Синдром Пигмалиона.

Вэстонский колледж - alma mater * Британской аристократии. Ошибаются те, кто считают, что здесь обучают лишь наукам. Самый главный предмет, который в совершенстве преподается в Вэстонском колледже, - искусство интриги, способности выжить в жестких условиях конкуренции, царящих в Британском обществе. Где, как не здесь, сыновья истинных аристократов, доселе окруженные заботой семьи, покинув отчий дом, поймут прописную истину: в обширных, светлых залах роскошных дворцов и поместий действует единственный закон - закон животного мира: убей или умри, выживает сильнейший. Я и сам не замечаю, как, ступая с нижней каменной ступени на склизкий, влажный пол подвального помещения, произношу последнюю фразу вслух. Звук голоса и надтреснутое хихиканье отражается гулким эхом от стен. Все же подвал основного корпуса обширнее, чем кажется на первый взгляд. Это хорошо - есть где развернуться - помещения, отведенные под испытательный полигон, не должны быть тесными. Но сейчас я не материальную базу пришел осматривать. Задача у меня намного более занятная. Две темные фигуры для моего близорукого взора издали больше похожи на груды тряпья, но при ближайшем рассмотрении, как и сообщили префекты, действительно оказываются людьми. Подхожу ближе и, присев, касаясь пальцами, ощупываю и осматриваю их. Один - подросток со светло-пшеничными волосами, примерно сутки, как мертв. Тело закоченело и остыло до температуры окружающей среды. Рваное, хриплое дыхание второго мужчины, высокого и худощавого, одетого в мантию преподавателя, в темноте слышно все отчетливее. Он сидит, привалившись спиной к сырой стене. Нет лишь головного убора, темные волосы в беспорядке растрепались вокруг бледного, удлиненного, красивого лица. Руки, кисти которых все еще затянуты в когда-то белые, теперь в бурых пятнах грязи и крови перчатки, заведены за спину и так зафиксированы. Веревка впилась в кожу на запястьях, оставив полосы кровоподтеков. Голова опущена, мышцы шеи расслаблены так, что подбородок почти упирается в грудь. Услышав тихий шелест ткани моей одежды, уловив обострившимся от окружающей его тьмы слухом, проректор Йохан Агарес приподымает голову. Он устал: повязка на глазах, связанные руки и кляп во рту не добавляют комфорта и лишь усиливают усталость. По красиво очерченному подбородку из-за невозможности нормально сглотнуть стекает струйка слюны, ворот рубашки уже пропитан ею. - Я вытащу кляп. Но если будете кричать, верну все на место. Облизываете пересохшие, потресканные губы. Глядя на это, пытаюсь сгладить неловкий момент, хочу рассмеяться, но хихиканье получается столь же хриплым, как и Ваше дыхание, звук собственного голоса раздражает, словно скрежет гвоздя по лакированной крышке гроба. Стискиваю зубы, тяну улыбку и передергиваю плечами, испытывая отвратительное чувство - словно кусок ворсистой шерстяной ткани зацепился за ноготь. Мерзкое ощущение. Снова хихикаю, намеренно зловеще, чтобы вызвать эмоции, больше, больше эмоций, прошу Вас, господин Агарес! Вот так хорошо. Страх - это по-настоящему. Подцепив ногтем ткань, тяну вниз повязку, еще пару секунд назад скрывающую Ваши глаза. Взгляд, этот взгляд прозрачных светло-серых глаз полон ужаса, мольбы и, главное, желания жить. Склоняюсь еще ниже, поближе к Вам. Мои волосы щекочут Ваши великолепно очерченные скулы, высокие, острые... глядя на них, испытываю острое сожаление, почти физическую боль. Подаюсь вперед и впиваюсь ртом в увлажненные слюной губы, скорее, кусаю. Вы откидываете голову назад, ударяясь затылком о покрытую влагой и тонким слоем плесени каменную стену. Во взгляде читается отвращение, удивление и... надежда. Нет, даже не пытайтесь думать о спасении. Вы - жертва. Но не моя. Я лишь попытаюсь сделать все относительно безболезненно, если не будете сопротивляться. - Освободите меня, и мы сможем договориться. Я обещаю молчать. Во рту пересохло, и Вы едва заставляете голосовые связки функционировать. Но продолжаете говорить - хрипло, быстро, взахлеб. Я не вникаю в смысл слов, мне все-рав-но-о... что Вы мне скажете. Ни одно Ваше слово не изменит нашу с Вами судьбу. Слабеете, переходите на шепот, но не останавливаетесь, продолжаете умолять оставить Вам жизнь, что-то обещаете. И от этого шепота, этих просьб Ваши губы кажутся еще слаще, и от очередного поцелуя-укуса Вы уже не пытаетесь увернуться, почему-то решив, что это поможет Вам избежать печальной участи. Лишь смотрите, удивленно, пожалуй. Не понимая, почему?.. Но какая разница: мужчина ли, женщина ли, ребенок?.. Рано или поздно, когда придет время, смерть поимеет всех. Смерти не важны половые и возрастные различия. Но иногда имеет значение желание или нежелание умереть. Как сейчас. Видеть, как не хотят люди расставаться с их жизнями - наказание, но для других. Этот факт сейчас действует даже возбуждающе. Но сейчас не время. И договориться у нас не получится. Хотя бы потому, что мне предложили много больше - опытный материал и полигон для