Дождь начинается

Сидя у постели Аомине, Мурасакибара в очередной раз снова и снова убеждался — они никогда не смогли бы подружиться с ним. Слишком много разделяло их, любимых сыновей Акаши Сейджуро, слишком разными они были. Мощь и агрессия Аомине против его флегматичного упорства. В разное время они даже бывали соперниками — делили все, женщин, машины, лучшие куски, иногда и внимание аники. Но сейчас, когда так много встало между ними, когда семья была на грани распада, Мурасакибара отчетливо понимал, что привязан к придурку, что ему всегда не хватало его присутствия в семье, и что он готов на многое, лишь бы тот снова кричал, дрался, творил глупости — но и жил. — Он выглядит неплохо, правда? — Химуро, его правая рука, поправил одеяло, расправляя складки. — Лучше, чем мог выглядеть в такой ситуации, — уточнил он. — Быть может, он справится даже с комой и вернется к нам. Я бы этого хотел. Аомине-сан заслуживает жить. — Он все делал хорошо, этот мерзавец, — хмыкнул Мурасакибара. — Он даже едва не умер хорошо, качественно. Сегодня он точно на грани. Мне было бы проще, приди он ко мне со стволом, но видеть его без движения, во всех этих трубках — это невозможно тяжело. — Он справится… — Химуро улыбнулся бережно, как умел только он — подбадривающе, — Он ведь силен, Ацуши-сан. У него есть куда расти и как расти. И он еще не сделал всего того, что задумывал. Я не думаю, что он так быстро сдастся… — Эти слова хороши для маленьких девочек, Муро-чин, — Мурасакибара опустил голову в приступе бессилия. — Но даже Мине-чин всего лишь человек. Если его тело проиграет, он умрет. Понимаешь? Мы все можем умереть. Набор мышц и нервов — человек умирает, когда его тело перестает бороться. Куро-чин умер. Я видел его тело. Он улыбался, сидел за компьютером, пил с нами чай — и умер. Кисе-чин едва не умер… Такой сильный и сияющий — он был белее простыни и не мог двигать ногами. Смерть приходит, ей все равно, кто мы и как мы. Настанет мое время, и я тоже умру. И если Мине-чин проиграет… Это будет последнее, что натворила эта компания. — Побольше уважения, — услышал он за своей спиной. — Твой кумите здесь. Мидорима и Такао прошли мимо Химуро, не задевая его. Изящный костюм на Мидориме гармонировал с цветами, которые он принес. Он осторожно положил букет на столик, подошел к Аомине и посмотрел на него. На лице Мидоримы было некое подобие скорби — и все это, цветы, его костюм, ухмылка Такао и видимая жалость, все это вызвало ненависть у Мурасакибары. Секунда — и они уже лежали на полу, пытаясь выбить дурь друг из друга. Мурасакибара бил тяжело, сильно, Мидорима уворачивался, целясь ему в лицо, чтобы сбросить его с себя. Такао осторожно сделал два шага назад, откровенно наслаждаясь сценой, испуганный Химуро пытался оттянуть Мурасакибару на себя. — Ацуши-сан, прекрати! Прекрати! — кричал он. — Черт… Помоги мне! — обратился он к Такао, но увидев лицо его, внезапно осознал, что тот не станет растаскивать их. — Окамура-сан! Фукуи! Сюда! Дверь отворилась — и люди Мурасакибары тут же оказались рядом с ним, на полу. Широкоплечий, огромный Окамура быстро приподнял его, оттаскивая от Мидоримы. Изящный Фукуи осторожно встал между ними, блокируя выпады. Химуро поднял с пола телефон Мурасакибары, быстро отошел к нему, глаза его пылали от возмущения. — Что вы тут устроили?! — ужаснулся он. — Драка в больнице! В палате тяжелобольного! — Поговори со своим боссом, — огрызнулся Мидорима. — Набросился на меня… Идиот! Тебе это так просто с рук не сойдет! Я главный в семье сейчас, и ты поднял на меня руку. — Мерзавец… — процедил сквозь зубы Мурасакибара. — Как ты посмел сюда прийти? То, что сейчас происходит с Мине-чином, это твоя вина. Ты довел его до такого! Ты и мерзавец Киеши! Не смей навещать его с такой улыбочкой и цветами! Я выбью из тебя все дерьмо, если попытаешься еще раз провернуть такое. — Не я стрелял в него, — Мидорима поправил очки. — И не я привел его к тому, что сейчас. Я помог ему бежать от гнева Акаши, чтобы он нашел настоящего убийцу Куроко Тецуи, а он вместо этого стал помогать беглецу Кисе… Он предал семью, Мурасакибара, и его покарали как предателя. Когда он очнется, точнее, если он очнется, его будут судить… — Если?.. — глаза Мурасакибары потемнели от гнева. — Ты со счетов его уже списал, да? Быстро, брат, быстро… Не можешь простить ему западное Канто и Кагами? Мидо-чин у нас мстительный, он не забывает прошлых обид, так же? Ты был на дне, но теперь ты смеешь звать себя аники, какой ты к черту аники? Ты просто дорвавшийся до власти урод, и ты для меня никто. Не брат, не друг, даже просто не партнер. Я презираю тебя и все, что ты сделал с Тейко. — Прикуси язык, Мурасакибара-сан, — внезапно вставил Такао. — Так или иначе, формально или на самом деле, но ты говоришь с главой семьи. Если не уважаешь его или меня, уважай Аомине-сана. Он ранен по своей вине, но мы должны поберечь его здоровье. — Поберечь?.. — Мурасакибара повернулся к Такао. — Какой ты умный, Такао-сан. Защищаешь