А зовут меня Нуванда.

«I sound my barbaric yawp over the rooftops of the world» (с) Walt Whitman

Я был лишь скучным язвой, пока ты не выдернул меня из моего унылого мирка и не вознес следом за тобой на вершину. Твой хитрый взгляд «я знаю о вас все, джентльмены» разбудил мое любопытство, заставил вынырнуть из трухи и гнили Уэлтонского болота. Добавил в мою жизнь немного безумия. Добавил в нее немного carpe diem. Ты попросил нас прочитать наставление «Девам о быстротечности времени». О, как же мы смеялись над этим заданием, полагая его острой шуткой, но твое лицо в этот момент… Серьезное лицо, даже печальное. Ты советовал нам сорвать бутоны роз в юности, пока есть такая возможность. Какие бутоны ты упустил, Китинг, раз так рьяно пытаешься упредить подобную ошибку для нас? Ты пришел в эту школу... нет, не так - ты снизошел до нее, но лишь для того, чтобы сломать все, что она так оберегала. Ты яростно ломал все эти замшелые правила, выкорчевывал из наших умов ненужное и вредное, вроде «Понимания поэзии» того идиота Причарда. Позволить школьникам порвать казенные книжки – как вы на это смотрите, достопочтимые сэры? То чувство, что каждый из нас испытал, порвав и испортив учебник, я не взялся бы описать. Но какую же свободу мы ощутили! Словно лихие разбойники, напавшие на карету самого короля и ушедшие с его сокровищами и дочкой в придачу. На деле, разумеется, мы остались все теми же скучными школьниками в пропахших книжной пылью рубашках, но что-то в нас надломилось. Или, лучше сказать, выросло? Я сделал это первым. Ты не мог не заметить, лучший из учителей, что я это сделал и сделал это первым среди всех. Все потому, что я был готов. Внутри меня всегда зрело бунтарское семя, это признавали даже мои благостные родители. Ему был нужен только твой свет, чтобы взойти и пустить корни. Корни юности, свободы и непокорности. Ты восхищал нас каждым своим поступком. Даже твое фото в школьном альбоме вызвало у нас небывалый ажиотаж. Как после оказалось – приписка под фото была куда более значимой. Общество мертвых поэтов, так вы это называли. Я бы придумал другое название – Общество живых юношей. Рассказывая о нем, ты видел, как зажглись глаза послушного мальчика Перри, а, Китинг? Ты видел, как добропорядочный юноша и лучший ученик курса превратился в озорного мальчишку? Потому что ему эта идея пришлась по вкусу больше, чем каждому из нас. Нил Перри – настоящий романтик в душе, он просто не мог упустить возможность вырваться из клетки правил и обычаев. Твои слова шли прямиком в его изголодавшийся мозг, пьяня и заставляя превращать свою жизнь в очаровательный бардак. До встречи с тобой наша жизнь напоминала мелкую заболотившуюся речушку. День за днем, мы лишь слушали, что нам говорят, и делали, что велели остальные. Ты сказал нам, что у нас есть собственное мнение – и мы поверили. Ты сказал, что пришла пора ловить момент, а не то мы превратимся в корм для червей, и это будет нашей величайшей заслугой. Речушка нашей жизни забурлила, очистилась от заполнявшей ее мути и дерьма и полетела стрелой но новому руслу – которое ты для нее проложил. Семеро наслаждающихся свободой школьников выскочило среди ночи из старой индейской пещеры. Сколько доживет до следующего года, Китинг? Сколько из них останется в своем уме? А сколькими будут гордиться родители? Честно говоря, слал я все это к чертям. Со временем наши разумы перестали сопротивляться твоему влиянию. Эту фразу, кстати, в один голос твердил весь преподавательский состав. Я нахожу это уморительным. Эти пыльные головы возомнили, будто ты отравил нашу жизнь, вливал в нас свой сладкий яд свободы, пока мы не начали захлебываться им. Я же говорю – мы пили его с радостью. Каждый из нас, даже чертов рыжий предатель Кэмерон, был заранее согласен на все, что ты предложишь, каким бы безумным это не показалось. Залезть на стол? Пожалуйста. Читать стихи во время занятия физкультурой? Прошу вас, нет ничего легче, сударь. Твой яд сделал нас поистине живыми. Ты просил меня открыть душу стихам. Прости меня, Китинг, мне правда очень жаль. Но когда ты открываешь дверь, ты не можешь и представить, что еще в нее заберется. В мою проник ты. Как образ, пьянящий и необычный. Похоже, окрашивая жизнь студентов Уэлтона, старый маразматик бог окрасил мою в небесно-голубой. И пока я хохмил изо всех сил и вопреки