Камни

Никогда Майрону этого не забыть. Вопль ужаса прокрался под кожу и плоть и заставил содрогнуться сам дух, а вместе с ним – горы, землю, полуразрушенную крепость, которую не для кого и не для чего было восстанавливать. Развалины заняли несколько не пожелавших уходить драконов, во главе которых был Глаурунг, и его рёв вторил крику страха и отчаяния. Готмог среагировал первым. Его бич обрушился на спины другим балрогам, заставив их сбросить охватившее всех и вся оцепенение и пчелиным роем вырваться из крепости на зов хозяина. Майрон же, хоть сначала тоже подорвался, быстро передумал, прикрикнул на орков, чтобы ушли в свой гадюшник под землёй и не высовывались. И остался ждать. Мелькор был…. Мелькором. Его не с кем было сравнить – и за всё время собственного существования Майрон не пытался. Ввалившись в тронный зал, вала скользнул взглядом по слуге: глубоким, чёрным, но словно не видел его; волосы его были спутаны, одежда из удивительно тонких и изящных тканей – изодрана. А затем выпрямился, запрокинул голову к высокому потолку и расхохотался в голос. Его смех рикошетом отскочил от стен, от камня и обрушился на Майрона. Довольство и сила сочились в нём, но что-то ещё, плохое – совсем плохое. Не то плохое, когда пыточные полнятся, а Мелькор рассуждал, что их мучения скучны, а то, когда его настроение меняется в течение пяти минут. К тому же, Майрон впал в глупый ступор и понятия не имел, что говорить. Приветствовать, сказать о своей верности? Но вала и так в курсе, а клятвы служения со ступенек у трона, на которых он в напряжении сидел около четырёх часов ожидания, звучат ещё тупее. Мелькор спас его от участи начинать разговор первым. Подошёл широким шагом, от которого у Майрона колени подкашивались – бывает так, что когда кто-то определённый подходит близко, подкашиваются колени – и бросил что-то ему под ноги. Три переливающихся камня стукнули о каменный пол и скололи край ступени. - Держи цацки, - Мелькор усмехнулся, светясь самодовольством. – Делай, что хочешь. Майрон не посмотрел даже на них. Его взгляд приковали руки Мелькора; на до странной серости светлой коже бугрились и алели пузыри ожогов, блестело алым мясом содранных и болтались ошмётки чёрной обгоревшей плоти. Майа сглотнул. Вала развернулся, обдал запахом пота, грязи и копоти и ушёл. Ангбанд трясло от бурной деятельности. То, что единственная нормальная комната, в которой так долго обитал Майрон, перешла в руки Мелькора, его не удивило. Оркам быстро пришлось переквалифицироваться в строителей, балрогам – в надсмотрщиков, а драконы перешли на подножный корм и сожрали две роты: из-за их ошибок обрушилась в последствии внешняя стена, так что никто не жалел о потере, а Глаурунг немного подобрел. Взмыленный Майрон метался между кузницей и всеми. Мелькор отказался принимать участие – приказ отдал и заперся. А чтобы одновременно восстанавливать крепости и боевой потенциал армии, его верному слуге приходилось спать по часу или не делать этого вовсе, а просто на минуту-две закрывать глаза у жаркого горнила. Орков нельзя оставлять без слежки, ведь сами они только убивать хорошо научились. Ковать оружие, в принципе, тоже получалось, но их рвение усиливалось от присутствия Майрона, а не путать со сплавами они не умели в принципе. Впрочем, в отличие от строительства, ожившая кузница успокаивала. Настроение Мелькора, как и ожидалось, испортилось быстро. Его страх стал ведом и осязаем его слугам, поэтому балроги поплатились за свою верность. Готмог понимал чуть больше остальных и не отходил от горнил, однако другим свидетелям ужаса Мелькора повезло меньше. Всех, кого запомнил и кто имел смелость или неудачу попасться ему на глаза, вала убивал жестоко и быстро, обрушивая на них удар Гронда. Спустя пять недель, десять исчезнувших балрогов, две внешние стены и почти восстановленных внутренних переходов крепости Майрон иссяк. В Ангбанде стало, как когда-то в Утумно: всё подчинялось непостоянным настроениям их господина. Будучи командиром