делая свой голос как можно ниже и устраиваясь в кресле поудобней. Когда он спросил Зейна, почему они ездят на Ауди, если они притворяются обычной семьей среднего класса, он пожал плечами и наплел что-то о сбежавшем отце и подарке, чтобы загладить вину. Гарри уже привык к этой машине. – Я большой сильный страшный и бессмертный вампир, время создано для людишек, и я не боюсь никого, кроме Бога. Конечно, единственное, что цепляет Гарри, это: – Я не страшный. Я звучу как мудак, потому что ты плохо пародируешь мой голос. Луи кладет ноги на приборную панель, наклоняясь вперед, чтобы завязать шнурки. Ему нужны новые Vans, и он раздумывает, хватит ли ему денег со следующей зарплаты. – Не хотел бы тебя разочаровывать, приятель, но… Гарри закатывает глаза, убирая правую руку с коробки передач, чтобы ущипнуть Луи за бедро. – Убери ноги с приборной панели. Это правила безопасности. – С каких это пор тебе не наплевать на правила безопасности? – Мне не наплевать, когда дело касается тебя, – поправляет Гарри, выезжая на тридцать первую улицу. – К тебе или ко мне? – К тебе. А, и прости за мою слабость и жалкую смертную хрупкость. Гарри не отвечает. Иногда Луи хочется, чтобы он был не такой кроткий и спорил бы с ним, когда он хочет поцапаться. Когда они заходят, Гарри спрашивает: – Хочешь пообедать? Тереза накупила продуктов вчера. Тереза, замечательная и остроумная вампирша среднего возраста, которой исполнилось уже около двух веков, была ненастоящей мамой Гарри и Зейна (приемной, в случае Гарри). На самом деле, она из Филиппин, но цвет ее кожи очень близок к Зейну, так что никто особо не докапывается. По-видимому, люди не очень наблюдательны. – Все, чего я хочу, – говорит Луи, опираясь на косяк кухни Гарри и играя со шнурком на его толстовке, – это рот на моем члене и пальцы в моей заднице. Ну, если ты в настроении. Гарри зарывается рукой в свои волосы. – Я всегда в настроении. Полтора часа спустя он сидел на члене Гарри, делая круговые движения бедрами и лениво думал, может ли он кончить вот так, не двигаясь и не давая Гарри выйти из него. Может, в другой раз. Он опирается ладонями на торс Гарри, легко приподнимаясь и плотно сжимаясь, когда опускается. Не так давно он переборол этот странный стыд за то, что предпочитает быть снизу, когда он оказался на каком-то сомнительном сайте, пока отчаянно пытался избежать чтения «Сурового наказания» по английскому, и вытерпел очень долгую беседу об этом с сыном Стефани, Пьером, в три часа утра. Гарри соглашался со всем, что хочет Луи. – Я могу заниматься сексом с кем угодно всю ближайшую вечность; мне бы быстро наскучило, если бы у меня были жесткие принципы в отношении секса, не правда ли? Есть вещи, которые я люблю больше, и есть те, которые я люблю меньше, но я хочу попробовать столько, сколько смогу хотя бы раз в жизни. Луи так и не ответил, потому что ему стало плохо при мысли, что Гарри может заниматься сексом с другими людьми, но он полагает, что все это правда. А еще он любит объезжать Гарри. Конечно, кто бы не хотел сидеть на Гарри вот так, следя за его реакцией и чувствуя его большой член, давящий так глубоко. А иногда – когда они занимаются этим во время футбольного сезона, а его бедра все еще не болят в течение десяти минут – он воображает, что может делать это вечно. Ну, по крайней мере, в его понимании «вечно». Не в понимании Гарри. Но до футбольного сезона осталась еще пара недель, поэтому его мама будет названивать, если он не вернется домой через пятнадцать минут. – Зачем вообще трахаться с кем-то, имеющим суперсилу, если все приходится делать самому? – жалуется Луи. Говорить гораздо сложнее, чем он думал, когда его бедра безостановочно двигаются, насаживая его на член. Гарри даже не напоминает ему, что Луи сам толкал и тыкал его, пока он не перевернул их, давая Луи быть сверху. Он просто поднимает колени выше, поддерживая спину Луи, и толкается в него, пока Луи не забывается и не кончает на живот. В их первый раз, который случился через двадцать дней с их знакомства, Луи думал, что умрет. А это случилось даже до того, как он узнал, что Гарри не человек; тогда Гарри все еще держал все в секрете от него и делал вид, что то, что он может делать это всю ночь, в то время как бывший Луи отключался после первого раунда, было случайностью; он даже смущенно улыбнулся, когда Луи потерял дар речи после того, как кончил три раза за два часа; и еще имел наглость сказать: – Ну, я не знаю… не думаю, что это так странно, просто так получается. Будто это не у него не было секса с 1976 года. После того, как Гарри признался… ну. Луи не… он должен вернуться домой. – Кажется, ты разрушил мне любой другой секс, – бормочет Луи в грудь Гарри, на которой он лежал уже нескольких минут, чтобы расслабиться после полового акта, и перед тем, как его мама, наконец, позвонит. Ему необходимо принять душ сразу по приходу домой, с липким и шелушащимся животом, потому что сперма сохнет быстро. – Не говори так, – отвечает Гарри, поглаживая пальцами спину Луи. – Давай я отвезу тебя домой.***
Луи не позволяет Гарри и Зейну отвозить его в школу по утрам. В конце концов, у него осталась одна маленькая утренняя традиция с Найлом, Лиамом, и Хируки, и он не хочет отменять ее, потому что с кем-то трахается. К тому же, они ненадежны. Помимо разочарования, что вампиры не горят на солнце. – И не блестят, – насмешливо говорил Зейн. И не испаряются от святой воды. – Я был действительно набожным христианином, когда жил в Англии, – говорил ему Гарри, теребя крест, висящий у него на шее, – и состоял в Церкви Убеждения… – Я выгляжу так, будто знаю, что это? – …они просто принимают тебя таким, какой ты есть, им не важно. Даже твоя ориентация не имеет значения. Я ходил туда каждое воскресенье как хороший мальчик, и, почему-то, не испарился во время крещения. Аллилуйя, и все дела. Он глупо улыбнулся. Луи также был потрясен, узнав, что они спят. – Почти, – пояснил Гарри, сидя на своей кровати напротив Луи и скрестив руки, неуклюже лежащие на коленях. – Нам хватает трех часов в неделю, чтобы быть жизнеспособными. Мы, конечно, не обязаны, но я знаю многих, кто просто хочет. Типа… у нас нет каких-то там особых правил, гласящих, что мы не можем отдыхать. Зейн говорит, что он не знает, как бы мы все не перебили друг друга, если бы не спали вообще. Но Зейн все время драматизирует, поэтому провел почти все время с 2002 по 2005 год во сне, так что… – Целых три года во сне, – не веря пробормотал Луи. – Почти, – повторил Гарри. – Он уснул после 11 сентября 2001-ого и… ну, сам понимаешь. Он просыпался, чтобы эмм… попить. Но большую часть времени он спал. И он проснулся 15 мая 2003. Он планировал больше не спать, по крайней мере, до следующего десятилетия, и мы собирались, может, попутешествовать по всей Азии. Но потом пять дней спустя, Буш объявил операцию по "освобождению Ирака", – он показал пальцами кавычки и неосознанно скривил рот – и мы вернулись в наш домик в лесу… Луи прервал его: – Два голубых вампира разбили лагерь в лесу, где единственным развлечением являются они сами. Ты точно уверен, что вы не трахались? Он все еще не уверен, что как бы отреагировал, если бы Гарри ответил "да". – Все вампиры технически геи. Гормоны ли это? Без понятия. Слишком странно вешать на все ярлыки. Пол не так важен. Когда ты становишься вампиром, ты понимаешь, как все несущественно. Даже когда тебе приходится оставлять обескровленного оленя на столе ближайшего мясника посреди ночи. Гарри внимательно наблюдал за его реакцией на свои слова. Иногда он рассказывает такие вещи так, будто ожидает, что Луи убежит с криками, чтобы доложить о