Дело, не слово

Миссия была не из интересных. Именно об этом говорило выражение лица Кисаме. Вздумай кто сказать Итачи, что не лицо у его напарника, а морда, неизвестный смельчак наткнулся бы на непонимающий взгляд. Черных глаз — если повезет. После нескольких лет совместной работы Кисаме стал для Итачи привычен так же, как плащ в красных облаках или хитай-атэ с перечеркнутым символом Огня на протекторе. И у плаща, и у Кисаме были определенные недостатки: при одном взгляде на них люди со слабыми нервами торопились убраться от греха подальше. Жители деревеньки на болоте, где нужно было забрать свитки для Лидера, слабыми нервами не отличались. Они сотрудничали с Акацками давно и прочно; сквозь болото проходило многое. Если, конечно, не тонуло. А то, что не тонуло, могло понадобиться Лидеру в его загадочных начинаниях. Например, эти свитки, за которыми никто не хотел идти. В конце концов, на миссию назначили Кисаме с Итачи — они единственные еще ни разу не были на болоте. Дейдару это назначение, кажется, огорчило. — Учиха, мгм, — бормотал он недостаточно тихо для того, чтобы Итачи его не слышал. — Вот пойдет он туда, гм. А больше Учих не осталось… — Искусство — в вечности, — таинственно возражал Сасори. Зецу молчал, ухмыляясь по своему обыкновению. Он, как и Сасори с Дейдарой, в деревне на болоте уже был. Какузу и Хидан тоже могли бы добавить свою лепту и прояснить ситуацию, но они были заняты на собственной долгосрочной миссии. Хотя что там прояснять. Скорее всего, подначки других членов организации объяснялись непримечательностью миссии. Кому интересно тащиться через душные болота, собирая на себе всех местных комаров, ради пары свитков? Но шиноби миссию не выбирают. Итачи знал об этом с малолетства, одинаково серьезно относясь и к миссиям D-ранга, и к серьезным заданиям. Возможно, потому со временем он стал лучшим. Он стал отступником. И до сих пор серьезно относился к любым заданиям. Кисаме относился к миссиям точно так же. Узнав о предстоящей, он не проявил недовольства — не на словах. После третьего часа на болоте Итачи поймал себя на том, что готов возмутиться первым. Ему здесь не нравилось. Дорожка, пересекающая болото, была выложена камнями — похвальная предусмотрительность. Поначалу она казалась заброшенной, многих камней не хватало, другие поросли мхом и стали скользкими. Ступать бесшумно в таких условиях не получалось, Итачи чувствовал себя как на ладони, но волновало его даже не это. С каждым шагом, приближающим его к деревне, беспокойство нарастало. Что-то было не так. Неясное предчувствие раздражало шестое чувство Итачи, как мог бы раздражать слух — металлом по стеклу — неприятный звук, становящийся все громче. Когда вдали замаячили бурые крыши, беспокойство достигло апогея. — Пришли, Итачи-сан. Итачи перевел взгляд на напарника, о котором за всеми тревогами почти успел позабыть, и приподнял брови. Недовольство Кисаме приказало долго жить. Напарник усмехался, показывая излишне острые зубы; некстати вспомнилось, как он выглядит, когда сливается с Самехадой. В свое время Дейдара охарактеризовал каждый устоявшийся дуэт в их организации метким словцом. Сасори пообещал вырвать ему язык и подарить вечности, но Дейдару эта угроза не испугала. Лидера и Конан он охарактеризовал как «Чету», Какузу и Хидана назвал «Бессмертными ублюдками», себя и Сасори почитал как «Ценителей искусства». Кисаме и Итачи досталось имя «Монстры». Первый был монстром в буквальном смысле. А второй… — Идем, — монстру, уничтожившему собственный клан, нечего опасаться жителей полуразвалившейся деревни на болоте. *** Пахло здесь отвратительно. Болото не розами благоухает, дело ясное, да и неприятные запахи были Итачи не в новинку. Смерть пахнет куда хуже какого-то болота, дерьмом и кровью, а после — начавшимся разложением, сладковатой