отдельной крепости и после, прозябая в одиночестве, майа успел отвыкнуть от этого. Он уснул в комнате, которая сделалась для него своей – мастеровая, где он творил лишь для себя и когда-то Мелькора. Свернувшись на скамье и заперев дверь, Майрон видел сон о белых берегах, покрытых пеплом, как пухом, и росли там деревья с агатовыми листьями. С ветви на ветвь перелетали три сияющие светом валар птицы и укоризненно глядели на Майрона. Грохот и громкая орочья брань разбудили. Майа вскрикнул и от неожиданности рухнул с узкой скамьи. Перед глазами заплясали чёрные мушки. От накатившей глухой тоски по Мелькору можно было задохнуться; они не пересекались. И Майрон вспомнил о камнях. В день, когда их увидел, он взял все три и, вывернув перчатку, чтобы лишний раз не трогать, оставил их лежать в одном из ящиков с инструментами и материалами. Навалились иные дела и заботы – духу было не до них. А ведь Мелькор что-то от него хотел с этими камнями… Ц, и хоть бы что-то объяснил. Но нутром он чувствовал, что торопиться не следует. Майрон тихо выдохнул. Расчесал волосы так, чтобы те заструились красным золотом. Истратил на мытьё три ведра воды, не без удовольствия избавившись от слоя солёного пота и грязи. Переоделся, забрал пряди назад и почувствовал себя гораздо лучше. Порядок в голове пришёл вместе с порядком в теле; майа надел рабочие перчатки с фартуком, отряхнул и то, и другое и полез в ящики, точно не помня, куда бросил камни. Они нашлись в самом дальнем, рядом с остатками метеоритного металла. Когда-то из него Майрон выковал латы своему господину; их и восстановил первыми по его возвращению из покорёженных остатков. Несколько неиспользованных пластин майа хранил у себя на случай починки и на память. Припомнив сон, дух взял и их и вывалил камни на стол. В стенках комнаты сгустился мрак, свет факела потускнел. Недооценил Майрон эти камни – сияли они ярче звёзд и любого света, тянули огненное тепло на себя и отдавали назад украшенное прекрасными переливами. У Майрона перехватило дыхание. Огранка, гладкость – их сотворил не Эру, а чьи-то руки; неизвестный мастер создал нечто великое и притягательное, и не мог майа не восхититься бескорыстно искусностью творения. Не будь на свете Мелькора, Майрон мог бы испытать к ним глубокую любовь. Но место в его душе было занято отнюдь не бездушными камнями. А потому он просто смотрел – долго, вертел в покрытых руках, смотрел на переливы и изучал. «Делай, что хочешь», - это лучший дар мастеру и худшее проклятье, так как Майрон не находил в себе духу прикоснуться к ним инструментом, да и сомневался, что в этом есть смысл, а его разум не мог породить образ достойного им окружения. В лучших традициях выходок Мелькора. Наверняка, краденное. Хозяин способен на многое, но не создавать прекрасное. Майрон нахмурился, сказал несколько искорёженных орками слов и сгрёб камни обратно в перчатку. В животе стыло скрутило – Мелькор, Мелькор, Мелькор… Пропав на столько времени, вернуться и даже фразой лишней не перекинулся. И не объяснил. И ничего. Словно не понимал и не видел, и не помнил. Злиться на господина нельзя – но Майрон злился на то, какой он временами идиот. Неосторожный. Обожжённые руки Мелькора приходили к нему в кошмарах. Идиот – хорошее слово, тоже орки выдумали. Майрон тоже идиот в своих чувствах, но он не собирался от них избавляться. Сутью Мелькора он пропитался до корней волос и каждой кости в бренном теле, его имя оттеняло думы, майа готов был купаться в тёмном могуществе валы, пока существует Арда и дальше, пока не истлеет его дух. Камни и пластины метеоритного металла вернулись в ящик. Впрочем, поразмыслив, Майрон всё же не стал запирать такую красоту и положил их на видное место на полке с инструментами. Потушил факел – темнее не стало. Удобно. Майа подошёл к двери и прислушался. Подозрительно тихо. Выглянув и пройдя по недлинному коридору, он с удивлением обнаружил, что в кузнице пусто. Повёл носом – пахло спиртом. С нижних уровней доносился шум