Как луч тебя освещает! Ты весь в золотой пыли... И пусть тебя не смущает Мой голос из-под земли. М. Цветаева
Никто не спешил преследовать похитителя. Возможно, потому, что им мог оказаться кто угодно. Три дня с момента смерти Дезмонда Майлса «Они, вроде как, прикрыли все проекты по борьбе и созданию биологических вирусов» Собственные слова эхом звучали в голове. Они ударялись о поверхность разума, от них исходили круги, как от камней, брошенных в воду, их было всё больше. «Но даже если это и не так, меня не подпустят к работе» Огромная память, большей частью пустая, но заполненная многими жизнями, воспоминаниями, ощущениями и судьбами, вновь и вновь возвращала лишь к одному — выхода не существовало. «Так ты типа... Ожившей биомассы? Притворяешься Алексом? Похоже» Иногда сам Алекс не понимал, для кого старается. Голос Дезмонда, столь озлобленный и потерянный в последние их встречи, выбивал из привычной колеи контроля над происходящим. Когда же он упустил маленькую деталь, отвлёкся на весь Нью-Йорк, потерял из виду, кого искал по всему миру после похищения, неожиданно для себя отодвинул то немногое, что осталось на второй план, контроль был потерян над всем происходящим. Он отвлёкся лишь дважды. В первый раз у него забрали Дезмонда тамплиеры. Позже оказалось, что его помощь не требовалась. Во второй раз у него забрал Дезмонда Храм. Позже оказалось, что помощь предложить было некому. Как будто он собирался. «И лучше бы тебя убрали раньше, чем ты наломал дров» Алекс всё чаще спрашивал себя, какого чёрта он творит. Какого черта делает хоть что-то вместо того, чтобы, по обычаю своему, отвернуться и сделать вид, что всё происходящее не имеет к нему никакого отношения, никак его не касается и даже не достойно его внимания. Ему не нужны были бесполезное прощение Дезмонда, его глупые извинения, виноватый вид, пристыженная фигура и опущенная голова; не нужны были благодарности и упрёки, последствия и абсолютное ничего в результате, освежившиеся воспоминания и даже немного из жизни ещё живого Алекса. Хоть что-нибудь из того, что было до вируса. У него всё это было, было даже больше, но ничего не относилось к Дезмонду. Чужие люди со своими воспоминаниями, ощущениями и волнениями, тараканами и скелетами в шкафу наводняли его голову, изредка заглушали его собственный голос. А в кошмарных снах просились наружу, требовали свободу и проклинали Мерсера. Ничего хорошего не снилось уже давно. Дезмонда никак не удавалось оживить. Чёрный свет не мог проникнуть в него, разрушить барьер сознания, оказаться в крови, захватить тело. Он лежал перед Алексом, в наспех надетой одежде из хранилища Абстерго, доступ к которому был безграничен. Он был вскрытым и зашитым, с ожогом на руке, без клинка и абсолютно холодный; а там, где Мерсер мог закатать чужие рукава, уже виднелись тяжёлые трупные пятна, тёмно-синие и фиолетовые; совсем скоро он должен был начать гнить и вот-вот распухнуть. Этого хотелось меньше всего. И даже после всех попыток оставалась надежда, что всё обратимо, ведь вирус был способен даже на большее. «Его бы рвало от страха и отвращения, рвало на асфальт» Оставалось только подчинить вирус. Заставить его проникнуть в мёртвое тело. Не смотря ни на что, Алекс не сдавался бы до последнего. Мерсер хотел заразить, как заразил Хеллера, с когтями или мутациями — не важно. «Я пытаюсь спасти мир» Спасти мир, конечно. Спасение мира — то самое, что ставил на первое место Дезмонд в их редких встречах в Нью-Йорке. Редких потому, что Алекс не мог заметить никаких изменений в своём организме, и время имело совсем другой ход для него. Он мог бы, ко всему прочему, проткнуть любого шутника, что спросит: «И