Магия и магия

Привычки нескольких веков давности так просто не отпадают. Великий Магистр Лойсо Пондохва и в Шахшаноре всегда сидит в той же позе, в которой Крейя застала его на одиноком холме посреди вечно порождающей самоё себя и снова гибнущей Эйши. Откинувшись назад, то сомкнув руки за головой, то обхватив коленку в обманчиво шатком равновесии; запрокинув голову, словно в ожидании, что в лицо, в горло, вот-вот бросится пагубный терзающий ветер. С его родного языка «Эйша» переводится просто — «мой ад». Крейя никогда не жалела, что забрала его оттуда, а теперь ещё и не удивлялась этому.  — Я всё делаю верно? — спрашивает он, не открывая глаз. Крейя расслабляет глазные мышцы, позволяя себе расфокусировать взор — так проще всего увидеть ауру. И, как всегда, оказывается не готова к бушующему изумрудному времявороту, заполняющему условно-человеческий контур. Магические завитки сплетались в тугой клубок влюблённых змей, жадно пульсировали от наполняющей Седьмую Оболочку маны. При первой встрече Лойсо, маг колоссальной мощи, не ставший до сих пор Высшим лишь по причине отсутствия знакомых богов, поразил магистра шумерской Гильдии именно тем, что не имел ни малейшего понятия о медитации — в его родном мире, как она успела понять, эфирные потоки распределены как-то иначе и по-другому текут сквозь магическое начало. Но уроки Крейи он схватывал на лету, и сейчас полные губы магессы тронула горделивая улыбка творца, любующегося своим творением.  — Лучше чем все, кого я видела, — без капли восхищения отвечает она, потому что не умеет делать комплиментов, а может только сказать правду. А Великий Магистр Ордена Водяной Вороны в комплиментах и не нуждается. Сквозь незримые пальцы его опытного разума не утекает на ветер, кажется, ни грана маны, и это при том, что Крейя учит его не больше недели.  — Это плохо, — улыбается Лойсо, как кот при виде сметаны, — потому что предсказуемо.  — Есть результат, притом отменный. Мне этого довольно. Безразличный тон никак не вяжется с лаской, с которой Крейя отбрасывает с лица Великого Магистра длинные, удивительно лёгкие выгоревшие пряди. В последнее время Лойсо стал вслед за нею собирать волосы в хвост, но сейчас он растрёпан, и ей это нравится. А миг спустя его сухие пальцы стягивают её ленту, и тяжёлая корона смоляных волос блестящей волной рассыпается по плечам Крейи. Девочка в двадцать раз младше его, но он всё равно позволяет ей вести. Позволяет первой привлечь его к себе за края рубашки, собрать взлохмаченные волосы в кулак, разбавляя пряной ноткой боли нежность её поцелуя. Позволяет ей, самой не кладезю опыта, ибо сам никогда не углублялся в изучение науки ласк и простыней, просто не видел в этом толку, хотя со стороны, как наблюдатель, знал всё. Ману можно получать и в любви — это его изрядно позабавило. Причём получать очень по-разному. Можно просто подхватывать то, что выплёскивает душа любовника в момент пика наслаждения, или даже вырывать у неё, не дожидаясь милостей — но это тот же вампиризм, им пусть промышляет цепной безумец Кеттарийца. Можно в тот же момент пика разом выжать из собственной души все её возможности до предела — но это то же накопление, всего лишь ускоренное. Лойсо куда любопытнее третий путь, самый труднообъяснимый, сродни симбиозу, переполняющий маной обоих участников страстной мистерии. Крейя тоже считает его наилучшим, и потому не торопит тот момент, когда двое становятся одной плотью. Здесь маги должны до дна высмаковать каждый миг, но даже не будь они магами… Она всё равно этого хотела. Он видит в ней самого себя — в свои двести лет или около того. Обычно Крейю бесит, когда он говорит это — слишком уж она хочет быть только собой и никем иным, поэтому начинает чернеть лицом, сыплет именами богов и демонов, и ей невдомёк, что в устах Лойсо Пондохвы это выражение величайшего восторга. Ему нет нужды отражать её, как остальных, — с ней они и так похожи больше, чем это кажется мыслимым. Уста сероглазой красавицы мягки и податливы, как у пятнадцатилетней девы, а руки жестки и властны, как у любого опытного артефактора; рот Лойсо растрескался от вековечного ядовитого ветра Эйши, но руки, привыкшие к плетению чар, до сих пор чутки, хотя и крепки — вот, пожалуй, единственное различие. Полдень успевает смениться полночью, когда на губах влюблённых замирает последний вздох пламенеющей неги. Крейя лежит, полуприкрыв глаза, на залитой лунным светом крыше Шахшанора, и обнимает возлюбленного, но даже не думает дремать. Лойсо гладит её по спине, мимодумно наблюдая, как копошится в блюде с финиками одноглазый питомец спасительницы — кажется, юный Макс называл таких вуглускрами. Будет ли мальчишка ещё искать встречи с ним, а если будет, то найдёт ли?  — Ты ведь собираешься прожить шестьдесят веков? — низкий, напевный голос Крейи ложится на душу Великого Магистра, точно прохладный мёд на язык.  — Я бессмертен, моя маленькая леди. Я собираюсь прожить дольше, чем любой, кому бы вздумалось считать мои грешные года.  — Это хорошо. Я уже готовлю тебе подарок на шеститысячелетие. Его быстроживущая умница сегодня определённо в ударе — Лойсо снова глядит на неё с изумлением. Ноготок Крейи рисует линию на его обнажённой груди, очерчивает кадык и замирает у подбородка.  — Ты ведь всегда мечтал о том, чтобы уничтожить мир?