драки, вопли, улюканье, гогот и посылы под юбку «этой сраной шлюхе Варде». Все признаки хорошей попойки, хотя для Майрона стало открытием, что орки вообще знают имя Варды. Это могло бы быть смешным, если б они не отлынивали от работы. Остывшее горнила, брошенные инструменты, порченные материалы и ни одного балрога-надсмотрщика на горизонте… Да сколько ж времени он, Манвэ их подери, тут проспал?! Тёмная ярость затопила сознание. Следит он или нет – как они смеют нарушать приказ, не его даже, а самого хозяина Мелькора? Майрон вернулся. Майрон взял булаву и любовно провёл по острым шипам. Давненько он её не использовал по назначению, заскучала, бедная; а с оружием так нельзя. И, оставив фартук в комнате, майа, насвистывая похабную гоблинскую песенку о пытках и сексуальных девиациях в их процессе, направился гулять на нижние уровни. - Подойди. - А может, я останусь здесь и объяснюсь издали? - Неужели? Майрон мысленно фыркнул. Нет, он ни капли не жалел, что проредил силы их доблестной армии без приказа. Но в процессе майа совершенно случайно обрушил на отвечающего за работу в кузнице балрога колонну, которая оказалась несущей, и в тронном зале обвалился пол аккурат в тот момент, когда Мелькор осматривал свои обновлённые чертоги. Поэтому сейчас вполне закономерно предпочитал держаться на расстоянии. В дверном проёме комнаты. А предпочёл бы и вовсе выйти в коридор, хотя у него была причина заговорить Мелькору зубы. Майрон нервничал, придерживал в рукаве склянку с лекарством и нет-не поглядывал на израненные руки хозяина: ожоги заживали плохо, отсутствие снадобий и гигиены на пользу не шли. Вдобавок, Мелькор как-то неуловимо изменился. Пластичность его сущности до этого ощущалась каждой частичкой души Майрона – теперь же всё словно замерло и даже раны не затягивались сами. В этом крылась очередная тайна, и она, в отличие от миллиона других, притягивающих майа, тревожила сильно и остро. А ещё Мелькор шарахался от пауков и смотрел на них с такой ненавистью, что Майрон ударился в ненавистную ему алхимию, в кратчайшие сроки изготовив снадобье, изгонявшее их из каждой комнаты. Правда, орки в местах высокой концентрации яда тоже помирали, но это уже не стоящие внимания издержки. - В случившемся виноват ты. - Да, хозяин, - смиренно, покорно. - Подойди. Повторную просьбу стоит воспринимать как приказ. Майа сделал несколько неуверенных шагов. Такие разговоры вести б в разрушенном тронном зале, а не в личных покоях Мелькора. Точнее, бывшей его комнаты. Теперь же порядок был разве что в доспехах на стойке под них: на полу валялась рубаха, прочие мелочи лежали в присущем Мелькору хаосе, а точнее – невыносимом бардаке. У Майрона руки чесались аккуратно разложить всё по местам, пускай хозяин за такое убьёт сразу. - Ну, так что? Губы Мелькора искривились. В глубине холодных глаз вспыхнула искорка веселья – ему нравилось, нравилось разрушение, пускай и разрушение собственной крепости. В разладе Мелькор был счастлив, а уж раз его устроил его верный, но слишком любящий порядок слуга, то это добавляло особого шарма. Майрон прикусил щёку и немного успокоился, поняв, что он переживал из-за оплошности куда больше самого Мелькора. «Ненавижу-ненавижу его, люблю, нет, ненавижу, сильно ненавижу, сильно люблю, ох… Прекрати на меня так смотреть». Колени вновь предательски подкашивались. Признавать это не хотелось. - Почему ты оставил их работать одних? - А почему ты, хозяин, не лечишь свои руки? Мелькор прищурился. Майрон невинно опустил голову. Вот он, смиренный и покорный слуга, который всего лишь беспокоится о мощи своего хозяина. Простите-простите. Мелькор улыбнулся – широко и завлекающе. Он умел так, хотя никто не знал, что улыбается вала куда чаще, чем хмурится, и умеет выражать этим море различных эмоций; майа таял от половины и наслаждался второй. Иногда улыбки адресовались ему, и что они значили вряд ли знал сам Эру Илуватар. Скучающе щёлкнув языком, Мелькор подвинулся: - Садись, - он кивнул на освободившееся на постели