Per aspera ad astra

Не сдавайся, упавшая звезда, Я отказываюсь позволить тебе умереть. (с)

Стиг думает о том, как прекрасна сегодняшняя ночь; и о том, как долго он еще сможет видеть звезды. Он знает диагноз. Полгода – не больше. С этим долго не живут. Его жизнь проносится, как пулеметная очередь, каждый раз расхерачивающая его грудь в кровавое месиво. Быстро и почти безболезненно. Даже не успеваешь почувствовать хоть что-нибудь – уже лежишь с развороченным кишечником, легкими и абсолютно пустыми глазницами, еще, как желе, слегка дрожащими, ловящими солнечные блики, а после неподвижно-ледяными. Стиг чувствует, что скоро разучится считать до десяти, потому что единственное, что он помнит – гитарные аккорды и тексты песен, которыми можно заработать на жизнь. Или на новую дозу. Смешно, правда? Он смеется каждый день, выворачивая карманы запотевшими руками, уже не подчиняющимися приказам мозга; поднося белесый порошок к ноздре, покрытой красной зудящей сыпью (как и нос, и вся кожа вокруг рта), и вдыхая; смеется, когда получает мнимый кайф, хоть немного рассеивающий серость подвалов и подворотен для люмпена, как бы сказал его преподаватель социологии; для всякого дерьма человечества, как бы сказал он. Все чего он добился в этой жизни – отличное место в старом арочном переулке, где можно играть на гитаре и развлекать местных котов, орущих вместо аплодисментов. Это все. Ах да, и еще недорогого наркоторговца, готового за копейки достать кислоту хорошего качества. Стиг готов поклясться перед крестом, что если бы он не встретил этого парня, то разодрал бы себе глотку собственными руками. Все это время он бессмысленно плыл по бурному течению, которое несло его прямиком к водопаду – теперь он нашел свою опору, то, за что можно ухватиться и выбраться на берег, сплевывая воду, осевшую в легких. Лоик. У него даже имя волшебное. Имя – луч света посреди непроглядной тьмы. Любимый. Открытый. Искренний. Который просто очень нужен. И плевал Стиг на то, что Лоик на таком же дне, как и он сам; плевать, что он видел, как парня выворачивает после очередного кайфа; что все шлюхи в округе знают его, так как когда-то вместе стояли у дороги, ловя машины, и красили губы помадой с клубничным вкусом. Пошло оно все к черту, потому что каждый день с Лоиком – это еще один прожитый день жизни; без него – еще один день в ожидании смерти. Стиг часто думает, какой будет его смерть. Он надеется, что у нее будут глаза цвета побледневшего изумруда из кольца, которое недавно один его приятель сдал в ломбард; а еще у его смерти не будет косы, потому что она придет не для того, чтобы отрубить ему голову и забрать в качестве трофея – она придет, чтобы уложить спать, шепча под нос слова давно забытой песни. В бледно-розовой дымке он не увидит ее лица, но он узнает его голос. И Стиг сможет наконец успокоиться. Ему скажут: покойся с миром! – а вместо эпитафии напишут о том, что Стиг был классным парнем и сдох, не дожив до сорока, или это будут просто строки из песни, которую он часто слушал на кассете. Ее слова уже давно исчезли из памяти, но мелодия все еще живет в сердце. Интересно, когда он умрет, Лоик придет на его могилу? Стиг убеждает себя, что да. Но он даже не уверен, будет ли у него могила. Потому что тут ни у кого нет могил, потому что трупы половины так и не смогли найти. Стигу было совершенно нечего терять до тех пор, пока в его жизни не появился Лоик. Теперь каждое утро, просыпаясь в холодном подвале, он вслушивается в шелест чужого дыхания и ощущает прикосновение теплых пальцев на своей груди. Глаза начинает щипать, но Стиг смаргивает подступающие слезы (это все из-за гребаной пыли) и утыкается в макушку, вдыхая родной запах Лоика. Их потерянные души нашли друг друга. Сейчас было именно то время, когда летняя духота еще стояла в воздухе, но постепенно ослабевала; когда легкий прохладный ветерок забирался под футболку и щекотал распаленную кожу, покрасневшую от солнца; когда звезды только проступают на потемневшем небе. Стиг устал от полуденной жары и солнца, слепящего глаза и обжигающего лицо и руки до образования волдырей; ему нужны холодные зимы Норвегии и Канады, ледяная пустыня Гренландии и бесконечные леса Сибири, чтобы зализать раны и почувствовать себя живым. Голова Лоика покоится на его коленях и Стиг нежно перебирает волосы парня, рассматривает его лицо, будто видит в последний раз, пытаясь запомнить каждую деталь. Нежная кожа, бардовые следы проступающей сыпи вокруг приоткрытых губ, к которым хочется прикасаться вечно, и прекрасные глаза – зеркало невинной и чистой души святого, испорченной утробными уродами, правящими сутенерами и блядскими мамашами, познавшими запретный плод удовольствия. Лоик шумно выдыхает и совсем не замечает ничего вокруг, находясь в прострации. Стиг вынимает сигарету из кармана и делает затяжку, закашливается и стирает с губ кровь, которая выходит вместе с легкими. - Знаешь, однажды я буду как Ринго Старр, - тихий голос нарушает тишину. – Я стану звездой. Этот ритм внутри меня зажжет всех. И все те, кто не верил в меня, сгорят дотла. Мы будем вместе; вместе взойдем на вершину, как гребаные греки, захватившие Трою. Только ты и я. Ты же веришь мне? Веришь? И Стиг верит. Всем сердцем верит в то, что создает иллюзию счастья. Я живу одной верой-мечтой В то, что ангел мой друг неземной Прилетит за мной И заберет с собой Домой...