сверхъестественной активности в правительство. Иногда Луи вспоминает поразительный страх, который одолел его в первый раз, когда он увидел Гарри под солнцем; или мысли "борись или беги", которые он старательно игнорировал, когда Гарри чуть-чуть расстраивался или оголял клыки… и иногда ему хочется. Но он никогда не сбегает. – И Боже, нет, я не могу себе даже представить. Между нами ничего нет. Я хорошо справлялся, пока он спал. – Тебе не становилось одиноко? Просто сидеть там одному, смотреть, как он спит, и ни с кем не разговаривать? Гарри казался очень общительным человеком, и Луи не мог представить его, запертого где-то посреди полной глуши в Северной Англии. Гарри пожал плечами. – Иногда я говорил с людьми. В Интернете и всем таком. Забегал в город, когда чувствовал себя действительно плохо, ходил в церковь, но по большей части я не хотел оставлять его одного. Я всегда одинок в каком-то смысле, – небрежно добавил он, будто привык, и Луи просто… черт. – Так что, да, мы мигрировали обратно. Зейн подумал, что это хороший повод, чтобы поспать, пока все было так дерьмово. – Что заставило его проснуться? – спросил Луи. Вечерело, и его мама скоро позвонит, потому что ему нужно домой. Гарри облизнулся. – Я заставил его проснуться, чтобы поесть, и я эмм… попал в неприятности. Кажется. Единственный человек, с которым я делился информацией о своем местонахождении, была моя мама, и она отправила мне сообщение, что ей… – Гарри остановился и отвернулся, молчаливый и напряженный. Когда он снова заговорил, его голос был таким тихим, что Луи пришлось напрячь слух. – Ей диагностировали рак груди третьей степени. – Гарри, – опустошено прошептал Луи. Гарри покачал головой, но не подал виду, что слышал Луи. Как будто он должен был выговориться, или он никогда не сможет смириться с этим. – Так что Зейн встал, чтобы помочь мне добраться до нее. Фишка в том, что я родом из Майами, знаю, что трудно представить… но. Я добрался до туда, когда там был гребанный Март, а у них это середина лета. Нам пришлось собрать монатки и перевезти маму в какой-то мрачный городок в Аппалачах, чтобы я мог побыть с ней, потому что я был эгоистом и не хотел не быть с ней… Боже, прости, это так… мне не стоит вываливать это на тебя. Никто не захочет слушать всякие болезненные и угнетающие истории. Луи заполз на кровать и сел Гарри на колени, зарываясь пальцами в его волосы и давая ему упереться головой в его грудь. – Малыш, ты ничего на меня не вываливаешь, – сказал он, – и я хочу, чтобы ты говорил мне все, что хочешь, хорошо? Тогда он впервые понял, насколько искренне он это сказал. – Она не позволила мне обратить ее, – приглушенно заговорил Гарри, уткнувшись в рубашку Луи. Его голос сорвался. – Она сказала, что прожила долгую и счастливую жизнь, и что она не хочет навсегда остаться семидесятиоднолетней и моей сестре не позволит. И я положил ее на химиотерапию. Шутил, что она зря потратила всю свою молодость, ухаживая за волосами, потому что сейчас она потеряла их. А она умирала. Я вообще не спал все это время, пока был с ней. Даже боялся выходить на улицу, чтобы поесть, потому что, пока бы я ходил, она могла… Ну, ты понимаешь. Луи не понимал. Он не знал, как вообще кто-то мог понять такое. – Она умерла 15 июня, и в последний раз она сказала, что любила бы меня дольше, чем мое вечно. – Он рвано выдохнул. – Вот так все и было, кажется. Как он справлялся с этим? – Я не справляюсь, – когда-то ответил он, невесело смеясь и переставая выглядеть, как улыбающийся и общительный мальчик, с которым Луи когда-то встретился. Черт. Луи отвлекся. Разговор был о ненадежности и глубоком сне. Но это неважно.***
– Мы с Зейном планируем отправиться в поход в Ванкувер на выходных, – сказал ему Гарри в пятницу утром. Они на последнем уроке – журналистике, и Луи, как спортивный корреспондент, должен был закончить свою колонку для интернет-еженедельника и убедиться, что первокурсники из объединения Журналистики тоже завершили свою работу и сохранились. Вместо этого, он прячется в углу, закинув ноги на колени Гарри и отправляя пошлые частушки в групповой чат, чтобы смутить Лиама. Он наблюдает, как Гарри работает над дизайном сайта, вырисовывает макет для ежеквартальника и пишет кому-то о рекламной колонке. Одновременно. Неважно. В любом случае, его статья об огромных потерях футбольной команды в этом сезоне станет абсолютным хитом на сайте. Он лучший в рекламе, потому что рассказывает о статье каждому встречному, пока они не сдаются и заценивают ее, чтобы заткнуть его. – Поход, – говорит Луи. – В Ванкувер. Пешком. В Канаду. Уголки губ Гарри поднялись. – Да, Луи. Пешком в Канаду. Там нет ни одной церковной школы, и как ожидается, в понедельник будет солнечно, так что мы можем свободно показаться там. Присоединишься? – Как Сумеречно с твоей стороны, – говорит Луи, усмехаясь, когда Гарри немного ухмыляется. – В любом случае, походы в Канаду это немного не в моем стиле. Я не могу долго находиться на природе, а мы не сможем сгонять туда и обратно за четыре дня. Пешком. Гарри открывает рот, чтобы что-то сказать, но потом к ним подходит учитель. Ну, Луи этого не видит, поэтому Гарри жестикулирует в его сторону, и парень хватает блокнот и ручку, делая вид, будто чем-то занимался все это время. – Я на это не куплюсь, Луи, – говорит доктор Чо, – и если работы не будет на сайте до полуночи, ты схлопочешь двойку. – Я практически закончил, – врет он, лучезарно улыбаясь ей. – Тогда покажи, – с вызовом отвечает она, поднимая бровь. – Если я вам покажу, то это испортит весь сюрприз, Мэгги. Одиннадцать пятьдесят девять – не раньше, не позже. Она гладит Гарри по плечу, как обычно, хваля его работу, а затем снова поворачивается к Луи. – Еще раз назовешь меня «Мэгги» и получишь двойку, даже если статья будет лежать у меня на столе в течение следующих пяти минут. Из редакторов Гарри – ее любимчик, но она спускает Луи с рук гораздо больше дерьма, а это уже что-то значит. После того, как она уходит, Гарри кладет руку на лодыжку Луи, потирая ее над носками, и поправляет его закатанные джинсы так, чтобы края были идеально симметричны. – Тебе не обязательно много ходить. – Ты не понесешь меня от Сиэтла до Ванкувера, – отрезает Луи. – Я не собираюсь быть обузой. Гарри смотрит на него. – Ты мне не обуза. Луи уже не уверен, о чем они говорят. Он смотрит на блокнот на своих коленях. Гарри заставляет его сомневаться слишком много и слишком часто. – Мне придется искать свой паспорт, а я понятия не имею, где он. – Тебе и не нужно, – говорит Гарри. Он смертельно серьезен. Серьезен и мертв. – Гарри, малыш, я, конечно, знаю, что ты весь такой старый и мудрый, но сейчас ты конкретно тупишь, если не понимаешь, что ты хочешь, чтобы я пошел с тобой в поход в другую страну, – отвечает Луи. – Тебе и не нужно, - повторяет он. – В смысле… если ты действительно не хочешь, я не собираюсь тебя заставлять. Конечно же. Я могу тебе что-нибудь привезти, если что. Просто мне было бы очень приятно, если бы ты согласился, но это твой выбор, малыш. Просто мне было бы очень приятно, если бы ты согласился. – Ты такой засранец, – говорит ему Луи. Он мечтает, что кулак в лицо Гарри не аукнулся бы ему сломанной рукой. Гарри улыбается и хлопает его по голени. – Мы можем купить снаряжение и еду завтра.***