место. Майрон подумал о камнях и жёсткой лавке и не без доли грусти отогнал соблазн забраться на мягкое и свернуться спать в ногах валы, как верный пёс. Правда, он скорее варг, а не пёс, но для Мелькора невелика разница, а в делах Майрон изредка спал в виде летучей мыши – лишние глаза не видят и под покровом собственных крыльев было почти хорошо. Или под боком – так уютней. И это его постель. Майа упёрся коленом в постель и лихо перекинул другую ногу через Мелькора, оседлав его верхом. Бровь валы изогнулась, на лоб скатилась гладкая чёрная прядь. Майрон медленно расслабил бёдра, давя всем весом, запрокинул голову, путаясь рукой в волосах, и пробормотал на валарине то, что Мелькору лучше б не слышать. На всеобщем он бы этого не выразил. - Распусти волосы… - произнёс Мелькор тоже на валарине. Удивительно. От него ожидать стоило б ненависть к этой речи. Но вала никогда не делал то, чего от него ожидали. - А хозяин даст лечить ему руки? - Ты не умеешь, - усмешка-улыбка. Все же помнит. Майрон плавился от довольства. Послушавшись, он тряхнул волосами, зная, как нравилось раньше Мелькору нещадно за них тянуть. Посмотрел на Мелькора сверху вниз и медленно провёл языком по губам. Мелькор безумен, абсолютно. В ярости от того, что не может пользоваться руками, в гордости – делает вид, что всё нормально, и в удовольствии – его притягивает зрелище. А Майрон знал его лучше, чем думал сам Мелькор. Майа вытащил пузырёк со снадобьем, набрал немного в рот. Дрянной вкус обжёг гортань и язык, от живота толкнуло тошнотой, но он никак не показал это. Сомкнув пальцы на неповреждённых запястьях Мелькора, Майрон поднёс его ладонь к своему рту. Мелькор скривился, когда ран коснулся тёплый влажный язык, но майа старательно вылизывал каждый палец, покрывая смешанным со слюной лекарством. Он прикрыл глаза, выглядя так, как выглядеть духу не положено, и показывая столько похоти, чтобы Мелькору не пришло в голову это прекратить и ударить его в лицо. Набрал в рот ещё – снова облизывал; пальцы, ладонь, другую руку… Мелькор, забывшись, тронул кончиком пальца его щёку и шикнул – кожа реагировала на любое касание к ней болью. Майрон поймал его губами с остатками снадобья во рту и принялся раздирать свою рубаху на ленточки. Неудовольствие Мелькора улетучилось быстрее дыма; зрачки, сливавшиеся почти с радужкой, расширились. Майа выпустил палец изо рта и ловко перевязал обе руки хозяина обрывками одежды. Остатки болтались на плечах, от лёгкого холода поджался живот. Пальцы в бинтах согнули-разогнулись. Ожоги никогда не заживут до конца, но боль должна была уйти уже сейчас. Мелькор медленно коснулся ладонями его живота, заставив покрыться кожу мурашками, обхватил за низ боков и потянул назад и вниз. Майрон вновь запрокинул голову и решил, что момент подходящий. - Расскажи мне о камнях… - полушёпотом выдохнул майа. Вздох дрогнул от того, как Мелькор сжал его бёдра. - Это сильмариллы, - в голос валы вплелась хрипотца, и у Майрона засосало под ложечкой. – Лежали, запертые в сокровищнице, а я взял. - Что… это? - Так их назвали. Так они называются – только они. Неужто ты стал слеп? Не слеп. Вероятность смерти за обрушения в тронном зале была велика, поэтому перед встречей с Мелькором майа взглянул на них ещё раз – и узнал сияние двух Древ. Недолго провёл он в их благом свете, предпочтя сначала мрак Утумно, затем – Ангбанда, но более всего этого – тьму, терявшуюся в глазах и волосах Мелькора, затягивающую, владеющую им, жалким огненным духом. Считать иногда себя жалким при Мелькоре – абсолютно нормальное чувство. Если его нет, то можно подозревать, что лишился разума. Но тем сильнее Майрон восхитился талантом неизвестного мастера. - Но что они? Кто их сделал? – спросил он, повинуясь рукам Мелькора и покачиваясь вперёд-назад. Майа рисковал окончательно захмелеть. - Это тебе знать не обязательно, - Мелькор поймал его взгляд, надавил руками. Майрон упёрся задом в бугор на его штанах и едва не застонал. Разведя ноги шире, майа закусил губу и