гнилью. Тем не менее, запах, витавший в деревне, Итачи очень не нравился. Тухлые водоросли, плесень, перегной… и что-то еще. Неуловимое, на грани восприятия, вызывающее рвотные позывы, но в то же время не лишенное нотки… чего? Шуточки Дейдары уже не казались нелепыми. На болотах было сыро, но здесь, в деревне, укутанной туманом, будто мокрым покрывалом, влажность воздуха и вовсе подскочила до неведомых высот. Может, потому Кисаме и почувствовал себя вольготно; Итачи убрал озябшие руки в карманы и принялся изучать окрестности. Жители деревни вели себя подозрительно. Они не обращали на шиноби никакого внимания, будто не видели их вовсе, и ходили между домами туда-сюда, иногда натыкаясь на стены. Итачи сделал еще одну мысленную пометку в списке странностей, а потом один из деревенских, до этого бессмысленно топтавшийся у стены, обернулся. Он посмотрел прямо на Итачи — гнойный, мутный взгляд глаз, тусклых, будто у снулой рыбы. Белое отечное лицо местного жителя задрожало, как желе, и секундой позже Итачи понял, почему: безгубый рот растянулся в бессмысленной усмешке. В нос ударил запах рыбы; к горлу подкатила тошнота. — Итачи-сан? — недоуменный голос Кисаме заставил Итачи отвлечься. Оказывается, он отступил на шаг и наткнулся на напарника. — Ты не заметил ничего странного? — ровным голосом спросил Итачи. Он не смотрел на Кисаме — только на болотного жителя. Тот больше не улыбался и не проявлял к шиноби никакого интереса; медленно, но вместе с этим грациозно направился дальше по улице. Обычный человек, ничего особенного… «И чакру он не использует. Тут никто ею не пользуется». Кисаме хмыкнул. — Это хорошая деревня. Тихая. В «тихости» местным жителям было не отказать. То ли дело Коноха. Помнится, однажды они с Кисаме были из нее бесцеремонно выставлены… тогда им пришлось драться. Если это можно так назвать. — Здесь слишком сыро, правда. Не самое подходящее место для вашего здоровья, Итачи-сан? Если не считать вашей привычки стоять под дождем. — Не твое дело. Итачи двинулся к самому большому дому, полагая, что свитки находятся именно там. Двери у дома не было. За дверным проемом обнаружился постоянно поворачивающий коридор, худо-бедно освещаемый гнилушками. Коридор завершился еще одним дверным проемом. С верхнего косяка свисали полотнища паутины; Итачи поджал губы. Толстые нити… какого же размера должны быть пауки? Он только чуть склонил голову; Кисаме, чтобы пройти в проем, пришлось едва ли не пополам согнуться. В помещении, где они оказались, было единственное маленькое окно. Освещение, впрочем, обеспечивало не оно, а фонарь на деревянной стойке. Свеча в фонаре мигала. Казалось, она готова вот-вот погаснуть. Вокруг свечи кружились мохнатые коричневые бабочки. Их жирные тельца заслоняли свет; приземистая женщина, обнаружившаяся за стойкой, не обращала на бабочек ровным счетом никакого внимания. Она рассматривала предметы, вываленные на стойку, подсчитывала что-то, шевеля губами, и даже не повернулась к вошедшим шиноби. — Здравствуйте, — сказал Итачи. Кисаме отошел к окну с таким видом, будто заметил там что-то интересное. Женщина подняла взгляд. У нее были невыразительные, широко расставленные глаза и большой рот. Сальные волосы падали ей на лицо, такое же бледное и отечное, как у других жителей. Выцветшее зеленое платье подчеркивало складки жира на ее боках, выпирающий живот и огромную обвисшую грудь. — Шиноби, — голос женщины был молодым и резким. — Желаете остановиться на ночь? Я продаю, — она кивнула на стойку, — разное. Итачи сам видел: кунаи, сюрикены, дымовые бомбы, свитки… — Лидер организации «Акацки» просил передать, — он вытащил из кармана послание. Женщина взяла не глядя: — Иссушение… Ему нужны свитки Иссушения. Это слово Итачи, не так уж плохо разбиравшийся в свитках, слышал впервые. — Проклятие, — он знал, что