как долго тебе восемнадцать?» Спасение мира было необычайно важным занятием для Дезмонда, занимавшим всё свободное время и постепенно превращавшимся в хобби. Удивительное хобби для бармена из «Непогоды», всеми силами пытающегося отречься от прошлого и укрыться от разыскивающих его сторон. Именно таким запомнил его Мерсер: осторожным и болтливым, часто смеющимся, когда говорил лишнего; добрым, потому что отказывался наливать, хоть ему и платили; иногда пьяным, закинувшим руку на плечо Алекса, едва переставляющим ноги и слишком беспомощным, чтобы добраться домой; напуганным, когда ему казалось, что тамплиеры вот-вот настигнут его, и забытые тренировки ничем не смогут помочь, как и потерянные в памяти несостоявшиеся уроки сражения в рукопашную против летящей на тебя пули; слишком неоднозначным, не в состоянии определиться не только с прошлым, но и с будущим; виртуозно перекидывающим шейкер из одной руки в другую, создающим из этого целые представления; снисходительным и слишком самостоятельным, когда сам звонил Дане и Карен, и голос его звучал совсем не женским; и абсолютно ошарашенным, потерянным и сражённым каждый раз, когда Алекс целовал его. И Мерсеру не нравился новый Дезмонд. Дезмонд, что спускался с Эмпайр-стейт-билдинг быстрее самого Алекса, если внизу лежало что-то, готовое принять человека, летевшего с высоты почти четырёх сотен метров. Дезмонд, так легко желающий ему умереть и не делающий различий между вирусом и человеком. Дезмонд, появляющийся в Нью-Йорке раз в три месяца и заставляющий себя по нему искать. «А я пытаюсь его уничтожить. Вместе с тобой. И другими...» Но ничто из сказанного в тот день не было правдой. Даже «Ширли-Тамплиер» был не отвратителен, а абсолютно полностью отвратителен, и владельцу заведения всё же следовало об этом знать. Алекс не собирался уничтожать мир, конечно же нет. Тогда он хотел лишь кое-что показать Дезмонду, нечто совершенно иное, не попадающее в его привычную жизнь только потому, что Майлса, насколько мог знать Алекс, украли, как последнюю принцессу. Вирус уважительно относился к памяти Мерсера, к тому же, не был таким засранцем, каким хотел казаться. Поэтому Дезмонд Майлс оставался жив. И остался бы жив в любом случае... Почти в любом. Вирус над этим работал. Он хотел смешать кровь. Но ещё до того, как сделал первый аккуратный надрез, знал, что ничего не получится. Кровь свернулась давно, а сейчас пассивно перемещалась по сосудам. В сомнительных условиях, где свисающая с потолка лампа иногда мигала и светила и без того слишком плохо; где украденное тело лежало на кухонном столе, перенесённом в гостиную. Алекс не боялся антисанитарии и плохих условий. Хуже быть не могло, а Чёрный свет бы справился с любой болезнью. «Только посмотри, — твердила часть рассудка, любезно перенятая у прежнего Алекса Мерсера, — что ты сделал: ты украл его тело; ты, чёрт возьми, украл его тело, украл из Абстерго, украл убитого судьбою Дезмонда. И зачем ты украл его? Чтобы он сгнил на столе в квартире, хозяев которой ты поглотил, потому что тебе нужен был стол, чтобы положить его. Стол и лампа. Выдохни. Попробуй ещё раз. Посмотри, что ты наделал. Думаешь, тамплиеры не ищут его? Конечно же ищут! Ты знаешь не так много (как и они), но это тамплиеры убили Дезмонда. Та кучка проходимцев, постоянно сидящая на верхних этажах, стреляющая из пистолетов, пули которых ты можешь поглотить, ничего не замечая, а Дезмонд отбить одним скрытым клинком. Тебе никогда не нравился этот скрытый клинок. Ты правильно не любил его. Он убил Дезмонда. Он не смог защитить Дезмонда. Ты ведь тоже не понимаешь, как мог доверить Дезмонда клинку? Можешь смело ждать тамплиеров у