прикрыл глаза, потираясь промежностью. Мелькор погладил израненными руками по бёдрам, ягодицам и почти дотянулся до голой кожи на пояснице. Искажение. Может, стоит… или нет… или да… Хотелось остаться и отдаться. Слабый писк благоразумия Майрон отогнал, беззвучно мучительно охнул и… решительно отстранив от себя руки Мелькора, слез с него. Вала посмотрел внимательно. Майа ещё внимательней. Вылетел из комнаты он до того, как Мелькор дотянулся до молота. Майрон сосредоточенно работал день и ночь; со скамьёй больше не связывался и спал лишь в виде варга на полу, либо летучей мышью под потолком. В облике животных всё виделось как-то иначе, к тому же, ничего не снилось. Творил для себя: пальцы украсили несколько новых колец, волосы украсила медная застёжка, которой было удобно забирать пряди назад. Починил доспехи, которые ещё несколько веков назад лишились чешуек. Работа тонкая, каждую часть нужно было выковать отдельно и точно подогнать на место, но майа получал от этого удовольствие. На рукава он решил наложить кольчужное плетение, повинуясь полученному в давней битве опыту. Рядом с ним уже высилась внушительная горка готовых колец, но этого едва хватит на одно предплечье. Мастерская освещалась сильмариллами. Проклятые камни. Скажи Мелькор, что ему нужно от него и этих камней – всё было бы проще. Но нет, назло прямо не скажет. Ну, что ж, а Майрон назло не будет вылезать из мастерской. Правда, как сказал вала: «Ты не просидишь там вечность!», - но ведь не пошёл Мелькор марать руки и выуживать его из норы. Или просто проход здесь был чрезвычайно узким для широкоплечего и высокого Мелькора, который, как оказалось, потерял способность менять облики. У валы было больше шансов устроить завал, и оба понимали, что в этом случае небольшая летучая мышь улетит быстрее и спрячется уже в другом месте. Бесить Мелькора смертельно опасно и притягательно – в рамках тонкой игры их отношений. Достойная оплата смертельной скуки длиной больше трёх столетий. Летучая мышь прячется, дракон ловит и крушит, но шансы относительно равные. Иллюзии Майрон тоже любил. Но возникли иные проблемы. Погрузившись в кольчужный транс, майа прикидывал, как бы послать кого-нибудь другого проверять темницы. Ему передали, что орки снесли стену между подземными водами и помещениями третьего подземного уровня, пытаясь, наоборот, заделать малую брешь. Вода уже схлынула, но всё стоило проверить, не доверяя в этом оркам. Готмог бы сходил, но те переходы не предназначались для балрогов по размеру. Надо идти самому. Летучей мыши прокрасться мимо дракона. Сильмариллы издевательски блестели и навевали самые чёрные мысли. Отложив не разрезанную на кольца пружину, Майрон поднялся за камнями и положил их на свободную часть стола. Если подумать, он ни разу не касался голыми руками. Может, дело в этом? Какой мастер скажет, что знает металл, если не трогал его, не изучал фактуру кожей. Майа снял перчатку. Странное волнение щекотало под рёбрами. Сильмариллы засияли ярче: всякий камень потускнеет без любования и рук. Зажмурившись, Майрон опустил на них руку, будто ожидал, что ему сейчас ладонь отрубят. Ничего не произошло. Бок их был прохладным, идеальной огранки. Не открывая глаз, Майрон снял вторую перчатку и спрятал в ладонях один из камней. Майа не понимал, что это за материал; Ауле учил хорошо, поэтому Майрон не допускал мысли, что он что-то упустил. Нет, суть в самих камнях, сильмариллах – и сладким томлением наполнилась грудь от того, что он наконец-то по-настоящему с ними познакомился. Только теперь Майрон до конца понял, о чём говорил Мелькор. Осмелившись открыть глаза, майа отложил камень и взял второй. С виду все трое были копиями друг друга, но через касания чувствовалось их индивидуальность и особость; второй камень нагрелся чуть больше от тепла его рук, у третьего были острее грани. После его изучения сильмариллы засияли ярче, благодарные за внимание. Майрон тоже улыбнулся. Майа не осознавал силу восторга, что переполнили его теперь. Ещё