Полуночная сцена на обочине – это односторонняя отчаянная ссора. В пригородных районах западного Сиэтла было слишком много деревьев, а Гарри привык брать Луи на долгие поездки, чтобы проветрить мозги. Чаще всего, это помогало. В остальное же время… – Я не понимаю, чего ты от меня хочешь! – кричал Луи. – Ничего из того, что ты говоришь или делаешь, не имеет никакой чертовой логики, Гарри! – Не шуми, Лу, – тихо сказал он, и Луи еле услышал его. – Мы можем поговорить завтра. Как будто он не знал, что Луи больше всего не любил, чтобы ему затыкали рот, когда он злился. – Пошел ты! – заговорил он еще громче, чем прежде, и вскинул руки в воздух. Справа зашумели деревья, когда животные сбежались, учуяв Гарри, сраженного голосом Луи. – Перестань вести себя так, будто ты выше всех этих ссор! Как ты собираешься убеждать людей, что тебе семнадцать, ведя себя как какой-нибудь пассивно агрессивный мудак? Что, по-твоему, семнадцатилетка даже не может ответить в ссоре? – Тогда это хорошо, что мне на самом деле не семнадцать, правда? – мягко ответил Гарри, засовывая руки в карманы пальто. На этой дороге находилось только несколько фонарей, расставленных далеко друг от друга, и они не остановились ни под одним из них. Задние фары Audi Гарри были единственным источником света, освещавшим Луи в темноте, пока он стоял впереди автомобиля. Гарри облокотился на капот, выглядя так же легко и чертовски поддельно, как он выглядел только во время их ссор. – Не надо мне этих твоих гребаных выкидонов, – выплюнул Луи. Он очень часто выражался с помощью рук, но, когда он злился, он вообще их не контролировал. – Ты такой чертовски закомплексованный, так и кричишь всем своим видом: «Бедный маленький я, бессмертный совершенный и двадцатилетний до конца света. Какая пытка! Какая боль! Все, что я делаю, это читаю угнетающие стишочки и скорблю по всем своим старым пятидесятилетним бабулькам и мертвым бойфрендам, а еще я почти убил несколько человек, когда типа заново родился…» – Пошел ты, – тихо сказал Гарри. Вся его спесь ушла, потому что он мог поклясться, что видел, как глаза Гарри загораются красным, ошеломляя Луи, так же, как и в первый раз, и учащая его пульс вдвое. Инстинкты говорили Луи успокоиться и перестать выводить Гарри из себя, отступить, покорно опустив голову. А пошло оно все. Луи не сомневался, что то, что возвело людей на верхушку эволюционной цепи, это способность обнаруживать и игнорировать здравый смысл. И как любил напоминать ему Гарри каждым своим словом или действием, Луи был человеком. – Не говори "мертвые бойфренды", будто это какой-нибудь чертов повседневный факт обо мне, если ты не знаешь, что случилось, если ты даже… «Кричу всем своим видом», Луи, ну да, в то время, как эта ссора происходит только потому, что я не отвечал на твои СМС-ки пару дней, и ты бесишься. Так? Прости, я не тот счастливый и беспечный парень, с которым, по-твоему, ты трахался, когда все это началось. Прости, я не такой недалекий и нелогичный, каким ты хочешь меня видеть. Но это я здесь закомплексованный, правда, малыш? Луи сглотнул, сжимая руки в кулаки. Как будто Гарри все понимал. Будто все только сказанное было простым и понятным, пока он выплевывал это своим страстным баритоном. – Вау, оно живое, – истерично заговорил Луи, отказываясь признавать то, что сказал Гарри. – Если не считать, что вся проблема в том, что не живое. Правда, малыш? – Оно, – повторил Гарри. И в этот момент Луи почувствовал, как все желание ссориться ушло, уступая место глубокому и выворачивающему сожалению о сказанном. Боже, вот поэтому они и не ссорились. Гарри ненавидел конфронтации, он пытался больше отделываться от Луи парочкой сухих комментариев и нагонять на себя отстраненный вид, чем, в самом деле, вести себя агрессивно. Он был слишком горд, чтобы говорить о своих чувствах, подавляя и скрывая все свое раздражение, пока Луи не уставал от этого и не кричал на него, пытаясь добиться хоть чего-то. Луи терпеть не мог кричать на Гарри. Он ненавидел расстраивать его. Но иногда казалось, что он был единственным, что могло расстроить Гарри, и он не знал, о чем это говорило. Он не знал, что об этом и думать. – Прости, – сказал Луи, ставя руки на бока. – Я не должен был этого говорить, я не имел это в виду. Ты знаешь, что я не… ты знаешь, что я не думаю о тебе в этом смысле. Ты же знаешь. Он не врал. Как бы Луи ни старался, лгать сверхъестественному существу было невозможно. Не то чтобы Луи не врал, просто когда он это делал, Гарри любезно делал вид, что ничего не замечает. Гарри отвернулся. – Да. Да, я знаю. Все в порядке. Короткий ответ, быстрый способ отделаться от Луи, который ощутил себя абсолютно брошенным, когда почувствовал, как от него закрываются. – Гарри, – пробормотал Луи. Он бы возненавидел себя, если бы разрыдался сейчас. Он всегда чувствовал себя таким слабым глупым и эмоциональным. И человеком. Гарри вытащил руку из кармана и обернул вокруг своего туловища. – Все нормально, Лу. Уже поздно. Твоя мама, наверное, уже начала волноваться. – Пожалуйста, давай без этого. В такие моменты Луи действительно хотел иметь глубокий голос, чтобы он не звучал так сломано каждый раз, когда он расстраивался. В такие моменты он действительно хотел уметь скрывать, что единственной причиной, почему его голос звучит так сломано, было то, что он расстроен. – Это потому что я человек? Что если бы я не был? Тогда ты бы мог, черт возьми, говорить со мной нормально, а не так, будто я могу в любую минуту удрать, потому что ты пьешь кровь из гребанных лесных животных? Наконец, Гарри посмотрел на него. Если они еще больше продержат фары включёнными, батарея сдохнет. – Ты знаешь, что не прав. – Нет, не знаю, – сказал Луи, качая головой и грустно улыбаясь. – Я действительно, черт побери, не знаю. Прости за подростковую истерику, но я вроде как реально запал на тебя, малыш, а ты даже не можешь посмотреть мне в глаза. Они смотрели друг на друга несколько минут, пока зубы Луи не застучали от холода, и Гарри не попросил его сесть в машину погреться. Потом он поехал. – Я бы позволил тебе обратить меня, – пробормотал Луи в напряженной тишине автомобиля, и Гарри пришлось остановиться на десять минут, потому что он не мог притупить свои когти и скрыть клыки с людских глаз. Вот так.***
– Я не могу собраться, – решительно говорит Луи, шлепаясь обратно на кровать. – Я просто попросил тебя выбрать пару вещей из верхней одежды и кроссовки, – говорит Гарри, усаживаясь в кресло Луи и вытягивая вперед свои длинные ноги. Иногда у Гарри все так просто. – Ты – единственный, кто мне нужен сверху, – говорит Луи, делая свой голос преувеличенно страстным, приподнимаясь на локтях и разводя коленки. Лицо Гарри приобретает странное судорожное выражение, прежде чем он закрывает его руками и хихикает над шуткой Луи в течение целой минуты. – И после этого я еще плохо шучу, – наконец, бормочет он, закатывая глаза. – Гарри. Малыш. Милый. Я, конечно, очень извиняюсь, но моя ужаснейшая шутка все еще лучше, чем твоя лучшая "тук-тук" шутка об исландских коровах. – Я знаю не только "тук-тук" шутки, – отвечает Гарри, защищаясь. – Никто не смеется над твоими очень умными каламбурами про Фидо Диор, кроме Зейна. Может, если он переведет тему, Гарри не будет заставлять его делать глубокий анализ каждой рубашки и куртки, которую он взял в четырехдневный поход в лес. Ведь они оба понимают, что если хоть одна ниточка от его одежды пропадет, Гарри даст Луи свою футболку. – Я знаю, что ты знаешь, как произносится фамилия «Достоевский» и все равно коверкаешь ее, но я же не жалуюсь. И, кстати, я не заставляю тебя выбирать только один свитер, – спокойно говорит Гарри. – Ну и как, сработало? – спрашивает Луи, глядя в потолок. – Нет, – отвечает Гарри. И через пару секунд: – Но это очень грубо с твоей стороны – коверкать его фамилию, ведь он… – И он продолжил что-то причитать по этому поводу, пока Луи не сменил тему, делая ему минет. Не могу поверить, что хочу провести больше остатка своей жизни с тобой, это то, чего он точно не скажет вслух, потому что у них все только наладилось, а он не хотел все испортить.***