дверей. Пока ты будешь убивать одного за другим (да хоть одну кучу за другой), они доберутся до Дезмонда. И тогда никто не защитит его лучше, чем он сам. — Он остановился. Алекс не хотел щупалец для Дезмонда, не хотел лезвий или прочной брони. — Или так, или они заберут его. Расскажут миру, что Алекс Мерсер жив. Что будешь делать тогда? Можешь ударить себя за это слово, но ты должен поторопиться, амиго. Ты всё так же скрупулёзен? Отлично, продолжай медлить и просри». Как бы ни было плохо его положение, Алекс Мерсер никогда не торопился, никогда не делал ничего поспешно и никогда не поддавался эмоциям. Именно поэтому, слушая будто совершенно чужой монолог, он чувствовал себя Дэдпулом, у которого в голове завёл невесёлую «пластинку» один из героев Стивена Кинга, попавший в невесёлую «историю»: оказался проклят цыганом или продал душу отелю, убегал от охотников, чтобы заработать денег для убитой семьи, или нёс остатки от сына на кладбище, поближе к могилке кота. Или, как он. Пытался заразить (сознание снова не давало покоя: «Назови его тем, кем он и являлся; не так долго, но ты спас его; спас из-за этого») парня («Ты почти справился») вирусом, опасным для всего человечества, чтобы избавить его от его судьбы, а себя от одиночества человека (почти человека), из-за которого дважды был разгромлен Нью-Йорк. Алекс только усмирил голос и не поддался панике. Мерсер не стал бы отрицать: ему нужен был Дезмонд. Не так много в обмен на то, что он мог бы обещать миру, если бы вдруг начал заниматься политикой. Он думал о Ядерной зиме (и думал уже он, а не паникёр из романа Кинга). Он обеспечит миру Ядерную зиму, если они не позволят вернуть Майлса. Жизнь одного ассасина — разве он просит столь многого? Алекс делал это не ради Дезмонда, к тому же, он не смог бы вернуть настоящего Дезмонда, но в любом случае боялся превращения Майлса в безмозглого зомби. В таком случае, Ядерную зиму мир бы не пережил. Но Дезмонда никак не удавалось оживить. «Не друг ты мне. Нет у меня друзей»~=*=~
Дезмонд Майлс редко напивался настолько сильно, что был не в состоянии самостоятельно добраться домой. Он прекрасно ощущал внутреннюю меру, какую иногда не осознавали его отчаянные клиенты «Непогоды», и заботу о которых он терпеливо перекладывал на свои плечи всякий раз, когда говорил: «Сегодня тебе хватит». Ни разу он не говорил подобного Алексу Мерсеру, потому что Алекс редко позволял себе выпить и ещё реже просил налить Дезмонда: то ли из принципа не доверял свой напиток, то ли из личной неприязни. Так и сидел большую часть смены Дезмонда: трезвый, немного раздраженный атмосферой, царившей вокруг, недовольный убедительностью баек местного бармена, но удовлетворённый, будто подросток, впервые проводящий в баре целую ночь, и от этого невероятно гордый собой. Причины гордости у Алекса были совершенно иными. Хозяин бара — зрелый, но далеко не старый мужчина — был недоволен каждый раз, когда видел скучающего Мерсера на высоком барном стуле и без напитка поблизости. Он каждый раз подходил к Дезмонду, каждый раз интересовался по поводу данного молодого человека, и бармен каждый раз отвечал: «Он со мной», — словно именно он был хозяином и знал, кому можно было находиться в «Непогоде», а кому нельзя. Но хозяин любил Дезмонда, и Алекса никогда не просили удалиться. — Снова спас тебя, — крайне довольно сообщал Дезмонд, когда хозяин оставлял их. Ставил очередной стакан на место, брал новый пальцами, будто бы не оставляющими отпечатков, и протирал уже его. — Однажды тебя выгонят отсюда, вот увидишь, если будешь сидеть и просто считать ворон. — Не ворон, а стаканы. Я считаю стаканы. Сколько ты уже вытер, — по вечерам, устав после