asshole

Шум, громкая музыка с непонятными битами и с резко меняющимся темпом, множество голосов пьяных и обкуренных людей. Это помещение насквозь пропахло алкоголем, мятным запахом марихуаны и пьяняющим сознание возбуждением. По разным уголкам помещения разместились ничего не соображающие люди, и каждый вытворял то, что ему вздумается. Они действовали только по инстинктам, словно изголодавшиеся звери. Когда в дверь в очередной раз начали долбиться, Юнги недовольно закатил глаза и всё-таки встал с насиженного места, прихватив с журнального столика бутылку дешёвого пива. Соседи в очередной раз пытались достучаться в квартиру "тупого раздолбая", ибо этот гражданин (заядлый алкоголик?) снова закатил вечеринку (между прочим, пятую за неделю). На улице уже три часа ночи, а им ещё на работу рано вставать. В очередной раз угрожая вызвать полицейского, соседи клянутся, что оторвут голову чёртову наркоману Мин Юнги и вытурят вместе с такими же наркошами-друзьями из помещения. Но юноша улыбается слишком широко, посылает нахуй и захлопывает дверь перед самым носом. "Чтоб ты сдох от передозировки" - смешивается с нотами какой-то малознакомой мелодии, и Юнги смеётся охрипшим и прокуренным голосом, выкрикивая в ответ - "Ещё вас переживу, мудаки". Вечеринка продолжается, и рыжеволосый удовлетворённо улыбается, вливая в себя остатки крепкого пива и выкидывая бутылку в сторону. — Чтобы к шести тут уже никого не было! — даже не пытается перекричать шумные биты и остаться хоть кем-то услышанным. Посчитав чьи-то стоны и громкие возгласы за ответ, Мин тут же вышел из гостиной, прихватив с собой недопитую бутылку крепкого коньяка (и кто это такой богатый раскошелился на дорогое бухло?). Он прекрасно знает, что полицейские вместе с соседями заглянут к нему в гости в промежутке между пятью тридцатью и шестью часами утра, поэтому заранее предупреждает своих гостей о возможном обломе вечеринки; но наверняка до того времени все успеют смыться, потому что влететь может не только Юнги. — Шуга... — доносится сладкий женский голос откуда-то из-за спины, а у рыжеволосого глаза уже инстинктивно закатываются. — Не знаю, кто ты такая, но будь так добра - отъебись. — не поворачиваясь в чужую сторону, юноша делает один короткий глоток и продолжает вышагивать по коридору, оставляя неизвестную ему девушку одну с чувством обиды. Ну вот, не хватало ещё и шлюху обидеть. Пройдя пьяной походкой ещё несколько метров, Мин останавливается у своей комнаты и без промедления опускает ручку. Комната Юнги - это отдельная вип-зона, в которой могут находиться лишь избранные люди и близкие ему друзья, в частности: семейная парочка папа Намджун и мама Сокджин (Юнги ржёт про себя, потому что скорее он возьмётся за ум и заведёт семью, чем эти двое повзрослеют), влюблённые и не отлипающие друг от друга макнэ-лайн - малыш Тэхён и малыш Чонгук, и вечно сорящиеся из-за всякой ерунды Хосок и Чимин. — Иди нахуй, если не хочешь остаться со сломанной челюстью. — Ну хё-ён, — Чимин канючит как маленький ребёнок, — дай я тебя поцелую. И тянет свои загребущие руки к Хоупу, но тот только недовольно фыркает и отталкивает от себя ничего не соображающего Пака. Шуге, честно говоря, похер на чужую личную жизнь и взаимоотношения друзей, но мозг подкидывает другие вещи - потому что с этих двоих только плакать хочется, по-другому никак. — Отъебись. От тебя несёт как от помойки. Мелкие тихо хихикают в сторонке, и Юнги тоже хочется истерично заржать от этой картины, а потом сказать какой-нибудь позитивный тост и запить всё это крепким алкоголем (лучше загадать прибавление мозгов у некоторых личностей). Конечно, такие перепалки не редкость в их компании, особенно у этой парочки - и если в трезвом состоянии соображается лучше, то в пьяном наплевать на всё и всех. Чимину остаётся лишь что-то буркнуть себе под нос и, в конце концов, пойти на крайние меры. Хитро взглянув на спокойного и расслабленного Хосока, разморённого алкоголем и лежащего под боком (горячая кожа даёт сильный контраст с холодным полом, потому что кожа горячая не только у Пака), юноша резко поднимается с места и плюхается верхом на старшего, тут же хватая обеими руками за запястья и заводя их за голову. — Хён, — Чимин наклоняется вперёд, сталкиваясь взглядом с Хосоком, — позволь тебя трахнуть. На мгновение Чону показалось, что Пак, мать его, Чимин нихрена не пьян, и лишь специально строит из себя ничего не соображающего придурка только для того, чтобы Хосок ему дал. А если тот так и продолжит смотреть своими тёмными захмелевшими глазами и соблазнительно облизывать свои блядские губы, то старший даже сопротивляться не будет, а всё это не будет походить на изнасилование (скорее всего да). — Блять, мудила, слезь. Ты тяжёлый. — Неа. — младший губы кривит в улыбке, как хитрый чеширский котяра, и Хоупа это начинает раздражать ещё больше (но больше всего его раздражает долбанный Пак Чимин с его охуенными крепкими руками и пальцами, которые сжимают кожу на запястьях). Его бесит слабость. Слабость физическая и слабость моральная. У Чона нет совершенно никакой выдержки перед младшим этим дьяволом в обличие человека, будь хоть простое - "Хён, можно я кончу в тебя?", или по утрам тихое - "Хён, ты такой сонный и растянутый, можно я снова трахну тебя?". Хосок дёргается и пытается выбраться тогда, когда Пак своим коленом разводит его ноги в стороны и пытается взять силой, потому что у Чон, мать его, Хосока выдержки хватит скорее всего на целую стаю таких же похотливых придурков, как младший. Но он же не может так просто залезть в голову хёна? — Эй, вы. Тут, вообще-то, дети сидят. — останавливает их до этого молчавший Сокджин, будь он неладен, а потом поворачивает голову в другую сторону. — Ага. Дети, которые сейчас друг из друга души высосут. — парирует Мин и хмыкает, наблюдая за младшими детьми, которые довольно неприличные вещи друг с другом вытворяют в дальнем углу комнаты (ему всё ещё похер). — И не только. Потому что из-за обвившего их тела одеяла ничего не было видно, а толстая ткань заглушала каждый звук - старший задаётся вопросом, как они всё ещё не задохнулись под ним? Но милая парочка макнэ тоже не отставала от своих хёнов - то чья-то нога вылезет из-под своеобразного "убежища", то приглушённые постанывания и тихое - "Какого хуя ты такой громкий, тише нельзя?" вылетит из-за угла. Сокджин в ответ глаза закатывает и отвечает: — Детям всё можно. — Ага, особенно трахаться. — Короче, мораль такова, — рыжеволосый отхлёбывает немного из бутылки и морщится, утирая нос рукавом толстовки и продолжая, — трахайтесь, но не в этой комнате. Моя обитель должна быть чиста и невинна, как задница Намджуна. Потому что в этой комнате трахаюсь только я и никто другой. — Окей. — без какого-либо интереса отвечает Чимин, а потом поднимается на ноги и хватает Хосока за руку, вместе с ним выбегая из комнаты. Около минуты в комнате стоит тишина, но потом кто-то из них интересуется: — Он же не собирался трахать Хосока перед нами? — А что, я бы посмотрел. — Блять.