– Приятно видеть тебя в наших рядах, Луи, – приветствует его Зейн, облокотившись на дверь кухни. Луи сидел на тумбочке, наблюдая, как Гарри достает пластиковые контейнеры и завернутые бутерброды, и собирает рюкзак Луи. – Я подумал, что ты будешь вредничать всю дорогу, поэтому взял всего понемногу, – ранее сказал он, словно то, что в четырехдневном походе он будет питаться лучше, чем дома, это в порядке вещей. – Сомневался в том, что ты согласишься, – говорит Зейн. – Ну… сам знаешь, каким убедительным бывает Гарри, – отвечает Луи, ухмыляясь. Они оба знают, что он бы согласился, и неважно что, когда или как бы спросил Гарри. Потому что Луи знает, и Зейн, казалось, всегда знал, но Гарри все никак не может понять, как далеко зашла влюбленность Луи. Есть о чем подумать. – Все эти подростковые гормоны и депрессняк из-за того, что он встречается с 19-летним парнем, когда он сам еще только вылез из подгузников. – Вау, это я тут вылез из подгузников, – добродушно ворчит Гарри, кладя неприлично полную коробку клубники на тумбочку рядом с бедром Луи. – Будешь дразнить мой рост – не получишь минет, – предупреждает его Луи. – Гарри, ты же не собираешься сейчас заниматься нарезкой фруктов, когда мы уже должны быть на пути в Канаду. – Я принес их с фермерского рынка с утра, – отвечает он, высовывая коготь, чтобы открыть коробку. Сейчас было семь часов утра. И насколько помнил Луи с тех времен, когда Лотти преодолевала свою полезное-хипста-питание фазу, рынок открывался в пять сорок пять. Он такой нелепый. – И не я буду нарезать их, малыш. Ты будешь. Луи смотрит на Зейна. – Он всегда такой властный? Гарри не отрывается от чистки клубники, но Луи чувствует, как атмосфера на кухне сразу же изменилась. Как-то он сказал Луи, что самое крутое и самое сверхъестественное преимущество вампира - будто все остальные штуки являлись легкими и скучными дополнениями – так это то, что члены одного клана имеют телепатическую связь. Луи не думает, что они часто занимаются этим, когда он рядом, но кто, черт возьми, знает наверняка. Зейн улыбнулся, резко и хищно, и приподнял бровь. – Без понятия, – наконец, отвечает он, по-прежнему улыбаясь в спину Гарри. – В первый раз вижу его таким. – Зейн, – встревает Гарри, прежде чем Луи попытался разузнать побольше, – можешь принести мои черные кроссовки? По-моему, они в ванной. Зейн закатывает глаза, но потом прощается с Луи и уходит. – Что он имел в виду? – Он говорил об ускоренном истощении и культурной эвтрофикации Огаллаладского водного горизонта, – легко говорит Гарри, протягивая Луи промытую клубнику и небольшой нож. – Не забывай обрезать верхушки, милый. Луи пинает его под зад, даже если это и приносит ему всего лишь смех Гарри и больной палец на ноге на полчаса.***
С туризмом все не настолько плохо, как думал Луи. На самом деле, это даже приятно. Они забираются на гору Бейкер из северо-западного сектора парка, а Зейн и Гарри сохраняют медленный и стабильный темп, чтобы Луи успевал за ними. Гарри выглядит невероятно самодовольным, когда становится холодно, и Луи приходится натянуть на себя второй свитер, но здесь настолько великолепно, что он не обращает на это внимание, и забывает попросить Зейна пихнуть его. Они даже видели медведя. В смысле, двое из них видели, а Луи прыгает на спину Гарри и пинает его по бокам, пока он не подходит к нему так близко, что Луи может спокойно хвастаться Найлу про то, что он потрогал медведя и остался невредимым. Он, конечно, опустит тот факт, что медведь больше боялся Гарри, чем был раздражен тыканьем Луи, но все же. Мозг Найла не вынесет больше подобной информации. Это все очень весело. И невероятно. Ему нравится. В любом случае. Они уходят глубоко в лес, где плотно располагаются деревья и подлесок нагромождает землю. Луи не совсем уверен, что эта местность подходит для новичков, как они думали, но Гарри и Зейн испытывают полное отвращение к некоторым аспектам закона. Гарри пытается объяснить ему что-нибудь странное и бесполезное, вроде "как отличать ядовитые ягоды" – как будто Луи пошел бы в поход, если бы не он – но Луи все равно слушает, несмотря на то, что не очень этим увлекается. Он наклоняется, чтобы поближе рассмотреть то, что ему показывает Гарри, и кидает Зейну позабавленный взгляд, потому что Гарри такой Гарри. В любом случае, ему попадается какая-то кочка, его нога проезжается по мокрой куче листьев, и он поскальзывается. И падает. От шока он поднимается очень медленно, и боль приходит постепенно. К счастью, она проходит за считанные секунды, но когда он опускает голову, он обнаруживает на своей ладони кровь. – Ну, это неприятно, – лениво говорит Луи, поднося ее ко рту, чтобы слизать мазок. Он слышит какой-то звук. Это Гарри. – Все хорошо, малыш? – спрашивает он, глядя на него исподлобья. На секунду он задумывается, почему Гарри выглядит немного иначе, его глаза заполняются красным, а его тело застыло в одном положении, но затем… Господи Иисусе, он посреди глуши с двумя вампирами, и у него течет кровь. – Малыш, – осторожно повторяет он, заставляя себя оставаться на месте и опуская руку. Глаза Гарри фиксируют движение. – Он в порядке, – уверяет Зейн, прислонившись к дереву. Он выглядит по-человечески, несмотря на остроту его взгляда на коже Луи. – Сегодня ты, наверное, не умрешь, – добавляет он, выдавливая улыбку, чтобы разрядить напряжение. – Черт побери, спасибо, Зейн. "Наверное" меня очень успокоило. Вообще-то, успокоило; его суставы теперь еще меньше подходят для походов. Слава Богу, Зейн всегда может унести Луи, если Гарри когда-нибудь будет близок к потере контроля. – Со мной все в порядке, – повторяет Гарри, зарываясь пальцами в волосы. – Ты говоришь одно, – отвечает Луи, – а твои глаза говорят другое. А они говорят, что он хочет вылизать Луи, что обычно было довольно-таки приятно, но в этот раз не в том смысле, от которого Луи обычно получал удовольствие. – Я в порядке, – настаивает Гарри. – Просто... она прямо передо мной. Я не кормился достаточно давно, а твоя кровь пахнет очень хорошо. Прям очень-очень хорошо. Но все нормально. Она просто… пахнет. Гарри никогда не говорил, что у крови есть запах, но в этом что-то есть. Он заставит его объяснить все это, но позже, а сейчас он просто хочет знать: – Как она пахнет? Он, не колеблясь, отвечает: – Как мое. Вау. Прикольно. – Немного по-собственнически с твоей стороны, не находишь? – просто говорит Луи, возвращая руку ко рту. Порез, должно быть, глубже, чем кажется; кровь не останавливается, превращаясь в ручеек. Он слизывает ее. Гарри выглядит так, будто его тошнит, рот приоткрылся, а ноздри расширяются. Луи не уверен, как поступить с полученной информацией, но у него есть идея. Он наклоняет голову, открывая шею. Преподнося. – Хочешь?***
