Гнилая слива

Вкус гниения – сначала невозможно сладкий, пьянящий, а затем чувствуешь отвратительный привкус разложения – так бы Альфред описал свою любовь к Мэттью, своему близнецу, единственному человеку, который понимал его с полуслова, который ни разу в жизни не осудил его за бесшабашные, детские выходки, от которых у старшего брата волосы вставали дыбом, а брови начинали устрашающе шевелиться. Не надо было и объяснять, почему Альфред, невозможный эгоист, влюбился именно в Мэттью. Мэттью, который всегда был там, где Альфред нуждался в нем больше всего, - рядом. Мэттью, который точная копия во всем, кроме привычек, улучшенная и желанная копия. Какой же эгоист не любит себя самого до дрожи в коленях, а то, что у тебя есть живой портрет – приятный бонус. Но остатки сознания, которые все еще не извращены ложной любовью, пахнущей одержимостью, болезненными желаниями обладать и владеть, молит Альфреда отпустить Мэттью, разрешить себе закрыть глаза и уйти. Но она так ничтожно мала, что все мольбы – всего лишь кроткий шепот, заглушаемый безумными криками и сладострастным шепотом на ухо, от которого не скрыться под одеялом, как он это делал в детстве, зарываясь в кровать Мэттью в попытке спрятаться от монстров, живущих в его платяном шкафу. Но у страха глаза и зубы больше, чем жар – у необузданного желания. И поэтому Альфред не испытывает судьбу, зная, что один неверный шаг – и все покатится в тартарары: Артур, узнав об уродливых прихотях, отошлет его так далеко, что своего драгоценного Мэттью он больше никогда, даже краем глаза, не увидит. И поэтому он сидит в своей захламленной, душной комнате, прижавшись ухом к холодной стене, и ждет услышать учащенное дыхания своего невинного отражения.