не выдал свое удивление и взглядом, но женщина все равно объяснила. Ее большой лягушачий рот сложился в гримасу, которую нельзя было назвать улыбкой. — На болотах знают толк в проклятиях. И в благословениях, — добавила она, бросив непонятный взгляд на замершего Кисаме. — Итачи-сан, — Кисаме не обернулся, — дождь начинается. Итачи и сам слышал: первые капли забарабанили по дощатой крыше. — Переночуете здесь? — женщина с лягушачьим ртом протянула Итачи несколько свитков. — Когда идет дождь, на болотах становится опасно. Этого она могла бы и не говорить. Итачи прекрасно помнил заброшенную дорогу через болото и камни, скользящие под ногами. — Нет, — оставаться здесь дольше необходимого Итачи не собирался. Ему не нравилось, как говорит эта женщина: медленно и протяжно, с затаенной насмешкой. Она вела себя так, будто знала больше, чем он, и, возможно, действительно знала. Проверять Итачи не собирался. — Ваше дело, — женщина будто потеряла к ним интерес, вернулась к своим сюрикенам. Среди предметов на стойке Итачи узнал короткий меч ниндзято… «Невозможно». Разумеется, это не мог быть тот самый меч. С тех пор столько воды утекло, да и от Конохи до болот почти месяц ходу. — Кисаме, — Итачи окликнул напарника, уже стоя на пороге. Кисаме все так же смотрел в окно. *** — Это непростая деревня, — сказал Кисаме, когда они вышли на улицу. Неодобрения в его голосе не слышалось. Миссия больше не кажется Кисаме скучной, понял Итачи. Что там, Кисаме наслаждается. Дождем в том числе — родная стихия. Родной стихией Итачи был огонь. Возможно, потому он зашелся кашлем, не успели они покинуть деревню. Он кашлял и кашлял, не в силах остановиться и ненавидя свою проклятую слабость. Это было лучше, чем потянуться за стаканом и опрокинуть его на себя из-за стремительно ухудшающегося зрения; много лучше, только Итачи казалось, что он не сможет остановиться. Так и будет кашлять, пока все лишнее не покинет его тело: и здешний смрад, и воспоминания, и та сила воли, на которой он держался с детства. За которую его считали гением, из-за которой он был изгнан. — Мы возвращаемся, — голос Кисаме звучал непреклонно. Итачи хотел возразить, но не мог сделать этого из-за кашля. Он и идти-то не мог; Кисаме взял его под руку, вцепившись пальцами в плечо слишком сильно. Синяки останутся, подумал Итачи. Враг не мог нанести ему существенные повреждения, но болезнь подтачивала Итачи изнутри. Кисаме был привычен так же, как эта болезнь. — Отпу… сти, — ему удалось это сказать. Удалось задавить кашель; впрочем, тот готов был прорваться в любое мгновение. Итачи шатало. Взгляд привлекли плотно сжатые губы Кисаме; иногда Итачи приходило в голову, что у Кисаме могут быть собственные желания. Ненужная мысль. *** На ночь остановились у женщины с лягушачьим ртом. Другие жители то ли не понимали, что к ним обращаются, то ли не хотели замечать шиноби в черно-красных плащах. Один из них на глазах Итачи передвинул огромный камень, заслоняя вход в чей-то дом, а сам остался на улице. «Слишком тяжелый». Болотный житель не походил на силача, но Итачи и Кисаме без применения техник смогли сдвинуть камень на пару пальцев. Деревенский наблюдал за ними без малейшего интереса. Итачи переглянулся с Кисаме. Никто не сказал ни слова. — Значит, вы все же решили остаться, — женщина не выразила удивления. — Ужин? «Да» Кисаме и «Нет» Итачи прозвучали одновременно. Итачи не хотел есть. И сушиться у огня, о котором после осведомился Кисаме, не хотел тоже. Не так уж сильно он промок. У Итачи было чувство, будто они попали в западню и теперь обречены ходить кругами, не находя выхода. Это все ему сильно не нравилось. От вида ужина, который женщина с лягушачьим ртом принесла Кисаме, Итачи стало нехорошо. Ужинали в комнате со стойкой, сидя за колченогим столом возле окна. — Выпей, — местная