работы, он смотрел на Дезмонда холодным отсутствующим взглядом, заставляющим задуматься, как вообще получилось связаться с этим парнем, говорил простыми предложениями и почти ничего не пил: воду, редко — пиво. «Ширли-Тамплиер» всего дважды. — Тебе больше нечего делать? — Могу присоединиться к тебе. Сяду за стойку, положу руки под голову и буду прожигать в тебе дыру взглядом, — весело предложил Майлс и не успел сменить стакан — на сиденье поблизости приземлился огромный мужчина с твёрдым намерением выпить. Заказал пивную кружку виски и грустно рассмеялся своему заказу. «Если он задержится, будет проблемно выносить его из бара, — одним взглядом сказал Дезмонд Алексу. — Поможешь мне». — Отличная идея, — не без иронии заметил Мерсер на то, что было сказано вслух. — А я встану с другой стороны. Буду делать отвратные коктейли и травить байки про папашу-ассасина, — а после ответил взглядом: «Не дождёшься». — Чаевые мои. Они были далеки от понимания друг друга с полуслова или без слов, но всегда существовали ситуации, в которых не нужны даже взгляды. Ситуации, когда Дезмонда он зажимает в служебном помещении под утро, беззвучно зайдя следом. «У тебя талант тихо передвигаться», — беззлобно говорит ему Дезмонд, но Алекс слышит: «...Можешь вступить к ассасинам. Подставляй палец». Он действительно умеет тихо передвигаться, и когда Дезмонд ненадолго оказывается занят незначительными делами, Мерсер подходит сзади. Он разворачивает ошеломленного бармена к себе, сгребает в охапку и тащит к стене, где хотя бы в служебном помещении на ней ничего не висит и к ней ничего не прибито, толкает вперёд и быстро наваливается следом. Придерживает за руки, если Дезмонду захочется драться (но он устал от работы, какое уж тут сопротивление), целует Майлса в губы, скомкано, будто бы пьяно (Алекс совершенно точно должен быть трезв), почти боится, что вот-вот кто-нибудь толкнет дверь внутрь; сильнее сжимает руки, до боли и синяков, вылизывает рот, как делают абсолютно влюбленные парочки в любом общественном месте, иногда после этого пытаясь друг друга съесть, и Дезмонд точно не понимает происходящего. Алекс переводит дыхание, в это время смотря на дверь, словно хочет разглядеть происходящее за ней, а Дезмонд смотрит на Алекса огромными глазами и держит за запястья, что удерживают уже его плечи. Мерсер сильнее вдавливает в стену, наваливается всем телом (Дезмонд на ногах семнадцать часов, а сейчас четыре утра и другой бармен заболел, так что он работает за себя и за того парня, и смена его продолжается), целует грубее и громче, опять отстраняется, проводит языком по чужим губам и делает шаг назад. Слишком узкое помещение, ещё шаг — и он стоит вплотную к другой стене, наблюдает за вытирающим рот Дезмондом, не слишком по-доброму улыбается, но уголки губ сами тянутся вверх. Он просто хотел этого. Просто. Поцеловать. Дезмонда. Майлса. Бармена из «Непогоды». Ассасина. Неважно. Он никогда не считал себя геем. Но это тоже неважно. Он не так долго думал над этим поступком, чтобы начать сомневаться. Ни над чем нельзя думать слишком долго — иначе непременно начнёшь сомневаться, взвешивать аргументы, ставить вопросительный знак над самыми простыми и очевидными вещами. Алекс нашёл выход: он захотел поцеловать — и он поцеловал в ту же смену, только выловив момент. Дезмонд на это ничего не сказал, и Мерсеру, если бы он говорил откровенно, было всё равно на разрешение, хотя бы единственный раз. Дезмонд развернулся, ничего не спросив, даже не глянув лишний раз в сторону Алекса, и вернулся к своим делам. Последний, направляясь к выходу, услышал: — Если тебе не даёт Карен... — Пошёл ты, — только и нашёл, что ответить, и