немного, чуть-чуть, и он будет знать, как сделать для них достойную оправу – потом, вулкан вдохновения и эйфории. Невидимая стена пока сдерживала, но рано или поздно она разрушится, и Майрон всё сделает. Зато сейчас ушёл весь страх. Подстёгиваемый воодушевлением, Майрон покинул комнату и поскорее направился к темницам. Пусто. Тихо. Пленных они не брали очень давно – некого и незачем. По пути энтузиазма у майа поубавилось. Все переходы крепости казались ему подозрительно спокойными, за каждым поворотом мерещился разъярённый Мелькор. Возможно, он всё же переборщил. А может, и нет, имея право на гордость, которое Мелькор не признавал. Сапоги пересчитывали маленькие лужицы от прошедшего потопа. Не так уж и плохо. Чище стало. На всякий случай камеры он тоже проверил, ведь впоследствии повреждение могло дать шанс пленному сбежать. Одна, вторая, третья…. Сколько у них вообще камер? Последняя была больше. В стенах давным-давно врубили кандалы. Майрон подошёл ближе, трогая местами проржавевшие цепи, потянул. Плохо, стоит заменить пару звеньев. Он смахнул сухую рыжую пыль, щурясь и силясь разглядеть получше. Сухую. Здесь сухо. Майрон рванулся к двери, но поздно. От удара он врезался в стену, едва не вскрикнул от боли в сжатых запястьях, и не успел он опомниться, как вокруг них сомкнулись браслеты кандалов. Щёлкнул замок, а Мелькор прижал к стене теснее и упёрся в бедро твёрдым членом. - Думал, что сбежишь от меня, Май-рон?.. Опять валарин. Этот чудовищно тягучий валарин… Пусть лучше хозяин его убьёт. Момент подходящий. Но вместо этого Мелькор сомкнул зубы на его шее и потянул за волосы, другой рукой разрывая одежду. Не тратясь на всю – лишь бы через дыры можно было сжать кожу до синяков и боли. Майрон захлебнулся жаром, и узел в животе оглушительно лопнул, затапливая нетерпением. Майа всё же дёрнулся, но не вырываясь, а потянувшись за ладонью, вздрогнув, когда ногти царапнули сосок. Вала игрался, и нужно было продолжать быть попавшейся мышкой – покорно бояться и дрожать. Но Мелькор всё же заметил расцветшую на лице Майрона шальную улыбку и похоть в глазах, когда уже сорвал с него штаны. Вала засмеялся и укусил с другой стороны; немного бережливей, но потрепал, как зверь добычу. Майа закрыл глаза, изловчился и обнял его ногами. Всё ново – но по-старому. Майрон распахнул рот в беззвучном крике, тело тряхнуло, но боль отдалась в голове взрывом. Пальцами Мелькор впился в его ноги, и майа застонал, представляя, сколько синяков и кровоподтёков останется. Его дыхание жгло неровно шею и ухо, язык трогал кожу ради собственного удовольствия. Мелькор ледяной и лавовый одновременно. Вала не щадил и драл сильно, но Майрону не с чем было сравнивать и никогда не хотелось; спиной елозя по неровной стене, он раздирал её в мясо и поскуливал на каждом толчке внутри. Извиваясь и то ли вырываясь из рук Мелькора, то ли желая прильнуть ближе, Майрон ударил браслетом по стене. Рассчитанный на силу смертных, он надломился. Майа выдернул руку и отчаянно схватился за широкое плечо. Мелькор, наказывая, впечатал его в стену сильнее и задрал одну ногу выше. «Вот так… жёстче…да-а-а….» - Мелькоо-о-о-о-ор…. – вырвалось вымученно, долго. Кольца и ногти оставили борозды царапин на груди и плече Мелькора. Маски любого притворства разлетелись в пыль. Глаза Майрона закатывались, когда вала делал больнее и вжимался крепче, лицо исказилось похотью и наслаждением. Майа не скрывал, что ему нравится. Никогда не скрывал. Мелькор кулаком сломал второй браслет. Наверное, для его рук это больно. Ошалевший Майрон неизбежно сполз вниз, но вала вовремя подхватил его и швырнул на пол. Майа успел подставить под голову руки и не расшибить её до того, как сверху его накрыло тяжестью, теплом, а уродливая камера скрылась за каскадом угольных волос. Мелькор сжал его бёдра и натянул на себя. Майрон подобрал под себя ногу и придушенно и недостойно пискнул, когда на шее сомкнулись изуродованные ладони. Не задумываясь, Майрон взял в рот тронувший губы