Зейн запрещает продолжать путь до Ванкувера. Наверное, потому что оба Луи и Гарри были опьянены и не могли придти в себя с тех пор, как Гарри попробовал его, не успевая заметить, что переборщил, и Луи, по-прежнему чувствующего невероятную нужду, которая обрушилась на него; затуманившее разум желание. Боже. Он ощущает свое тело так, как никогда прежде. Особенно, шею. Он все еще чувствует зубы Гарри, впивающиеся в яремную вену, и яд, заставляющий онеметь его кожу. Ощущает взгляд Гарри на его теле. Взгляд на его шее. Ему легче жить, думая, что он всегда чувствует, когда Гарри смотрит на него. Но искра, прожигающая его тело от того, как часто Гарри облизывается, глядя на его горло, все еще не стала тем, что он уже принял и к чему привык, но стала чем-то знакомым. Привычным. Правильным. – Ладно, это нелепо, – говорит Зейн, останавливаясь посреди тропинки. – Ванкувер – не пойдет. – Что? – спрашивает Луи. Ему понадобилось время, чтобы понять, о чем говорит Зейн, если он вообще о чем-то говорил. Они с Гарри стали гораздо ближе, чем он думал. Ему интересно, не слишком ли рано было требовать забраться обратно на спину Гарри, чтобы иметь возможность коснуться его, сжать ноги вокруг его талии и засунуть руки под его рубашку. Он вытаскивает руку и сжимает ее на подоле рубашки Гарри. Пальцы Гарри крепко сжимают его. – Мы не дойдем до Ванкувера, потому что я не хочу находиться рядом, когда вы двое неизбежно начнете трахаться на земле. – Мы не собираемся трахаться на земле, – бормочет Луи, не отрывая взгляда от бедер Гарри. Боже, у него даже бедра прекрасные; Луи хотел бы оседлать их или потереться о них прямо сейчас. Зейн вздыхает. Луи представляет, как было бы хорошо, если бы он вспомнил, о чем они говорят, только посмотрев на него, но он просто… он не в состоянии. Такое ощущение, что его мозг не думает ни о чем, кроме парня, на котором одержимо сфокусировано его внимание – Я здесь, пытаюсь слиться с гармонией природы, а мысли Гарри просто орут о том, как бы кончить тебе на ключицы и кусать, слизывая это все. Луи краснеет. – В самом деле? Вообще-то, он знает, что звучит так, будто он уже не здесь. Его голос сорвался, глухой и высокий, каким он становится, когда Гарри вылизывает его или происходит... ну, все, связанное с сексом с Гарри; он мягче и стыдливее, как еще один показатель того, что он абсолютно не в себе во время секса. Когда он и Гарри, наконец, встречаются глазами, глаза Гарри очень-очень-очень красные. Луи не уверен, каким образом из того, что постоянно беспокоило его, это переросло в то, что его возбуждает. Но он не утверждает, что ему до этого есть дело, и он не говорит, что расстроится, если Гарри потеряет его тщательно сдерживаемый контроль и оттрахает Луи у дерева так сильно, что он получит ожог от коры на неделю. Зейн стонет. – Гарри. Гарри мигает, проводя рукой по лицу. Один из когтей цепляется за щеку, но Луи даже не успевает заволноваться о порезе. Кожа заживает за долю секунды. – Прости, – говорит он тяжелым и грубым голосом с клыками наружу. – Прости. Его глаза уже не такие, но в них все еще мелькает красный за его обычным маскировочным зеленым. Луи закусывает губу. – Ты же знаешь, что я не стану, – говорит Гарри, опуская руку на подбородок. Луи моргает, осматриваясь и удивляясь, не пропустил ли он чего-нибудь. – Ты отвечаешь вслух, – спокойно говорит Зейн. – Тебе нужно подумать о чем-нибудь другом и успокоиться к чертовой матери. – Пауза. – Или я его понесу. Гарри – самый милый, нежный и любимый человек в жизни Луи, который показался на прошлогоднем шоу талантов без футболки и провел большую часть своего выступления, трясь о микрофонную стойку, пока каверил "Baby Boy" Бейонсе, просто потому что Хируки поспорил, что его волнует только внешность, и клялся, что у него не хватит духу – тот Гарри, который отчаянно и постоянно хватается за свою человечность, будто он и так не самый человечный и реальный парень, которого Луи когда-либо знал – зарычал. Луи отпускает подол его рубашки и почти ненавидит себя, потому что не совсем уверен, испугался он или завелся. Зейн только вскидывает бровь. Парень пялится ему прямо в лицо, пока с Гарри не сходит это животное раздражение, которое на него вообще не похоже, а затем говорит: – Посмотри на него, малыш. Гарри опускает взгляд на Луи. Для Луи это почти вызов самому себе - посмотреть на него в ответ, но он смотрит; не позволяет чувству, будто он чья-то добыча, взять над собой верх. Если Зейн считает, что гляделки друг с другом на сколько-то там помогут Гарри успокоиться, то Луи будет стоять здесь это сколько-то там и смотреть своему парню в странные красные глаза. Просто пялиться друг другу в глаза надоедает через следующие пятнадцать секунд, так что Луи чередует выделывание смешных рож и тыканье Гарри в щеку. Если бы Гарри был в своем уме, он бы уже сжал пальцы Луи и притянул бы его ближе, чтобы он перестал извиваться и дал Гарри обнять себя, чтобы угомониться. Луи наблюдает за тем, как обычный зеленый Гарри возвращается и остается там, а линии его лица смягчаются. Луи, разумеется, не перестает тыкать в него, чувствуя себя менее опьянённым и более собранным, когда он видит, как Гарри берет себя в руки. – Привет, малыш, – бормочет Луи, поднимая свой указательный палец, чтобы прижать его под глазом Гарри. Он не совсем успевает, потому что его останавливает рука Гарри, хватая его за пальцы и нежно перебирая их, пока они не сплетаются с пальцами Гарри. – Вот ты и с нами. Гарри скривил рот. – Привет, милый. Прости за… Прости. – Его свободный палец проводит по нижней губе Луи. – Все отлично, – уверяет Луи. – Я тебя не боюсь. Он верит в то, что говорит. Не то что вампиры, в общем, не являются немного страшными, но все-таки… Луи не может причислить Гарри, неважно в каком контексте, к тем, кто может когда-либо даже подумать о том, чтобы причинить ему боль, даже если боль доставляет он сам. Если Тереза превратится перед ним, такой же пугающей и величественной, какой и является, Луи, вероятно, наделал бы в штаны, да, но с Гарри – ни за что, ведь он не боится его. Никогда не боялся. – И мы опять вернулись к мыслям, которые я не хочу услышать, – вставляет Зейн. – У нас тут особенный момент, Зейн, – протягивает Гарри и вовлекает Луи в поцелуй.***
Они были в комнате Луи, и время было два часа ночи. Прошло несколько дней с той ссоры, и они не говорили о ней, а особенно, о том, что Луи сказал, что обратился бы ради Гарри. Но Луи не спалось, и он должен был знать кое-что наверняка. – Милый, – пробормотал он в шею Гарри. – Хм? – спросил Гарри, еще больше переплетая их ноги и кладя свою голову так, чтобы вероятность того, что его волосы задушат Луи во сне, сводилась к нулю. В любом случае, свежая глава в истории Гарри не давала ему спать уже три ночи подряд. – Помнишь то, о чем мы не говорим? Его ступни не достают ступней Гарри, но ни один из них этого уже не замечал. Не после того, как они ложились так, как они обычно это делают с их первой ночи в одной постели, когда Луи с вызовом сказал, что он большая ложечка, просто чтобы посмотреть на его реакцию. Это же Гарри. Теперь Луи понимает, что даже думать о том, что он будет отказываться, еще более нереалистично, чем бред, что он был пятнадцатилетним девственником с его-то потрясающими умениями в сексе. Если бы между ними все еще не было напряжения, Гарри бы повернулся и ухмыльнулся в рот Луи, спрашивая "то, о чем мы не говорим" номер один или два. Или может, воспользовался бы моментом, чтобы залезть Луи в штаны, пока они не спят, опустился бы вниз и вылизал его, закрывая ему рот рукой, чтобы он не поднял на уши весь дом. Но между ними все еще было напряжение. – Хм? – О мёртвом бойфренде, из-за которого ты так взбесился, и ты сказал, что я об этом ничего не знаю, так? Можешь мне рассказать? Гарри немного переместился, так что, когда он заговорил, его голос был приглушен подушкой. – У меня был только один парень. Остальные были друзьями или соседями. Тогда были ранние восьмидесятые, сразу после того, как меня обратили, и я переехал в Нью-Йорк из Майами, и эмм… – Он остановился. – Если честно, я не очень хочу говорить об этом, Лу. Прости. – Хорошо, – мирно сказал Луи, уплотняя хватку вокруг талии Гарри. В комнате настала тишина. Это продолжалось, пока Луи уже почти не уснул, и Гарри заговорил, наверно надеясь, что Луи уснет и утром