показал средний палец. Дверь, свободно открывающаяся в обе стороны, ещё недолго раскачивалась после того, как он вышел. Алекс явно не был намерен ехать спать домой. Дома он чувствовал себя слишком неуютно, сколько бы лет там ни прожил. Гораздо уютнее он чувствовал себя на рабочем месте, где даже кофе казался вкуснее; потому что работа приносила ему радость и занимала достаточно свободного времени, чтобы он мог выбросить из головы всю остальную жизнь. Дома не было плохо, потому что весь интерьер любой своей деталью нагнетал дурную обстановку, дома было именно неуютно, словно каждый раз Мерсер возвращался в чужой дом, совершенно точно похожий на его. Не так скверно чувствовал он себя в квартире Дезмонда, но потому, что с дивана в гостиной — очень маленького дивана, где они помещались сидя, но не лёжа, слишком мягкого, с впадинами и порванной местами обивкой — во сне доводилось падать. Диван был грязно-зелёным порождением больного воображения дизайнера. Но даже на нём было уютнее, чем в кровати дома (словно ему было десять). Дезмонд старался не интересоваться причинами странного поведения, а Алекс не спешил ими делиться. Со временем, точнее, в кратчайшие сроки, смирился и уже не обращал никакого внимания, когда Алекс появлялся среди ночи в дверях с единственным словом, которое выставлял за причину: «Карен». Дезмонд верил, что причина действительно в Карен. Возможно, рассуждал он, у них проблемы в отношениях. Возможно, она изменяет, и Алекс узнал об этом, так что теперь не хочет находиться с ней в одной квартире. Возможно, он просто её разлюбил. Возможно, она сделала что-то не так, ужасно разозлив Мерсера. Но дело было в нём.~=*=~
Абстерго вели поиски. Справедливости ради стоит заметить, что поиски эти были весьма успешными. Три недели с момента смерти Дезмонда Майлса «Он часть меня. Плохая или хорошая — уж не знаю» — Дезмонд? — в тот день, меньше трёх недель назад спросил Алекс. А Дезмонд машинально, сохраняя часть памяти, ответил: — Я. — Тогда Алекс задал другой вопрос: — Или Чёрный Свет? — Не могу знать, сэр. Это вы от... от... ответственны за это, сэр, — едва проговорил Майлс и улыбнулся. Но получилось несмешно. Насколько могла судить часть человечества, не находящаяся под периодическим влиянием панических атак, на улице было спокойно. Ездили машины, светило солнце, где-то ещё велись работы и отстраивали здания, а люди с выражением полного отвращения обнаруживали в какой-нибудь богом забытой подворотне остатки мутантов (пусть тех остатков не набралось бы и трёх столовых ложек). Кое-где высотным домам вернули прежний вид, и люди, в квартире которых ранее неожиданно «вылупился» Охотник, получали квартиры по новой социальной программе, где предстояло заплатить только половину от стоимости жилья. В общем-то, дела большинства были не так плохи, как могло показаться. Свою роль играла вера в смерть Алекса Мерсера и в то, что подобное никогда не повторится. Что ж, Алекс Мерсер был мёртв, и волноваться, конечно же, не было нужды. За окном без устали ездили машины, и всё возвращалось на круги своя. Дезмонд сидел в кресле, что было ещё хуже, чем его диван в Бруклине. Светло-коричневого цвета, местами из-под порванной обивки вываливался наполнитель, с любезно приготовленной серьёзной ямой от чьего-то внушительного веса. Дезмонд сидел на этом неудобном кресле и смотрел в выключенный старый телевизор с «ящиком» позади. За окном, словно выпущенные стрелы, одна за другой проносились машины. На Майлсе были красно-коричневая футболка и мешковатые джинсы — одежда явно не его, отчасти велика, но лучше, чем разгуливать по миру в старой. Совершенно точно можно было сказать, что Дезмонд не любил