своего босса? На самом деле, вся эта гниль идет от тебя, я уверен. Мидо-чин ведь не настолько туп или бессердечен, у него есть проблемы, но он бы не додумался до всего этого, если бы не ты. Я давно подозревал, что у тебя особые виды на семью, на аники… Ты умная мразь, которая всегда проворачивала делишки за спиной у Мидо-чина и аники. Как давно ты сотрудничал с Киеши? Как давно ты начал сливать ему наши секреты? — Очень давно, — вежливо ответил ему Такао. — Так давно, что ты зря строишь из себя детектива. Когда я начал планировать перемены в Тейко, ты еще возился со своими моделями и с Химуро-саном. Так что, да, ты абсолютно прав, все это идет от меня. Но в итоге именно Мидорима-сан пытается сейчас восстановить семью, а ты ее разрушаешь. — Это все бессмысленно, — Химуро подошел к Мурасакибаре, заглядывая ему в глаза. — Пойдем, аники. Нет никакой возможности достучаться до них. Они тебя все равно не слышат. Вернемся к ребятам, у нас еще много работы. — Ты прав, — будто бы очнулся Мурасакибара. — Ты прав, Муро-чин. Нам пора. Мине-чину нужен покой. А я все равно уже сказал то, что хотел сообщить в официальном письме. — Что именно? — нервно отреагировал Мидорима. — Что ты хотел сообщить? Ты не явился на общее собрание и не отвечаешь на звонки… — Ты ведь принял решение за Тейко, — сказал Мурасакибара, с презрением глядя ему в глаза. — Но ты лишь часть Тейко. А я взял на себя ответственность собрать тех, с кем ты никогда не работал. Кайдзе, Аюсинкай, Есэн — наши группировки не принимают твоего решения. Отныне ты не есть Тейко. Отныне ты — это Сютоку, Такао, твои люди. Ты ведь попросил этих людей стать нашим кумите… — он сплюнул. — Грязный мерзавец… Ты продал семью ради своей выгоды. Но мы приняли иное решение. Группировки, за которыми стояли я, Кисе и сам аники, выходят из твоей опеки. Мы направили официальные письма, в которых отвергаем твое решение исключить Акаши Сейджуро из семьи. Отныне и впредь мы работаем отдельно от тебя и твоего Тейко. — Ты не мог так поступить, — Такао перебил его. — Даже ты не смог бы так поступить. Это разлад в сердце семьи. Ты всегда был за единство. — Я был за единство? — рассмеялся Мурасакибара. — Да ты шутишь, ублюдок? Я обожал то, что построил Ниджимура-сан, тот старый остов семьи, настоящую тихую гавань, где каждый был на своем месте. Я работал с аники, я уважал его решения, я всегда знал, что он наблюдает за мной, но знал также и то, что он никогда не будет мешать или вредить мне. И я презирал с первого дня твою мини-революцию. Я презирал то, как ты насиловал его руками нашу семью, разрушал и нас, и самого себя изнутри. Я говорю тебе это в лицо, Такао, ты единственный виновен в том, что случилось со всеми нами. Ты и твое предательство. — Ты ошибаешься, Мурасакибара-сан, — Такао улыбнулся. — У нас нет причин для вражды. Давайте обсудим все вопросы, что нас беспокоят, и решим их вместе. — Поздновато ты спохватился, — Мурасакибара с отвращением посмотрел на лилии, которые принес Мидорима, и одним движением сбросил их на пол. — Я уже принял решение. Я поддерживал вас какое-то время, потому как считал, что вы действительно хотите только перемен. Я даже оправдывал Мидо-чина, я думал, что на него так повлияла потеря западного Канто, но теперь я устал стоять в стороне и смотреть на все это безумие. У меня есть мнение на этот счет, и я его выразил. И то, что люди поддержали меня, еще раз доказывает, какую глупость ты совершил, когда решил отдать нас на растерзание всем этим гиенам. Я не буду с ними сотрудничать. Я ухожу в свободное плавание. — Но это неправильно, — возмутился Мидорима. — Ресурсы семьи не принадлежат тебе одному. Все, что относится к Тейко, это и есть Тейко. — Неужели? — Мурасакибара взял пиджак из рук Химуро, собираясь уходить. — Но ты же взял на себя ответственность, почему нельзя нам? Мы тоже часть семьи. И большая ее часть, — отметил он. Раз можно тебе, то можно и нам. Больше не пытайся связаться со мной. Я буду восстанавливать дела, которые разрушились из-за тебя и твоей самодеятельности. Когда Аомине очнется, он сам решит, с кем ему работать дальше. Я не позволю манипулировать им для достижения твоих целей. Он кивнул своим людям, и они вышли из палаты. Последним вышел Фукуо, который коротко кивнул на прощание и бережно прикрыл за собой дверь. Такао и Мидорима остались вдвоем — Аомине безмятежно спал, погруженный в искусственную кому, словно поддерживая решение Мурасакибары. — Что мне делать теперь? — спросил Мидорима. — Если он выйдет из семьи, мы останемся без финансовой поддержки. И у нас не будет ресурсов. И когда узнают конкуренты… — Ничего делать не нужно, Шин-чан, — Такао изящно улыбнулся ему. — Окамура-кун не всегда рядом с ним, а Фукуи-кун будет занят своими делами. Отправим к нему тех, кто заставит его принять другое решение. — Что? — ужаснулся Мидорима. — О чем ты? — О том, что Мурасакибара-кун действительно зарвался… — Такао снял очки, взгляд его не предвещал ничего хорошего. — И его пора проучить.