Этого не будет

Томас держал пистолет, смотрел в безумные глаза Ньюта и не мог пошевелиться. На него лавиной рухнула откровенность их недосказанности, все взгляды, все прикосновения, все немые диалоги. Томас вдруг отчетливо осознал, что вся надежда, вся возможность будущего заключалась в том, что Ньют есть. И что быть может, когда-нибудь при невозможно-космическом стечении обстоятельств Ньют был бы именно у него. Что утра в Глэйде – ранние, хриплые, наполненные шумом открывающихся Дверей, превратились бы в сонный поцелуй в висок и аромат кофе, который он варил бы по утрам Ньюту. Что сводящая с ума однообразность и безысходность превратились бы в планы на выходные и отпуск, в выбор, что приготовить на ужин и споры в магазине, какой сахар покупать – обычный или тростниковый. Что его, Ньюта, хмурые сосредоточенные взгляды на Сборах превратятся в ласковые подмигивания и многообещающие улыбки. Совершенно неуместно в голове закрутились мысли о них, о Томасе и Ньюте, которые сидят рядом на диване – их диване, за окном мягко шелестит дождь, а его запах кружит голову похлеще неуместной влюбленности, даже не кружит - он делает трепетным, сентиментальным, восприимчивым, волнующим все внутри. Или о темной туманной ночи, переходящей в бледное сереющее утро, когда вокруг туман, что даже соседнего дома не видно. Сидеть на парапете, свесив ноги к воде, и пить вкусное вино, вдвоем, из горла. С отдаленным шумом трамваев и музыки у кого-то из окна. Гладить тощие исцарапанные руки Ньюта, ругаться, что его длинные волосы щекочутся, целовать, до исступления, до голодного обморока, до истощения. Они должны быть в жизни друг друга. Это настолько уместно, что где же им еще быть. И они непременно встретят свою первую осень вместе. Она начнется в пятницу, когда после отвратительной, мерзеннейшей жары и духоты вечером подует пусть и жаркий, но начинающий пахнуть осенью ветер. С прохладным оттенком сладкой тоски и мокрых желтых листьев. В субботу будет прохладнее, но солнечно и совсем без ветра, зато ближе к вечеру начнут сползаться тучи и пойдет настоящий, самый настоящий, почти осенний дождь. Такой, что даже в озерах вода станет прозрачнее. Он будет учить Ньюта жить, после трех лет взаперти. Они будут гулять по ночам, спрятанные от всех на свете. Они будут гулять в самую непогоду, чтобы Ньют вспомнил, как оседают снежинки на ресницы, а Томас будет их сцеловывать и греть его замерзшие щеки своими всегда теплыми ладонями. Ньют наверняка отлично готовит, но Томас будет рад побаловать его вкусностями. Особенно мороженное – он закормит Ньюта им. Они будут забираться на крыши и смотреть на огромный город, дальше, за горизонт. Ньют будет держаться за руку Томаса, потому что отвык от высоты, от пространства, он порывистого ветра и ругающихся птиц. И вот это все внутри Томаса медленно переплетается, клубясь чем-то грандиозно-невозможно-превосходным, таким, что вообще непонятно, как теперь жить. Но этого не будет. Не будет ничего. Ничего, кроме всепоглощающего ужаса, боли и воспоминаний. Ничего, кроме навязчивых снов о его несбывшейся жизни. - Томми… Томас дернулся, как от удара. В одну секунду безумие в глазах Ньюта попало. Остался уставший и измученный взгляд, в котором отражались только страх и отвращение. Это был не Ньют. Не тот, кто встретил Томаса в первый день его новой жизни. Это была пустая оболочка, в которой уже погиб его «мой». Томас закрыл глаза и нажал на курок.