жительница отвлекла Итачи от созерцания чего-то белого, длинного и шевелящегося. Может, оно и не шевелилось, конечно, Итачи не был уверен, что стоит верить своим ощущениям. И причина заключалась не в гендзюцу. Никакого гендзюцу тут не было и в помине, но само это место… миру, который знал Итачи, оно будто не принадлежало. Вода в глиняной чашке, которую протянула ему женщина с лягушачьим ртом, казалась самой обычной. Чашка источала приятное тепло. Итачи взял в ее руки и отпил глоток. Болотная тина, затхлость, плесень; вода в чашке была зеленой, а женщина улыбалась. Нет же. Прозрачная вода. И теплая. Итачи преодолел искушение помотать головой. — Я провожу вас в комнату. Незаметная дверь располагалась за стойкой. Во всяком случае, тут есть дверь, подумал Итачи. На деревянных стенах комнаты кое-где виднелась цвель. Окно здесь было больше, чем в предыдущем помещении. Прямо на полу располагался очаг из выложенных камней, у стен стояли две узкие кушетки со стопками одеял. — Это ваша комната? — зачем-то спросил Кисаме. — Не волнуйтесь, — лягушачий рот расползся в улыбке, — по ночам я не сплю. Итачи думал, что и ему не удастся уснуть, но ошибался. Сидя у очага, в какой-то момент он понял, что отключается, и едва успел добраться до кушетки. Первым на страже все равно стоял Кисаме. *** Кому-то Итачи-сан мог показаться беззащитным. Кому-то — монстром. Кисаме не поддерживал ни одну из этих точек зрения. Для него Итачи был прежде всего шиноби, достойным уважения. «Шиноби, которого я хочу поиметь». Кисаме ухмыльнулся, представляя реакцию Итачи-сана на подобное заявление. Аматерасу? Может быть. Итачи не страдал излишней стеснительностью. Выстирав свои вещи в погожий денек и развесив их сушиться на поляне, он мог безо всякого стыда расхаживать голышом. И расхаживал бы, не оставляй Кисаме ему свой плащ. Понятие «стеснение» Итачи было незнакомо. Он то ли не понимал, что его можно хотеть, то ли плевал на чужие хотения; гений прославленного клана, а как же. Наверняка его многие хотели. И обнять со спины, и впиться зубами в шею, чувствуя терпкий привкус крови; и привязать за руки к кровати, как в публичных домах, чтобы потом иметь долго и неторопливо, наслаждаясь каждым движением. Нет, долго бы не вышло. Вышло бы — бесконечно. Хотел бы Кисаме знать, все ли гении такая отрава. Может, только ему повезло. Превращать Итачи в свою личную отраву Кисаме не собирался. Аматерасу казалась ему достаточно веским препятствием. «Но только не теперь. Сейчас он спит». Достаточно связать ему руки и завязать глаза. Итачи неважно чувствует себя на болотах, в отличие от Кисаме. Простые действия — и Кисаме осуществит то единственное, что может назвать своей мечтой. И потеряет себя. Того, который точно знал, что такое «цель». Мечта и цель — разные вещи; Итачи достоин уважения. Собственная жизнь достойна уважения. Незачем пускать ее под откос по низменным причинам. Лучше найти в публичном доме невысокую брюнетку и отлюбить ее так, чтобы ходить не могла — с надлежащей денежной компенсацией. — Кисаме. Он оглянулся, не понимая. Итачи-сан спал. Кто тут еще мог знать его имя? — Кисаме. Голос исходил от окна, за которым шумел дождь. Кисаме не спеша двинулся вперед; полосы ткани с Самехады готовы были слететь в момент. Достаточно правильного движения. — Кисаме. Если раньше голос чуть шептал, теперь он казался громче. Настойчивее. Кисаме прищурился, вглядываясь в окно. Ничего. Послышалось? Он напряг слух, но услышал вовсе не давешний голос. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Что-то приближалось. Что-то огромное, судя по звукам. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Оно не шло — скакало. Шлеп. Шлеп. Все ближе и ближе. Шлеп! В свете молнии Кисаме увидел то, что прислонилось к оконному стеклу. *** «Утро вечера мудренее», — подумал Итачи, поднимаясь. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера. Ни навязчивый запах, ни сырость его больше не тревожили, хотя очаг успел остыть. Кисаме спал на соседней кушетке. «Он меня не разбудил». Это было странно. На памяти Итачи Кисаме допустил такой промах впервые. Бегло осмотрев комнату, Итачи заметил еще одну странность — лужу под окном. Окно было закрыто. Возможно, ночью его открывали? Дверь скрипнула. Итачи вышел в комнату со стойкой и никого там не увидел. Предметы, разложенные на стойке, тоже бесследно исчезли. «Я слишком крепко спал». На улице Итачи тоже никого не увидел. Деревня еще спала; допотопный сортир обнаружился на заднем дворе дома, в котором они с Кисаме провели ночь. «Пора возвращаться». Когда Итачи вернулся в дом, Кисаме уже не спал. Он сидел на кушетке в обнимку с Самехадой и морщился, будто пытаясь что-то вспомнить. — Как прошла ночь? — холодно осведомился Итачи. Кисаме нахмурился, потом покачал головой: — Ночь как ночь, Итачи-сан. Ничего особенного. — Ты поэтому меня не разбудил? — Я… заснул, Итачи-сан, — Кисаме говорил медленно, с видимым трудом. — Это я вижу. Откуда тут лужа? — Крыша протекает, наверное… Итачи-сан. «Это я тоже вижу». Состояние напарника Итачи не понравилось. Он видел Кисаме раненным, пять дней не евшим и не спавшим трое суток, измотанным после двухдневного перехода и расслабленным после визита в бордель — но заторможенным не видел никогда. В любую минуту Кисаме мог собраться и встать с Итачи спина к спине, быть напарником, привычным и надежным… В любую, но только не сейчас. — Нужно передать свитки Лидеру. Кисаме кивнул. *** Когда болото осталось позади, ему стало легче. До этого голова казалась тяжелой, а мир перед глазами подрагивал. Был ненастоящим. Настоящим в мире был только Итачи. Теплый, свой, живой. Терпкий вкус крови… Это достойно уважения. Мысли путались. Кисаме не думал, что может дойти до такого, но одновременно понимал: все как всегда. Ничего не изменилось. Просто день. Просто Итачи. Они просто идут. Куда? Отдать Лидеру свитки Иссушения. Болотные жители знают толк в проклятиях. Когда женщина с болот сказала это Итачи, Кисаме показалось, будто он что-то увидел за окном. Какое-то движение… дрожание. В этом не было опасности. Итачи спросил, что случилось ночью. Кисаме не знал, что ему ответить. Когда они ушли с болот, стало легче. Гораздо легче; деревья вместо топей, поросших непривлекательными кустами. А у деревьев корни. Длинные, на тропинке… Земля ударила Кисаме в лицо; кажется, Итачи что-то кричал. *** В лесу пахло гораздо приятнее, чем на болотах. Здесь тоже было душно, но по-другому. Итачи без особого труда нашел пещеру неподалеку от тропинки. Потерявший сознание напарник не показался ему тяжелым. Кисаме был очень горячим; медицинские дзюцу его не взяли, разве что чуть сбили температуру. Требовалось узнать, в чем дело, и чем скорее, тем лучше… Но проводить более серьезный осмотр посреди тропинки Итачи не собирался. Пещера подошла как нельзя лучше. Тут было небольшое озерцо, из которого Итачи напоил бредящего напарника. Кисаме нес что-то про «поцелуй» и «уважение»; Итачи не особенно прислушивался. До тех пор, пока при более тщательном осмотре не обнаружил на шее напарника свежие отметины. Больше всего они походили на… засосы. — Поцелуй, — пробормотал Кисаме. Итачи дал ему еще воды. Кисаме пил с жадностью, пока не поперхнулся. — Воды… Вода. Итачи попытался напоить напарника снова, но Кисаме вертел головой. Вода текла у него по подбородку, по синеватой коже мускулистой груди. «У той вчерашней женщины тоже были синие руки. Разбухшие. И ногти почти черные — не от лака». Итачи набрал в рот воды. Потом наклонился — и прижался к губам напарника губами. Когда он отстранился, по щеке Кисаме стекала единственная потерянная капля. Остальное он проглотил. Язык