испытаний. Мы, жнецы, мертвы, но возрождены, чтобы убивать, получив доступ к измерениям, о существовании которых люди вашей эпохи не имеют ни малейшего представления. Для нас вы и ваш мир не более чем двухмерные рисунки для людей, а существа, подобные мне, кажутся вам инфернальными созданиями. Но мы такие же - из плоти и крови. Лишь волею случая нам расширили горизонты восприятия, выдернув из клетки трехмерного мира. Но мы - тоже узники. Достаю косу смерти. Сейчас она похожа на хирургический скальпель. Оружие побольше оставлю для других. Ведь я обещал - безболезненно. Кому: Вам, господин Агарес, себе? Скорее, второе. Ведь я могу увлечься. Пальцы скользят по гладкому металлу, одновременно гнут, сминают полотно трехмерного мира. Острейшее лезвие режет... нет, не плоть. Реки крови - не моя стихия. Аккуратно сгибаю, преломляю многомерную реальность, тщательно вырезая из будущего все события, на которые Вы могли бы повлиять, стирая Ваши вероятностные линии жизни, сохраняя лучшие кадры для новой, фальшивой пленки Вашей будущей... псев-до-ж-жиз-ни-и. Это доступно только мне, лишь я могу изменять вероятности без риска нарушить причинно-следственные связи. Остальным жнецам это недоступно. Они боятся меня за это, опасаются даже те, кто обрек нас на такую недожизнь. Что произойдет, если человек вырежет из полотна картины одного из нарисованных человечков? Странной двухмерной личности просто не станет. На его месте образуется зияющая дыра. Испортит ли эта пустота двухмерный мир? Смотря кто увидит образовавшуюся в полотне бездну. Кто-то опечалится, а другой пройдет мимо, решив, что испорченный холст не стоит его внимания. Но бездна все равно будет всматриваться в живых. Будет ли кто-то сожалеть о том, что Вас вырезали из полотна вашего мира, а, господин Агарес? Вот так жнец, взмахнув косой смерти, вырезает человечка из вашего ущербного трехмерного мира, где даже течение времени можно лишь осознать, но почувствовать... почти никогда. Почти... Ощущение дежавю - единственное, на что способны органы чувств человека. Только так люди ощущают четвертое измерение - время. Погружаю нас еще глубже, минуя время. Незримая воронка материи внешнего мира затягивает нас - жнеца и жертву. Нет, не мою. Почему я так настойчиво напоминаю себе об этом? Наверное, все же, потому, что ваша смерть ляжет на мою совесть. Ведь Ваше время еще не пришло. Для людей вас уже не существует, господин Агарес. Совершив путешествие в мой пятимерный мир, вы уже умерли в мире трехмерном. Вот так - быстро, безболезненно и бескровно. Кто-то сказал бы: "Сердце остановилось". И все бы удивились. Ведь у вас сильная сердечная мышца. И только я видел, только я помню, как с каждым слабеющим ударом все еще сильного сердца жизнь толчками покидала Ваше тело. Это должно причинять мне невыносимую душевную боль, по мнению тех, кто обрек жнецов на такое существование. Хи-хи, они так заняты заботами бытия, что не замечают, как многие изменились и научились получать удовольствие. У-до-воль-стви-е. Кого ты хочешь обмануть? Одергиваю себя самого. Для чего тогда все эти потуги: научиться возвращать к жизни мертвецов? Я сохраню воспоминание о Вашем последнем вздохе для себя, укрыв его даже от вас самого, господин Агарес. Нет-нет, Вам не нужно этого помнить. Для себя самого и для всех остальных вы все еще живы. Вот мы и наедине, словно укрывшиеся от посторонних глаз любовники. Если кто-то из людей смог сюда заглянуть, то увидел бы лишь сгусток чужеродной материи - переплетенные в причудливом танце свет и тьму, и две гротескные тени, вплавленные в этот сияющий светом мрак. Но никто не войдет, никто не увидит, потому что даже время в этом месте остановилось. Я верну Вас в ваш никчемный трехмерный мир. Обещаю - верну. Но таким, каким вы будете мне милее, - уже не живым, но уже и не мертвым. Больше не издаете ни звука. Но губы Ваши все еще теплые и мягкие, словно у живого, имеют чуть солоноватый привкус крови из ранок-укусов и перемешанных слез - Ваших и моих. Ведь именно я выкрал Ваш последний вздох. Тасую кадры пленки Вашей жизни, словно готовлюсь разложить пасьянс из воспоминаний и мечтаний, из тайных страстей и желаний. О-хо, а карты-то кропленные, господин Агарес, и-хи-хи. Да, жить честно Вы не любили. Вот и все. Вы двигаетесь, говорите, даже мыслите. Ваше тело не разлагается. Вы даже не жаждете отмщения, не бросаетесь на своих обидчиков, как делали все созданные мной Странные куклы до Вас. А я наблюдаю со стороны и тайно любуюсь своим лучшим на данный момент творением. У Вас было то, чего нет ни у одного из жнецов - свобода воли. То, что я отнял у Вас, вырезав, словно картонную фигурку из полотна человеческой жизни. Вы побывали со мной в моем мире, господин Агарес, и смогли вернуться в тот, человеческий мир, который так презирают жнецы и... так тоскуют по нему. Возможно, когда смогу усовершенствовать метод, я дам всем им надежду... себе надежду на возвращение в ущербный, трехмерный человеческий мир ЖИВЫХ...