притворится, будто ничего не было. – Я, вроде как, уверен, что всегда был, по крайней мере, бисексуален, но Флорида семидесятых была не лучшим местом, чтобы заводить отношения, так что я переехал в Нью-Йорк, я по-настоящему, можно сказать, вошел во вкус. И у меня появился бойфренд, он был моим первым, один действительно великолепный парень из Гарлема. У нас уже все было довольно серьезно, но потом он внезапно, вроде как, очень сильно заболел. Еще одна пауза. У Луи было это тянущее чувство в животе, и он очень-очень надеялся, что предчувствие в его голове не оправдается. – Твоя мама заставила тебя присоединиться ко всем этим гей-группам, когда ты только сделал камин-аут, правильно? – Луи кивнул ему в шею. – Ты знаешь кое-что, о чем люди предпочитают не говорить, хотя следовало бы, и за что я действительно, черт возьми, ненавижу Рональда Рейгана? – Прости меня, – сказал Луи, обнимая его так сильно, как только мог. Его тело извивалось и прогибалось, чтобы прижаться ближе к Гарри, пока с виду он был больше на Гарри, чем позади него. - Черт, Гарри, прости, я такой идиот. Гарри перевернулся так, что Луи оказался у него на груди, и крепко его обнял. – Ну же, – пробормотал он, беря руку Луи и прижимая ее к своим губам, пока он говорил. – Ты не идиот. Ты же не знал. Я не должен был так срываться на тебе или говорить те обидные вещи, которые я сказал. Ты никакой не идиот. – Нет, я точно идиот. Но спасибо. Мне тоже жаль за то, что я наговорил. Все это было глупо и неправильно, и я был даже большим ослом, чем Рассел. – Я бы не заходил так далеко, – успокоил его Гарри, тихо посмеиваясь и потирая руками спину Луи. – Может, нам стоит перестать говорить друг другу негативные вещи, которые мы не имеем в виду, мм? – Хочешь, чтобы я был мил с тобой? – спросил Луи, покусывая грудь Гарри. – Ты уже слишком мил со мной, малыш, – пробормотал он в ответ. – Всегда был.***
Оглядываясь в прошлое, то, каким образом Луи открыл для себя вампиризм Гарри, вышло забавно в каком-то смысле. Шел его первый год в старшей школе, и на Тихоокеанском Северо-Западе был редкий солнечный денек. Соседка Найла не возражала, чтобы кучка подростков тусовалась возле ее бассейна, так что они собирались выжать из этого столько, сколько можно. Гарри не отвечал на звонки, но его дом был по пути к дому Найла, а у Луи был Хируки, который высадил его там. Потом он бы заставил Гарри подвезти его на нелепой и непонятной черной Audi, которая была у них с Зейном. Он не стал стучать, потому что машина Терезы не стояла возле крыльца; он просто встал на носочки, чтобы достать запасной ключ, который они наивно хранили на двери, и впустил себя сам. Когда Луи после рассказал об этом Зейну, он осуждающе прищурился с несчастным видом, но Луи до сих пор не жалеет о том, что сделал. Гарри не было в доме. Хотя он слышал какой-то звук на заднем дворе, где, как он знал, Гарри и Тереза содержали свой сад. Звук был похож на голос Гарри, так что он пошел на него. И там был Гарри, по крайней мере со спины, наклонившийся и собирающий помидоры. – Малыш, – позвал Луи, но, казалось, Гарри его даже не заметил. Он хорошо помнит, как Гарри сделал укус, и как ему пришлось подойти ближе, потому что Гарри все еще не поворачивался. Гарри говорит, что до сих пор не понимает, как не почувствовал присутствие Луи или как он смог притупить его инстинкты так крепко. Луи все еще думает, что заслуживает что-то вроде медали за то, что не убежал с криками, когда увидел мальчика, с которым трахался последние девять месяцев, с когтями вместо ногтей, с глазами буквально налитыми кровью и клыками, впивающимися в губы. Он выглядел как какое-нибудь внеземное и ужасное чудовище из сказок братьев Гримм. Гарри уверяет, что Луи упал в обморок от шока, но сам Луи, будучи сейчас семнадцатилетним парнем, который никогда не блюет и не падает в обморок, не верит ему. Самый гордый представитель естественного отбора в ярко желтых шортах, собирающий фрукты, чтобы продавать их на фермерском рынке в центре города с его приемной матерью. Забавно, правда?***
Они были на пути обратно в Сиэтл, уезжая по Ай-5 автомагистрали в тусклом свете заходящего солнца. Зейн решил добраться домой бегом, поэтому остались только они и арендованная машина. Дом Луи находится всего в пятнадцати минутах отсюда, и на кожаном сиденье этой арендованной машины, в мягкости неба, резкости челюсти Гарри и с грязью под ногтями после трех с половиной дней в лесу, он не помнит, когда чувствовал себя довольней, чем сейчас. Он хочет иметь возможность делать это вечно, вечно быть с Гарри, делить с ним пространство, счастье и милосердие ко всему вокруг. Они просто болтают, никаких глубоких и серьезных разговоров. Просто сидеть здесь с головой, лежащей на спинке сидения, с закрытыми глазами и пальцами, извивающимися в носках, где они упирались в приборную панель, несмотря на все предупреждения Гарри. Этого достаточно для Луи. Он не любит все глубокое и серьезное, и он рад, что нашел того, кто может увидеть и справиться с Луи, когда он в спокойном и молчаливом настроении. – Я подал заявление в УСФ в четверг, – говорит Гарри. – Что? – переспрашивает Луи, открывая один глаз. – Ну да, в смысле, тебе все еще придется ждать полугодовых оценок, чтобы поднять свой средний балл, правильно? Так что я решил, что я тоже могу подать заявку сейчас, чтобы я смог найти нам дом, пока не началась вся эта суматоха. – С чего это ты собрался в колледж? Гарри смотрит на него. – Ну, ты же идешь, да? Поэтому я тоже, Лу. – Нет, серьезно, что? – говорит Луи, опуская ноги с приборной панели и поворачиваясь к Гарри. – Ты не можешь просто я-тоже-Луи-ть меня, ведь это первый раз, когда ты даже… – Мы же не в первый раз говорим о колледже? – говорит Гарри, хмуря брови. – Нет, мы в первый раз говорим о колледже, потому что обычно наши разговоры о колледже состоят из одного меня, говорящем о нем, пока ты просто сидишь, ничего не говоря, и переводишь тему со скоростью света. Ты не можешь просто ставить меня перед фактом, Гарри, – отвечает Луи. Вот, что произошло: еще в Августе, сразу после того, как открылась школа, и Луи принялся за поиск колледжа, он проводил много времени, разыскивая подходящий в Северной Калифорнии. Все, что было на северо-западе, если конкретнее, потому что ему никогда не нравилась идея переезда далеко от дома так скоро. Но положил глаз на Университет Сан-Франциско, потому что его зачаровывал сам город; и потому что их деловая программа была великолепной; и потому что ему была по карману цена, которую снизят после его предпоследнего года по прописке; и еще потому что там, в основном, пасмурно, и солнце не выскакивает из-за облаков без предупреждения. Не то, чтобы Луи был против солнца, но он знал парня, который был против. Итак, он собирался сказать ему об этом. Они только занялись сексом и сидели бок о бок на кровати Гарри, устроив себе марафон по старым сериям «Секретных Материалов» на Netflix, и он подумал, что время пришло. Просто вообразите его полный надежды и псевдо-скучающий голос: – Я тут подыскал себе институт в Сан-Франциско. Вообразите Гарри, мгновенно напрягшегося рядом с ним: – Да? – Да, – с еще большим волнением, – у них крутая деловая программа, и я мог бы стажироваться в связях с общественностью, и они даже предоставляют возможность стать магистром через пять лет. А еще я проверил как там со спортом, и их футбольная команда кажется чертовски потрясающей, малыш. Она не очень большая, ведь Америка никогда не была большим фанатом настоящего футбола, но все равно круто, знаешь? Я, черт побери, влюблен в него. То, что сказал Гарри после этого, не важно. Важно