у него тоже был горячий, подумал Итачи. Проку от этой мысли не было никакого; он провел рукой по отметинам на шее напарника, пытаясь понять, что бы это могло значить. Коснулся лихорадочно вздымающейся груди Кисаме; его сердце колотилось как бешеное. «Долго он так не протянет». Машинально слизнув капельку воды с собственных губ, Итачи перевел взгляд на свои пальцы. Темная краска. Он послюнил палец, потер им следы на шее Кисаме — первый, второй, третий. Последняя отметина поддалась. Она и без того была полусмыта водой. Под отметиной обнаружилась печать, которую Итачи видел впервые. *** Ночь выдалась беспокойной. Приготовив на входе в пещеру печати, ловушки и прочие сюрпризы для незваных гостей, Итачи вернулся к Кисаме, пробуя одно дзюцу за другим. К утру Кисаме очнулся, но заслугой Итачи это не было. Скорее всего, проклятие, наложенное посредством печати, перешло на новый виток развития. Как от избавиться от печати, Итачи не знал. Ни один из известных ему многочисленных способов в данном случае не годился. Взгляд Кисаме Итачи тоже не понравился. Мутный, такой же, как у болотных жителей… и недобрый, будто у женщины с лягушачьим ртом. — Свитки, Итачи-сан, — голос Кисаме, впрочем, звучал совершенно нормально. — Вы должны отнести их Лидеру. — Мы должны, — возразил Итачи. — Ты не можешь передвигаться. Здесь есть озеро. День-другой подождешь. — Пока вы не доставите свитки? — Пока я не вернусь на болото и не узнаю, что там с тобой произошло. Сильный рывок застал Итачи врасплох. Такого он от Кисаме, которого все еще лихорадило, не ожидал. Повалившись на напарника, Итачи тут же попытался высвободиться, но его подмяли под себя; чужие руки закрыли глаза прежде, чем Итачи использовал шаринган. — Вы пойдете на это, Итачи-сан? — голос Кисаме звучал в абсолютной темноте. Итачи часто видел эту темноту во сне; она поглощала его, а он не особенно сопротивлялся. Чему быть — тому не миновать; свой выбор он сделал сам. — Ради меня? — Мы напарники. Равнодушие. Что еще он мог испытывать? Только равнодушие. Мертвецу чувства ни к чему, даже если его срок не пришел; даже если пока он может ходить и разговаривать. И применять клановые техники… сильнейшие, доступные только гениям. Руки Кисаме разжались. В прежние времена такая выходка стоила бы ему семидесяти двух часов в гендзюцу, но не теперь. На него действовала печать. — День или два, — сказал Итачи на выходе из пещеры. Кисаме не ответил. *** На этот раз по болоту было идти куда легче. Итачи торопился: неизвестно, что будет происходить дальше. От спятившего напарника толку немного. Кроме того… Итачи не мог сказать, что сегодня полностью контролировал ситуацию. Возможно, он сумел бы освободиться самостоятельно. Убив Кисаме. А возможно, и нет. Он слишком привык полагаться на напарника. Это могло стоить ему жизни. На улицах болотной деревеньки бесцельно бродили ее оплывшие бледные жители. Дойдет и до них. Прежде всего нужно поговорить с женщиной за стойкой. Итачи зашел в знакомый дом… и замер. Паутина. Она была повсюду: на стойке, на столе, на окне. Он распахнул дверь в комнату, где они с Кисаме провели ночь: стены, покрытые цвелью и паутиной, истлевшее тряпье в углу, пустая оконная рама. Выйдя из дома, Итачи сгреб за воротник первого встречного: — Кто живет в том доме? — Это заброшенный дом, — ответил ему кто-то из-за спины. — Там ночуют посвященные Болотной Матери. — Какие посвященные? — Итачи обернулся. На него смотрел самый обычный с виду парень. Не бледный и не опухший. И не смердящий тухлыми водорослями, как тот, кого Итачи держал за шкирку. — Те, кого Болотная Мать почтила своим благословением. Разжав пальцы, Итачи обернулся к новому собеседнику. — Кто такая… Болотная Мать? — Прародительница болот. Наша прародительница. Время проходит, страны рушатся, — на широком лице парня застыло