Противоядие

      Обрывки памяти крутились в голове как старая испорченная киноплёнка, которую давно пора выбросить в мусорный бак за ненадобностью. Сэм собирал себя по осколкам из прошлого: порой казалось, что оно стёрто. Он не мог детально вспомнить прошедшие события, только чувства, мысли, ощущения… но конкретный день, месяц, год? Нет.       Сколько раз он подводил старшего брата? Пожалуй, не хватит пальцев рук. Он родился монстром, так было предначертано судьбой. Монстром с демонской кровью, с ослепляющей жаждой. Отец ведь просил убить его, если придётся. Дин заупрямился. Сэм был отравлен с детства, хотя всегда пытался встать на светлую сторону.       Он сидел с закрытыми глазами и всматривался во внутреннюю сторону век, будто прожектор проецировал воспоминания: взгляд зелёных потухших глаз. Сэм мысленно сравнивал их цвет со свежескошенной травой. Такой сочный яркий оттенок, наполненный жизнью. Но когда Сэм на глазах брата прикончил демона и приложился губами к ране на бледной коже как мерзкая кровососущая тварь — нет, этот взгляд никогда не удастся стереть из памяти. Боль, осуждение, в конце концов, Дин видел перед собой монстра. Сэм и был жалким монстром, подыхающим без новой дозы. Тогда, сидя в бункере, он мечтал выкорчевать из памяти тот взгляд, выдрать железными щипцами боль вместе с остатками души и развеять воспоминания по ветру. Выплюнуть с разъедающей изнутри желчью. Сэм вышел из бункера невредимым, но иногда казалось, будто избитая душа растворилась в спёртом воздухе между железных стен.       Сколько раз он подводил брата? Может быть, когда устроил апокалипсис? Когда Дин верил в него. Когда надеятья можно только на семью, и Сэм опрометчиво подвёл всех.       Пора загибать новый палец. Он скривил губы в болезненной ухмылке, наблюдая, как стрелка на циферблате нехотя ползёт вперёд, словно не желая давать ему возможности сделать новый шаг. Время замерло, а в голове глухим набатом гремел один и тот же вопрос. Тик-так, тик-так. Кажется, сейчас только половина двенадцатого ночи. Брат ушёл в бар развеяться. Сколько раз он подвёл его?       Быть может, когда вернулся без души и почти год прожил один? Когда убивал всех подряд, и было плевать. Не существовало никаких оттенков: только чёрное и белое. Сэм видел зло и истреблял его, не раздумывая. Убивать, убивать, убивать. О чём он думал, когда ночью снимал очередную шлюху, имя которой забудет на следующий день? Сэм вспоминал молчаливый взгляд брата. Что-то прогнившее до костей, стухшее, омертвевшее начинало шевелиться внутри, стук сердца набирал амплитуду, а нечто странное, чему он не мог дать название, билось в грудной клетке как бешеная птица, намереваясь разломать хрупкие дуги рёбер взмахом широких крыльев. Волнение забивалось венкой под кожей, и Сэм жмурился. Злополучная картинка выжжена на внутренней стороне век. Не стереть.       Сколько раз он подводил брата? Может быть, когда тот попал в Чистилище, а Сэм не спасал его, а просто жил обычной жизнью без нечисти? Обрёл «семью», жил с Амелией, которая искренне полюбила его.       Когда пальцы одной руки были загнуты, Сэм горько усмехнулся. Тик-так, тик-тик, стрелка по-прежнему лениво ползла по круглому циферблату, раздражая сознание мерным тиканьем. Сколько раз он подводил брата? Когда уходил от ответа, лгал, сбегал в Стэнфорд, искал себе оправдания, хотел другой жизни. Сколько? Когда пытался спасти чужую жизнь, выжечь эту чёртову метку с руки любой ценой?       Сэм нервно стучал пальцами по столешнице, кусая губы. Сколько раз он подводил старшего брата? Когда стоял перед ним на коленях, смирившись, зная, что одна смерть взамен тысячи других жизней это ничто? Когда смотрел в потемневшие глаза с золотыми прожилками, когда видел в них собственное отчаяние? Когда понимал, что их цвет больше никогда не станет похож на цвет свежескошенной травы на соседней лужайке?       Он, не мигая, всматривался в висящие на стене часы и играл желваками под гладко выбритой кожей. Тик-так, тик-так. Сэм не знал, как самому себе честно ответить на поставленный вопрос. Может быть, когда позволил адским церберам в клочья порвать тело Дина? Когда позволил раз за разом умирать в чёртовой петле времени?       Тик-так, тик-так. Время иссякло. Хлипкая дверь скрипнула, сдаваясь под напором, и в комнате застыла фигура брата. Он, растягивая губы в улыбке, смотрел на Сэма так знакомо, а в уголках глаз пробивались тонкие лучики-морщинки, беспощадно клеймя лицо временем. Только Дин умел взглядом, по нитке, вытягивать из Сэма самое сокровенное. Он всегда дивился этому дару и не знал, как ему это удаётся. Ведь раньше никто не мог. До сих пор не может.       Сэм знал, что Дин — это константа. То постоянное, что у него есть. Перед глазами мелькали вереницы мотелей, бесконечная лента дороги, лица людей, стёртых из памяти. Всегда было одно, остающееся неизменным. Новые люди приходили и уходили, Сэм забывал их имена на следующий день. А пронзительные глаза брата, которые Сэм видел, даже если того не было рядом, казалось, остались вечной татуировкой на коже, чернила которой просочились в жилы, заставляя сердце стучать чаще. Сэм понимал, что цвет глаз никогда не станет столь ярким как прежде, на них больше не больно смотреть и не нужно закрываться руками как от слепящего солнца. Сочная зелень потухла.       Когда брат в очередной раз улыбнулся, стряхивая с плеч куртку, Сэм знал, что есть только одна важная истина: плевать на цвет глаз, он видел, как тот смотрит на него так привычно, словно с годами выработался их общий молчаливый язык. Глаза цвета пожухлой травы с янтарно-медовыми жилками, обрамлённые густыми ресницами, смотрели на брата, и он в который раз твердил себе, что отдаст за них жизнь, добровольно опустив голову на гильотину. Пожертвует собой, лишь бы была возможность всегда смотреть в зелёные глаза напротив. Сэм молчал, и только в зыбком воздухе висел немой вопрос.

Сколько раз он подвёл старшего брата?