большой палец, несмотря на то, что ему трудно было дышать. Мелькор присваивал его себе заново. Словно та вольность в спальне была расценена им, как знак отдаления. Скорее, знак обиды – но сказать или подумать об этом майа был не в состоянии. Зажатый, вплавленный в Мелькора, он метался, кричал, пытался себя трогать, за что получал по рукам, но после вала сам сжимал головку его члена в ладони. Колени, локти и верх торса стали ровней спине, по которой скользил прохладный язык, собирая кровь и касаясь ссадин. От влаги у Майрона кружилась голова, грубоватые ласки подчиняли, и в какой-то момент стало хорошо настолько, что он скатился на мольбы. Прекратить или продолжить – майа и сам не понял. Мелькор сгрёб его в охапку и перевалился на бок. Прижался грудью к спине, и, пользуясь моментом и вдыхая вволю, Майрон ощутил, что вала потрудился раздеться. Кожа к коже, приятно и саднит. Как же он скучал, тосковал… Как же долго – больше трёх веков без единой вести. Долго, долго, слишком!.. Мелькор сдавливал его рукой, другой держал под ногу и, оказавшись второй раз чуть придушенным, майа вдруг ощутил, что щека мокрая. Майрон сморгнул капли с ресниц, убеждая себя в том, что у плоти есть предел, но вала, как нарочно, принялся кусать-целовать его загривок, шею и плечо. Майа любил это и беспомощно всхлипнул не только от ощущений. Мучаясь от стыда и невозможности себя контролировать, он отвернулся и уткнулся в пол. Но Мелькор заметил. Приподнявшись, вала посмотрел озадаченно, но заставил развернуть лицо к себе. - Переборщил? – странно вообще слышать от него такое слово. - Да… - сипло, ложь. У него свои границы или считает, что для пыток – пленные, а для траханья – Майрон, и одно с другим лучше не смешивать? Или просто слёзы сбивают с толка? Майрона вот сбили и довели до внутренних воплей. Не думал он до этого, что всё… так, что он расплачется, ощутив на себе его руки и власть, и облегчение сметёт все мыслимые и немыслимые рамки, тронув какие-то неведомые внутри струны. Мелькор ударил по лицу. Относительно несильно, пощёчиной вышибая из головы Майрона смутно читающуюся в чертах дурь. Затем наклонился, лизнул ссадину на щеке – и там уже. Майа кожей почувствовал его довольства и шальную улыбку, мог представить, как он прикрыл глаза, и сделал вид, что ему не нравится. Мелькор выдохнул ему в висок, на секунду прижался взмокшим лбом. - Рехнёшься – выброшу. Безумцем от тебя прока не будет, - пригрозил Мелькор. Майрон не ответил и закрыл глаза. И уже через минуту его лихорадочно трясло в волнах оргазма, когда Мелькор неторопливо вылизывал все его пальцы и каждое кольцо на них. - Ах, ты скотии-и-ина… аа!.. Майа взвился последний раз и обмяк. Последний толчок показался лишним, так как пришёлся уже на спад его удовольствия. Майрон обессиленно прижался к полу. Грязный камень был весьма удобен. Чего на нём больше – пыли или крови – майа сказать не мог. Мелькор скатился с него, подтянул штаны и, отвесив подзатыльник, вплёл пальцы в волосы Майрона; накручивал на пальцы пряди, тянул, зарывался. - Это тебе за скотину, - пояснил он. – Сядь. Майа послушался, проигнорировав стон истерзанного тела. Всего лишь плоть, что с неё взять. Мелькор с небрежной аккуратностью, цепляя обрывки кончиками свободных пальцев, избавил его от остатков одежды. Майрон толкнул головой навстречу его ладони в спутавшихся волосах, более всего желая лечь обратно. - А теперь пошли, - безоговорочно. Да и не успел Майрон возразить или спросить «куда?». Мелькор перехватил его поперёк пояса и, поднявшись, закинул на плечо, будто мешок. Зато майа ожил мгновенно. - Какого?!.. Мелькор хлопнул его по заднице. - Трахать буду. А здесь неудобно. И на каждое возмущение по дороге до личных покоев в таком виде, вала отзывался раскатистым и сытым смехом. Пот и корка грубости сходили с Мелькора по убывающей. Совсем устав, вала вдруг придержал его на спине и исключительно неторопливо и вдумчиво поцеловал. Майрон уже был во власти неги и тяги в мышцах и не собирался лишний