то, что он сказал уже после того, как Луи добавил, что климат там подошел бы ему и Зейну, и что если его все устраивает, он мог бы тоже подать туда заявление, и они бы могли жить в одной комнате? – Ну, мы с Зейном даже не… мы не планировали идти в колледж в ближайшее время. Мы подумывали открыть магазин дисков, наверное, и… да. Но он тебе очень подходит, да, малыш? Звучит хорошо. – Ох… – ответил Луи нехарактерно тихим голосом и старался не думать о том, что для Гарри их отношения были ничем иным как бомбой замедленного действия. И прямо сейчас, сидя в машине, ему интересно, близки ли они были к моменту взрыва. – Я не ставлю тебя перед фактом? – Если он и дальше будет говорить с вопросительной интонацией, Луи выпрыгнет из машины. – Сейчас ноябрь, а не первое мая. – Да ну? – говорит Луи. Он скрещивает руки и сутулится, опираясь головой об окно. Он даже не понимает, хочется ли ему беситься или кричать по этому поводу. Дерьмо, он просто так устал от выкидов, поворотов и неопределенности. Он просто хочет доехать до дома и, наверное, хорошенько поплакаться об этом Лотти, утром делая вид, что Гарри ничего ему не говорил. И, конечно, Гарри решает остановить машину на обочине. – Ты злишься, – начинает он. – Почему ты злишься? Луи пожимает плечом. – Малыш, я понятия не имею, почему ты расстраиваешься прямо сейчас, и я не понимаю. Разве это не то, чего ты хотел? Я делаю то, что ты хотел. Мне нужно, чтобы ты поговорил со мной сейчас, – говорит Гарри, и, наверное, он продолжает что-то говорить, но Луи его уже не слушает – в его голове происходит обработка неожиданного поворота. Гарри такой… Ему нужно, чтобы Луи говорил с ним, но сам он скрывает свои чувства постоянно. Три месяца назад он был весь такой "мне плевать, куда ты идешь, потому что я все равно останусь здесь и открою какой-нибудь ужасный показной хипстерский магазинчик с Зейном и забуду о существовании трех лет нашего знакомства", а теперь он говорит Луи, что подал заявку пять дней назад, даже не думая о том, чтобы обговорить все заранее. – Что, если я больше не хочу идти в УСФ? Что, если я уеду в Висконсин? Гарри глушит двигатель. – Тогда я подамся в Висконсин, – отвечает он. Луи стискивает зубы и отказывается угождать части своего мозга, большой и отчаянной части своего мозга, которая, кажется, уже готова сдаться, которая говорит ему успокоиться и радоваться тому, какой смысл вкладывает в это решение Гарри, тому, что он готов сделать ради него. Если он не может быть эгоистичным и диким по отношению к своей первой любви, в то время как он подросток, что еще, черт возьми, он может делать. – Что, если я хочу в КУЛА? – Луи, – начинает Гарри. – Или Феникс? Что, если я куплю билет до Нью-Мексики? Что тогда? – Он чувствует взгляд Гарри на своем лице, но отказывается повернуться, потому что если он посмотрит на Гарри, он начнет кричать и попытается ударить его коленом по яйцам, а затем даст ему согнуть себя и держать, пока он не прекратит сопротивляться. – Что, если я неожиданно очень захотел в университет Майами? – Малыш, – отвечает Гарри с паникой в голосе. – Малыш, Лу, я не… о чем ты говоришь? Я не понимаю, о чем ты говоришь. Луи не отвечает. Он чувствует себя нелепым и тринадцатилетним, когда думает об этом, но он так сильно любит Гарри, что искренне не может представить себя с кем-то другим или быть влюбленным в кого-то так же сильно, как в этого парня. Иногда он уверен, что Гарри любит его, даже если он никогда не говорил этого вслух, но иногда он не знает. Но принцип кнута и пряника... он не знает, как это терпеть. – Я пойду, – уверяет Гарри, врезаясь в тишину машины. – Луи, я… если ты хочешь, чтобы я куда-то пошел, я пойду. – Перестань быть таким нелепым, – отвечает Луи, теребя свои ногти и судорожно сглатывая, пока его сердце бешено колотится в груди. – Тебе же придется остаться здесь еще на пять лет, да? Открыть свой бизнес? – Мне плевать на это, в смысле, это… теперь это не важно для меня, – говорит он совершенно искренне. – Я просто хочу быть с тобой. – Что если, – говорит Луи, кладя руку на бедро, – однажды я исчезну в Аргентине и не скажу тебе, где я, пока не остепенюсь? Что тогда? В машине тихо. На какое-то время Гарри затихает, но Луи чувствует тяжесть его взгляда. – Я понимаю, – медленно и осторожно начинает Гарри, – что тебя очень раздражает, когда я откладываю вещи на потом. И я пытаюсь поработать над этим. Процесс медленный, я в курсе, и я не стану утверждать, что это просто привычка, выработавшаяся за последние лет сорок, потому что это очень неубедительное оправдание. Но в то же время, мне нужно, чтобы ты иногда говорил такие вещи, потому что ты говоришь их, даже зная, что я знаю, что ты врешь, и это очень беспокоит меня. Не в том смысле, что я хочу, чтобы ты утаивал вещи, которые хочешь мне сказать, но я хочу, чтобы ты хотел утаивать их. Прости, что сказал, что мне нужно, чтобы ты поговорил со мной, Лу, потому что я осознал, что это было лицемерно с моей стороны. Это тебя беспокоило, правильно? – Да, – отвечает Луи, сопротивляясь желанию скрестить руки на груди. Крошечная часть его огорчилась тому, что Гарри увел беседу от ссоры, но весомо большая часть хочет наброситься на него с поцелуями. – Я, черт возьми, ненавижу, когда ты передумываешь о чем-то посреди бела дня и даже не думаешь о том, чтобы поделиться со мной, пока это не становится фактом. Это не справедливо по отношению ко мне. – Хорошо, – говорит Гарри, выпуская длинный выдох. – Помнишь ссору, о которой мы не говорим? – Как я могу помнить то, чего не было? – фыркает Луи, опираясь щекой о холодное оконное стекло. Краем глаза он замечает, как Гарри пытается спрятать улыбку. – Давай представим, что было. Мне кажется, мы должны поговорить об этом. – Сейчас девять, и завтра школа, – напоминает Луи. – Вау, теперь высыпание перед школой это важно, малыш? Но ладно. Хорошо. У нас же свидание в пятницу, можно будет не спешить, ведь я никуда не денусь, и мы проясним все это дерьмо. – Я подросток, который не в состоянии говорить о своих проблемах, – говорит Луи. У Гарри достойная идея, но Луи хочет заставить его поднапрячься для ее выполнения. Если бы все зависело от Луи, они бы все прояснили этой же ночью, но привычка Гарри глубоко заталкивать свои проблемы и позволять им выстраивать крепость пассивности привела их к этому. - Склонный к сценам и драматическим припадкам. Скорее всего, я просто буду сидеть здесь и молча ненавидеть тебя. – Скорее всего, – соглашается Гарри, заводя машину и выезжая на трассу. – Но тогда говорить буду я. Мне даже не нужна тема, мы ведь оба знаем, как хорошо я могу не менять пластинку. – Найл говорит, что я так же плох, если не хуже. Гарри кладет руку на коробку передач ладонью вверх. Луи кладет свой мизинец и безымянный палец на нее. Он не отдергивает, когда Гарри накрывает их. – Потому что Найл не понимает твоего гения, – говорит ему Гарри. – Разумеется. – Разумеется, – повторяет Луи. Он вздыхает и официально признает свое поражение. – Прости, что хотел начать ссору. Гарри сжимает его пальцы в ответ.***