всем правилам общежития хранил у себя под кроватью постеры с голыми женщинами, ты незаметно занял все мои мысли. Безусловно, помимо твоей воли. Совращение одного из учеников никогда не было и не могло стать целью для тебя, безупречный и мудрейший Китинг. Но, как сказал великий безумец нашего курса Тодд Андерсон, правда – будто короткое одеяло, под которым всегда видно ноги. И со временем стали видны и мои. Когда мы несли тебя на руках, чествуя, словно героя, ты едва не упал. Потому что один из людей, которые должны были тебя поддерживать, явно халтурил. Этим человеком был я. Как только я дотронулся до тебя, через все слои твоей одежды, по мне прошел невероятной силы разряд, заставивший меня отдернуть руки. После я сделал вид, что споткнулся, но ты видел мои бледные ноги, торчащие из-под одеяла правды. Все стало еще более очевидным на занятии по обсуждению идеи конформизма, когда ты заставил нас выбрать свой стиль ходьбы, проиллюстрировав тем самым наш выбор в жизни и право не следовать за стадом, а выбирать для себя нехоженую дорогу. То занятие выдало меня с головой, ибо я не нашел иного способа привлечь твое внимание, кроме как дерзнуть отказаться выполнять задание вовсе. Ты похвалил меня за попытку проявить индивидуальность, но в глазах твоих появилась грусть, узнавание и убийственная серьезность. Тогда как все мои предыдущие выходки ты воспринимал лишь как детские остроты, на этот раз что-то изменилось. Увидел ли ты во мне что-то новое или понял все и сразу, но это выбило тебя из колеи и заставило относиться ко мне иначе. Я пожелал выделиться из толпы однокурсников и получил, что хотел. Теперь ты просто не замечал меня, не обращался по имени, не касался меня даже мимоходом. Теперь ты решил медленно задавить во мне то, что увидел, надеясь, что сам я этого еще не осознал и не буду настойчив в завоевании твоего внимания. Но Нуванда никогда не бросает начатое, дорогой мистер Китинг. А дальше была та дикая выходка с объявлением от имени Общества мертвых поэтов в школьной газете. Разумеется, на содержание этого помойного ведра моя заметка с просьбой о принятии в Уэлтон девушек могла повлиять только в лучшую сторону. Но пыльные головы преподавателей так не посчитали и решили дознаться до личностей всего состава Общества, так сказать, с пристрастием. Всегда знал, что старый извращенец Нолан падок на садомазохизм, но впервые почувствовал это на своей шкуре. Точнее, на весьма определенной части этой самой шкуры. Чертов педик ударил меня своим обожаемым паддлом с десяток раз, прежде чем позволил разогнуться и уйти. Наверняка ему просто не терпелось поонанировать над деревяшкой в одиночестве. Но даже у того, что я несколько дней не мог спокойно сидеть, был значимый плюс. Ты пришел ко мне. Заговорил со мной. Даже более того, ты почти оценил мою попытку вернуть твое расположение как удовлетворительную. Как жаль, что мне этого было мало, ведь все было бы настолько проще, оставь я в покое свои мечты о тебе. Но это бы противоречило всему, чему ты нас учил. «Ловите момент, джентльмены», так ты сказал. «Срывайте бутоны роз в юности». К сожалению, не всем и не всегда удается совершить нечто более значительное, чем просто вовремя уйти из жизни. Нам всем было очень страшно, знаешь, когда Нил решил покончить с собой. Глупый мальчишка, романтик недоделанный. Перед ним лежал весь мир, лишь одну часть у него забрали – театр, но этого оказалось достаточно. Ведь выяснилось, что для Нила театр и есть целый мир. Забравший у него мечту человек смел называться его отцом. Смел прийти в школу и называть тебя убийцей. Как же мне хотелось порвать их всех на куски. И мистера Перри, и отвратительного рыжего предателя, и директора Нолана. Хотелось заставить их почувствовать, что такое рассыпающаяся почва под ногами и ревущее небо над головой. Заставить их ответить за смерть Нила, за разрушенный мир каждого из нас. Каждого из глупых детей, полагавших себя свободными и неуязвимыми. В конце концов, нам обоим пришлось уйти. И знаешь, я хоть повеселился напоследок, разбив нос мерзавцу Кэмерону. Ты бы счел это неосмотрительным, сказал бы, что я намеренно испортил собственное будущее, но ты ведь знаешь мой ответ. Мне не нужно такое будущее, я никогда его не желал. Общество лгунов и предателей мне безразлично, я выбираю другое. Я выбираю Общество мертвых поэтов.