раз думать. Целоваться они оба практически не умели. Майа отвернулся от него и вытянулся на постели. Лучшее, что он может сделать сейчас – уснуть в этой мягкости и духоте. Нечем дышать, постель испачкана в выделениях и семени, спина и грудь Мелькора изодраны его ногтями в отместку за стенку – Майрон вдруг тихо и странно почувствовал себя счастливым. Это слово подходило плохо, но иного он не знал; как не найдётся ни на одном из языков мира фраз, способных описать красоту сильмариллов. Поэтому им дали своё название, только для них. Волосы на затылке обдало щекоткой. Майрон вскочил. Камни! - Я знаю! – воскликнул он. Янтарные глаза вспыхнули бесовским огнём, и стало всё равно на всё: внешний вид, ощущения, то, что он орёт в мелькоровой постели. - Сбегаешь? – зло, но не слишком; Мелькором овладели лень и сонливость. Майа носился по комнате в поисках одежды, но ничего путного не обнаружил. Р-р, ненавистный беспорядок! Плюнув на всё, Майрон открыл дверь и превратился в летучую мышь. В конце концов, в таком облике одежда не нужна. Дух обрушился на свою мастерскую огненным возмездием. Глаза горели, волосы разметались живым пламенем, из ссадин текла кровь. Но синяки и физическая боль его не волновали. Трепетно перенеся сильмариллы немного в сторону, Майрон нашёл оставленные без дела пластины метеоритного металла. Теперь он знал, что делать. Сильмариллы – не его, но он создаст им достойное место в Ангбанде и Арде. Предвкушая дело, Майрон спешно накинул на плечи первое, что попалось под руку, и разжёг огонь. Это будет корона. Корона для сильмариллов и их хозяина. Майрон впервые позволял себе бегать по коридорам крепости. Но терпения у него не осталось. Ворвавшись в тронный зал, он рявкнул на ненужную стражу: - Убирайтесь! Два орка испугались так, что, убегая, выронили оружие. К Манвэ их! – майа работал без устали несколько дней и собирался вручить своё творение лично, без свидетелей. Сейчас же! Майрон с трудом сдерживался, чтобы подойти к трону достойно, поклониться и, пресекая все вопросы, протянуть Мелькору корону. Чёрная, как его душа и латы, матовая, гладкая, а в трёх навершиях переливались сильмариллы. За работой Майрон не знал, что именно они сожгли руки Мелькора, а камни не признали, что их взяли не по праву, ведь майа не присваивал права на них себе. Он сделал больше – как дева надевает платье, как духи айнур оделись в плоть, войдя в Арду из пустоты; теперь их никто не запрёт в глубокой сокровищнице. Мелькор молчал долго. - Поднимись. Майрон шагнул на пару ступеней выше. Окружение потонуло в тумане, остались лишь Мелькор и сильмариллы. Вала поднялся с трона и почти затмил свет камней. Почти – но не до конца. Когда корона покинула его руки, майа дал им верёвками вытянуться вдоль тела. Майрон вкладывал всего себя и истощился. Мелькор осмотрел дар со всех сторон и, не касаясь, провёл пальцами над сильмариллами. Майа не мог дождаться увидеть корону на законном месте, несмотря на то, что она вышла очень тяжёлой. Внезапно он понял, что руки хозяина ещё болят. И что именно он стал причиной для Мелькора забыть об этой муке. Вала надел корону; закрыл глаза, открыл и возрился на Майрона с высоты своего роста. Редкий трепет охватил его, и майа опустился на одно колено. Мелькор усмехнулся и опустился обратно на трон. - Ты хорошо потрудился, - вала протянул к нему руку. Майа прикоснулся губами ран немного иначе, чем полагается слуге касаться рук хозяина. Мелькор тронул прядь его волос и провёл пальцем по переносице и векам, по очереди. - На твоём лице кровь, ты знаешь? Уже знал. Вала растёр её вдоль глаз, сделав лицо Майрона жутким. Но ему смертельно хотелось отдыха. - Сильмариллы создал Феанор. Я расскажу тебе о нём. Разрешение, настоящее. И немного вопроса – хочешь слушать? Не поднимаясь, майа тряхнул волосами и обратился волком. Зверь лёг у ног Мелькора и положил голову на лапы. Вала мог бы дотянуться до холки, и иногда даже делал это, трогая жёсткую шерсть. Тронный зал освещался тремя сильмариллами.