– Так ты вампир, – сказал Луи, сидя на двухместном диване в гостиной Гарри. Это слово почему-то звучало непривычно. – Технически, – ответил Гарри. – Нет, я уверен, – начал Луи, глубже зарываясь руками в карман своего худи, – что нельзя технически иметь клыки и, типа, нечеловеческие способности. – Тогда, да. Я действительно вампир. Я эмм… сожалею? – О Боже, – сказал Луи, повышая голос. Он прижал два пальца к синяку на бедре, который достался ему от Гарри на прошлой неделе, только начинающему спадать. – Так вот почему ты так часто кусаешь меня? – Я не часто кусаю тебя, – заспорил Гарри, подтянув одну ногу под свое бедро. Луи был благодарен, что он занял кресло вместо того, чтобы сесть на или рядом с Луи, как обычно. У него на коленях сидел вампир. И он сидел на коленях вампира. Зубы вампира находились вокруг его члена, и вампирский язык был в его заднице, а еще в нем был очень большой и очень хороший вампирский член. О Боже. Он позволил вампиру трахать себя в рот. Луи оскалился на него, прежде чем вспомнил, что скалится на вампира. – Ты кусал меня так много, что однажды мне пришлось провести один очень неловкий разговор со своей семилетней сестрой, когда она увидела меня без верха. Дерьмо. Гарри – если это даже твое настоящее имя – ты же не превратил меня в вампира? Дерьмо. – Нет, Луи, я не превращал тебя в вампира. И не собираюсь. Это не так просто, и по правилам на это должна быть причина, – ответил Гарри, прикусывая губу. – И, да, «Гарри» – это мое настоящее имя. Так меня назвала мать при рождении и прочее. По крайней мере, некоторые вещи были тем, чем казались. – Значит ли это, что ты знаешь, где твоя биологическая мать? Что с ней случилось? Гарри медленно поджал губы, но когда он сказал: – Не волнуйся об этом, – его голос был, как всегда, медленным и легким. – Тебя это пугает? Моя сущность? – Да, – машинально ответил Луи. Он замолчал и прикусил щеку изнутри, перебирая в голове все, что он знал о Гарри и как его собственные представления о вампирах не сходились с тем, что он видел перед собой. Некоторые вещи теперь начали приобретать какой-то смысл, но другие, казалось, были просто… Гарри. – Я не знаю. Прошло всего полчаса, мне нужно еще чуть-чуть подумать. На мгновение наступила тишина, пока Луи пытался все это переварить, а Гарри просто смотрел на него. Он открыл рот, но прежде чем он задал вопрос, Гарри сказал: – Я никогда никого не убивал. Луи закрыл рот. – Обнадеживающе, – мягко произнес он, будто не его тело только что рухнуло от облегчения. – А Зейн и его мама знают, что ты вампир? Гарри вскинул бровь. – О Господи, – сказал Луи примерно в пятидесятый раз за последние десять минут. – Я называл вампира "бро". – Гарри выглядел так, будто очень сильно пытался не рассмеяться на это. – Ой, пошел ты. Рад, что ты нашел в этом что-то смешное. Разве вампиры не должны быть очень бледными? – Что? Нет. На самом деле, это очень расистский развитый американцами образ. Это не какой-нибудь там тайный распределитель сверхъестественных сил, который выбирает только белых людей. Кроме того, Тупак Шакур был вампиром. – Ты подъебываешь меня, – сказал Луи, на глазах взрослея прямо на своем сидении. – Гарри, ты так жестко меня подъебываешь прямо сейчас. – Как обычно, – усмехнулся он, высовывая язык. – Если я ударю тебя в лицо прямо сейчас, что реально случится? – Для меня, это как легкий порыв ветра, – сказал ему Гарри, убрав ногу из-под своего бедра и ссутулившись на кресле. Его дурацкие длинные ноги были расставлены широко, и между ними было достаточно расстояния, чтобы вызвать жар в низу живота Луи и вместить его, если бы он встал перед Гарри на колени. – И ты, наверное, сломаешь себе руку, малыш, а это меня очень расстроит. – Ты осел, – напомнил ему Луи. – Я попрошу Зейна ударить тебя за меня. И почему ты сказал "развитый американцами" таким тоном? Ты разве не из Америки? Голос Гарри стал ниже, перетекая в британский акцент: – Для тебя – откуда угодно, малыш. Луи приказал своему члену заткнуться, потому что им предстояло выяснить вещи поважнее. – Это… это мое наказание за все фильмы «Сумерек», на которые я ходил с Шарлоттой в кино? Лицо Гарри помрачнело. Он покосился на Луи. Луи улыбнулся. Ему было интересно, ударил ли он в больное место. – Если тебя это утешит, то чувак, который играл Эдварда, вытащил на свет некоторые мои предпочтения в постели. – Погодите-ка. – Нам нужно обсудить, сколько странных сексуальных кинков у тебя есть из-за твоего вампиризма и сколько твоих собственных. – Тебя только это волнует? – недоуменно спросил Гарри. – Ты предпочитаешь, чтобы я спросил, откуда ты берешь кровь для кормления или насколько большая разница в возрасте у нас на самом деле? - спросил Луи, наклонив голову. – Нет, секс – это замечательно, – ответил Гарри. – Секс – это очень замечательно.***
На улице пятница. Хируки высаживает его возле дома Гарри после футбольной тренировки, когда солнце в небе уже висит низко, а у него достаточно лишнего адреналина, чтобы не бояться предстоящего разговора вообще. – Будь осторожен! Используй защиту! – кричит Лиам из машины, сигналя так, что соседи Гарри опять закатят истерику и заставят Терезу отчитать его за это позже. Луи посылает их. – Я тебя люблю, – первое, что говорит Гарри, когда они садятся на диван. Луи вскидывает бровь. – Что? Тяжелая игра – это отличное оправдание для сердца, если твой парень может слышать, как быстро оно бьется и пытается выпрыгнуть из груди. – Я тебя люблю, – повторяет Гарри. – Я никогда не говорил тебе, что очень глупо с моей стороны, но я очень сильно тебя люблю. Очень. Так сильно, что я чувствую себя, можно сказать, больным и эгоистичным из-за этого. Но мы с Зи говорили об этом – ну, я попросил его перечислить все мои недостатки, и он, конечно же, быстро нашелся с ответом – и он сказал мне то, что я уже слышал – мне пора перестать делать вид, что тот, за кого я себя выдаю, это на самом деле я. – Вау, ничего себе, – говорит Луи, расслабляясь в кресле. В его груди растекается тепло, и он прилагает весь имеющийся у него самоконтроль, чтобы не подарить Гарри лучезарную улыбку. Иногда, он действительно чувствует влияние своего возраста. Они с Гарри сидят друг напротив друга. Так же они сидели, когда Луи только выяснил правду, и внутренний романтик в нем гордится собой. Гарри, потому что он Гарри, сидит без рубашки и в коротких шортах от Nike, которые давали ощущение, что на нем даже нет трусов. Он сдвигается – приобретенная привычка, чтобы убедиться, что он не выглядит ненатурально застывшим – а затем Луи не может прекратить пялиться на очертания его члена снизу. Это не очень вовремя, потому что у них тут глубокий и искренний разговор… но. – Зейна и Терезы дома нет, не так ли? – Нет, они уехали в Портленд на выходные. А что? Луи ерзает. Ему интересно, сколько из этого вина адреналина и сколько он сам, слишком легкий на подъем. Легкий для Гарри. – Малыш, – говорит он, положив ладонь туда, куда Гарри укусил его во вторник. Гарри смотрит на него в замешательстве, но, когда он видит, где находится рука Луи, он выпрямляется, в его глазах мелькает красный, а ноздри раздуваются. – Лу, – отвечает он со скулением в голосе. – Мы даже не договорили ни о чем. Луи пожимает плечами. – Ты признался мне в любви. Это все, что я хотел услышать. – Серьезно, ничего так просто не решается, Лу, – возражает он, не отрывая глаз от шеи Луи. Он сдается. Луи разводит ноги шире. У них не было времени на это после того безумного хаоса в лесу, и Гарри должен был ожидать этого. Дом пуст, он наполовину раздетый; он знает, что Луи обычно возбуждается после тренировок, и он признался ему в любви. Наверняка, он все подстроил. Он же знает, что Луи отвлекается, когда для него с делом покончено. – Да, но все же. Я хочу сейчас. Хочу. А ты просто откажешь мне? Единственное, что утешает Луи в том, как легко он поддается Гарри, так это то, что Гарри поддается еще легче. В мгновение ока Гарри пересек комнату и усадил Луи себе на колени. Его рот сразу находит шею Луи, потому что он нелепый банальный и влюбленный в Луи. – Конечно, не откажу, Боже. Ты просто ужасен. Луи гладит его по голове, чувствуя себя очень самодовольным. Ему кажется, что теперь все хорошо.