торжественное выражение, — народы исчезают. А болотные люди все живут. Благословение Матери дарует нам вечную жизнь и большую силу. Но его удостаивается не каждый. — Например, мой напарник? — Сначала мы хотели поглотить вас, — отозвался парень, — тех, кто носит плащи в красных облаках. Но Болотная Мать избрала вас своими служителями. Она всегда выбирала одного из двух. Твой напарник избран. Теперь ему надлежит служить Болотной Матери и приносить жертвы ей во славу. — И какие же это должны быть жертвы? — Если твой напарник не будет есть мясо поверженных им противников — он умрет, — парень посмотрел Итачи в глаза. — Ему выпала великая честь. Я не могу получить милость Матери уже несколько лет. Она не появляется передо мной в заброшенном доме. — А отказаться от этой чести никак нельзя? — Итачи не нравилось то, что он слышал. — Отказаться? — незнакомец выглядел удивленным. — От даров не отказываются. — И поговорить с этой… Матерью никак нельзя? — кажется, его не услышали. Пока Итачи говорил с болотным жителем, которого не посвятили, вокруг них медленно, но верно смыкалось кольцо «посвященных». Теперь они не бродили туда-сюда, время от времени утыкаясь в стены. — От даров не отказываются, — повторил парень. — Ты пришел к нам сам, без напарника. Ты насытишь нас. Это Итачи категорически не устраивало. Гендзюцу не возымело эффекта. Благословение или проклятие, а скорее всего — неизвестная Итачи печать блокировала его способности. К счастью, не все. — Аматерасу. Черный огонь распространился, пожирая белую плоть. «Вы совсем себя не бережете, Итачи-сан», — показалось Итачи, или он и вправду услышал знакомый голос? Потом его ударили по голове, и все поблекло. *** — Надо было принести его в жертву, — сказал Хидан. Иначе он не здоровался. — Это ничем не оправданные расходы, — не согласился Какузу. Итачи подозревал, что инициатором оказанной ему помощи был именно казначей организации «Акацки». Впрочем, неизвестно, чем бы окончилась «помощь», отрубись он на час, а не на две минуты. — У вас здесь миссия? — Тебя это не касается, — отрезал Какузу. — Вы ищете женщину, которая использует нестандартные печати, — Итачи кое-как отлепился от стены дома, на которую до этого опирался. Подошел к дверному проему, провел влажными от пота пальцами по верхнему косяку. Его догадка подтвердилась: — Вот такие. — Что ты об этом знаешь? — Какузу казался заинтересованным. — На Зецу такая печать, верно? — Итачи не нуждался в ответе. — И на Хидане. На Сасори она тоже была, должно быть. Но тело Сасори — не настоящее. Он сменил его, а вместе с ним избавился и от печати. — Его можно понять, — буркнул Хидан, — пользы от печати, по сути, никакой, а жрать мертвечину и драть все подряд не каждому понравится. — Лидер хочет узнать о печатях больше, — Итачи не спрашивал, а утверждал. — Ему не нужны свитки. Он ловил мастерицу печатей на живца. А нас предупредить не потрудился… Я мог бы разобраться в печатях сам, если бы знал, что они тут есть. — Никто не знал, где они, — возразил Какузу. — В этой деревне необычная атмосфера. В домах можно увидеть странные вещи, — Итачи вспомнил воду, которая казалась ему то прозрачной, то зеленой, и меч ниндзято. — Или почувствовать. Все — за счет печатей, нанесенных на строения. «А еще они сильнее гендзюцу. Поэтому я не мог его использовать». — Я должен изучить их подробнее. И твою тоже, — сказал Итачи Хидану голосом, не терпящим пререканий. — И тела убитых. Хидан окинул трупы мрачным взглядом: — Я не могу их есть. — Тут вроде был один обычный, — заметил Какузу. — Учиха с ним говорил. Где там то, что от него осталось… Итачи застыл. — От «нее», — поправил. Удивленные взгляды стали ему наградой. — Это и есть человек, который накладывает печати, — объяснил Итачи. — Та «женщина», которую вы ищете. Хидан приоткрыл рот. — Где он? — Какузу