Суперновая

Вокруг много людей и много шума. Улыбки сливаются в одну, лица становятся одним целым. Монс уже давно не слышит слова поздравлений, для него они тоже стали одним едва различимым гулом. Как в трансе, жмет всем руки, горячо отвечает что-то банальное. Изнутри горит опьяняющее чувство триумфа. То, что им никогда не понять. Оно только его, Монса. Звон хрусталя, хлопки открытых пробок, вспышки, огни, ослепительный свет. Искусственный, выученный смех настолько фальшив, что все вокруг кажутся марионетками на тонкой, невидимой глазу леске. Все мы тут под прицелом фотокамер. Банкет Евровидения в самом разгаре. - Привет. Взгляд Лоика светится изнутри. Он сам светится изнутри. - Ты как? Тогда-то все и перевернулось. **** 01:10 по шведскому. Его силуэт кажется черной тенью на фоне едва колышущейся от ночного ветра иссине-белой занавески. Стокгольм спит. Стокгольм спит глубоко и спокойно, горделиво возвышаясь острием шпилей посреди бездны спустившейся ночи. Кажется, что город оставил Монса один на один с тишиной, мраком и с самим собою. Монс смотрит не на него. Его взгляд устремлен куда-то сквозь, устремлен в ничто и в нечто одновременно. Где-то глубоко внутри последними всполыхами догорает огонь. Don't tell the Gods I left a mess. Монс казался сам себе измученным путником посреди хаоса. Он, он ворвался, он, он все спутал и все соврал. "Привет. Ты как?" Привет. Никак. Он разбит. Пытается собрать воедино все те осколки, что остались от него. "Иногда при коллапсе очень массивной звезды ее внешние слои могут быть выброшены в пространство колоссальным взрывом, называемой вспышкой сверхновой. Мощь этого взрыва настолько велика, что сверхновая светит ярче всех звезд вместе взятых". Лоик был его личной сверхновой. Бесконечные прогулки по городу. Казалось, что раз за разом Лоик опытным и умелым жестом фокусника приоткрывает все новые и новые ширмы, за которыми, как за занавесом, прятались такие обыденные, такие незатейливо простые вещи, на которых раньше даже не задерживался взгляд. Улыбки, смех, разговоры людей на улицах, солнечные осколки в окнах, звон колокольчиков в сувенирных лавках, голоса, тысячи историй, жизнь, бьющая ключом. С ним улицы начинали оживать, мрамор, гранит и бронза вдруг начинали говорить, и город, эта гордая Вена вдруг снимала свою поднадоевшую ей самой маску неприступной герцогини, становясь своей, становясь родной и по-домашнему настоящей. Его прикосновения. Его глаза. Его горячие губы. Его голос. Его улыбка. Солнечная, искренняя. Открытая всему миру, всему на свете. Он был в тысячи мелочах, штрихах и оттенках. Все в нем казалось таким чистым, таким светлым, что хотелось закрыть, уберечь, оставить эту звезду себе, но никогда и ни за что не отпускать. Восторженный шепот в ночи. Когда на Вену спустилась глубокая, иссине-кобальтовая бездна, полная ярких, сверкающих искр. Они вдвоем. Над глубоко и спокойно дышащей во сне Веной. Он говорил много, как будто бы захлебывался словами. Часто умолкал на полуслове, будто бы ничто, даже время, не могло погнаться за ним. Он был искренним и настоящим. - Я хочу гореть, понимаешь? Гореть так, как не горел никто и никогда. Чтобы они знали, кто я, чтобы они знали, что я могу. Чтобы они знали... Чтобы они знали. Чтобы они чувствовали мой свет. Во мне этого слишком много, слишком много на одного... Понимаешь? Он смотрел в небо, и Монсу казалось, что он мог бы отдать все на свете за эти звезды в его глазах. Все тогда казалось живым. Все дышало, все пело. Все было настоящим. И он не видел, не замечал собственного света. И он не знал, что он уже горит. Все было настоящим. И Монс сам себе казался живым. Пока он не ушел. *** Монс продолжал всматриваться в глубокую ночь и в силуэты уснувшего, будто вымершего, затихшего в последнем выдохе города. Впервые Стокгольм, настолько привычный, настолько родной, ставший с Монсом одним целым, казался чужим и официально равнодушным. Все вокруг казалось холодным и официально равнодушным. Внутри остался лишь пепел. Час. Два. Он все стоял и вспоминал, вспоминал, вспоминал, и фотокарточки прожитого с тихим, едва слышным шелестом падали куда-то в темноту. Три. Четыре. Что дальше? Что дальше? Дальше? Мысли роются в голове, гудят нестройным шумом, словно тысячи птиц заперли в одной клетке головы. Что дальше? Что дальше? Дальше ли?... И вдруг, как укол, блеснула упоительная надежда. «Я должен сам стать суперновой». *** Если нет путеводной звезды, к которой стремишься, как мотылек в ночи. Если блуждаешь среди хаоса. Если наощупь ищешь выход среди фальши и вечной лжи. Если остался один во мраке. Если остался один. Гори. Рассвет взорвался алым заревом над ниточкой горизонта. Красные, кроваво всполохи вились где-то в бесконечной дали перед замеревшим взглядом. Город где-то далеко внизу был будто охвачен огнем. Где-то глубоко внутри из пепла расправлял крылья новый Феникс.