оправился первым. — Вы уничтожили его подчиненных. Подчинить Хидана он не смог, иначе такого бы не допустил. Видимо, его «благословение» наложилось на уже существующее, — Итачи лихорадочно соображал, — и подействовало только частично. Теперь ему опасно тут оставаться. — Но мы не всех перебили, — возразил Какузу, пока Хидан возносил хвалу своему Дзясину. — Один остался. — Кисаме. Они переглянулись; в следующую секунду Итачи сорвался с места. «Бессмертные ублюдки» последовали за ним. *** …Голод. «Итачи-сан достоин… уважения». Он пытался держаться за эту мысль, но она выскальзывала, как соломинка из рук. «Слова, — шептало подсознание, — это все только слова. Не лги себе. Подумай лучше, что бы ты хотел с ним сделать. Трахнуть его? Удовлетворить им свой голод? Чтобы он остался с тобой навсегда…» — И то, и другое, — от одних мыслей рот наполнялся слюной. — Чтобы стать одним целым. «Так хищник любит свою жертву; ты знал, как называется это чувство. Еще когда увидел его впервые, стройного, темноволосого, смертельно уверенного; ты знал». — Нет. «О, ты хотел его с первой минуты, с первого мгновения. Повалить на землю и раздеть, и делать все, что пожелаешь. Ты уже тогда хотел поглотить его — потому и думал о его крови». Голос был слишком навязчивым, а шея будто огнем горела. Когда ушел Итачи-сан? Он сказал — день… или два. Сколько времени прошло с тех пор? «Когда он вернется, ты сделаешь то, что хотел. Но не сразу. Он не должен заподозрить». Кисаме кивнул, соглашаясь с голосом. Будет нехорошо, если Итачи-сан догадается. *** Ловушки, которые Итачи оставил на входе в пещеру, никто не потревожил. Впрочем, это еще ни о чем не говорило — они тоже вошли, не запустив ни одну из них. Кисаме был на месте. Итачи поймал себя на подобии облегченного вздоха и запоздало удивился. За свой плащ, к примеру, он никогда не тревожился. Значит ли это, что Кисаме… — Итачи-сан, — увидев напарника, Кисаме с невероятной скоростью двинулся ему навстречу. Что-то возмущенно закричал Хидан; это опасно, подумал Итачи. Он понял бы и без предупреждающего крика, но отступить в сторону не мог. Это означало бы — он Кисаме не доверяет. — Итачи-сан, — руки напарника легли ему на плечи, сжали крепче, чем требовалось, — берегитесь! Итачи не понял, когда Кисаме успел отодвинуть его в сторону. Потом напарник согнулся от боли, прижимая руку к шее… Второй рукой он успел выхватить кунай и метнуть его в сторону озера. Раздался приглушенный вскрик. — Он там, — понял Какузу. — Я принесу его в жертву, — воодушевился Хидан. Итачи только сказал: — Аматерасу. Последовавшие за этим истошные крики стали ему наградой. *** — Задание провалено, — сокрушался Хидан, — и все по твоей вине… — дальше следовал перечень ругательств, в которые Итачи не особо вслушивался. В отличие от Кисаме. — Нарываешься? — Ну и че ты мне сделаешь? Ты уже не бессмертный! — отрезал Хидан. — Все техники рассеиваются со смертью их обладателя. Что теперь Лидеру скажем? — Сами думайте. — Как это? — реплика Итачи повергла Хидана в ступор. — А ты типа ни при чем? — У нас было задание доставить Лидеру свитки, — поддержал Кисаме, — и он их все еще ждет. Хидан сплюнул и пробормотал, что с «монстрами» лучше не связываться. — Невыгодно, — поддержал Какузу. *** В лесу вкусно пахло зеленью. После недавнего дождя все пошло в рост. — Итачи-сан, — сказал Кисаме на пути к месту встречи с Лидером, — хотел, чтобы вы знали… я безмерно вас уважаю. И я никогда… — Я знаю, — перебил его Итачи. — Знаете? — Ты доказал это делом, не словом, — Итачи остановился. Обернулся к недоумевающему Кисаме, который шел чуть позади. — Я тоже предпочитаю дела. Для того чтобы поцеловать Кисаме в губы, пришлось встать на цыпочки, но сложности Учиху Итачи никогда не останавливали. «Вечная жизнь мне не светит. Но, пока я дышу, — я не мертвец».