Нью-Йорк. Не любил, и будто вместо попадания в ад, попал после смерти в Нью-Йорк. Если на то пошло, лежать в хранилище «Абстерго Индастриз» было приятнее, чем сидеть в непойми каком кресле в Нью-Йорке, в квартире, чьих хозяев ему пришлось поглотить, чтобы исчезли трупные пятна. Он сидел и думал над тем, что Алекс бессовестно бросил его в этой квартире, а сам колесит по городу на Кадиллаке, как ещё одна выпущенная стрела. А потом вспоминал прежнего Алекса Мерсера и думал уже над тем, что может и подождать. Тем не менее, ждать приходилось в Нью-Йорке. Из всех городов мира, даже после его смерти, они прятались в Нью-Йорке! Именно в том Нью-Йорке, где его уже находили и откуда украли, и они снова наступали на те же грабли. И совершенно точно, что он не верил в мечты всех подростков повзрослеть и сбежать в Штаты, в Нью-Йорк, где, по их ожиданиям, их ожидали безграничные возможности. Свобода ждала их в «Борьбе за Независимость» — это Дезмонд знал не понаслышке, но подростки на такое вряд ли бы согласились. «Потому что ты клептоман. Ты что-то украл и не заметил этого. А когда продолжил ничего не замечать, то вспомнил старое хобби: шариться по углам и вкалывать что-то крысам. Я на крысу был не похож, но тебя это не остановило» Хлопнула входная дверь, рассекая тишину тупым лезвием. Но Дезмонд даже не шелохнулся, только сидел и думал, что ничего не случится, если он скажет, что неплохо было бы выйти на улицу. Что, пусть город и угнетает его (он внезапно заскучал по полям, через которые бежал к «свободе»), несколько часов в одном положении угнетают его ещё больше. Что он с удовольствием подвигался бы и здесь, если бы видел смысл (он его не видел). И что долго сидеть на одном месте нельзя. — Принёс буклет Абстерго. Думаю, оценишь, — Алекс только зашёл в комнату, с порога бросил буклет на колени и присел на стол, на котором стоял телевизор. Стол сначала наклонился на сломанной ножке, но потом вернулся в прежнее положение. «Буклет Абстерго. Не лучший подарок ожившему человеку», — про себя подумал Дезмонд и усмехнулся. Алекс молча изогнул бровь и скрестил руки на груди, готовый ждать реакции. Майлс не очень хотел читать, даже яркое оформление не могло бы заставить его. Поэтому его заставило профессиональное любопытство, что добивалось наибольшего количества информации о противнике. «Совершенно новое развлечение!» — заверял его буклет. «Абсолютно новая технология. Окунись в захватывающий мир пиратов. Стань участником событий», — предлагал ему буклет. «Твори историю своими руками», — очередное не слишком заманчивое предложение ждало его на следующей странице. Информация о продукте — её он пропустил. Сроки — они не слишком обнадёживали. Но только одно имя привлекло его внимание — имя Эдварда Кэнуэя. — Что-то не так? — довольно вежливо поинтересовался Алекс. — Интересно, откуда они возьмут информацию о моём предке, — хмыкнул Дезмонд, улыбаясь. Он пережил жизнь Коннора Кэнуэя, немного — Хэйтема Кэнуэя. Так что, сопоставив примерное время событий, решил, что это дядя, дед или даже прадед Коннора; тем не менее, родственник. — Из тебя, — серьёзно ответил Мерсер без тени улыбки.— Они уже взяли всё, что хотели. Технологии, чтоб их. Ты был мёртв, а они нашли твоё тело, так что обошлись без нотариуса. Дезмонд задумчиво хмыкнул и нахмурился, продолжил читать. Алекс вряд ли мог определить, к какой категории относилось его неоднозначное «Хм...». Возможно, он был удивлён; возможно, зол на тамплиеров; возможно, ему было всё равно, но он отметил оперативность; возможно, хотел выкинуть этот буклет в окно, а Алекс совершенно зря его притащил. Единственное, что не смогло уместиться в многозначительном «хм...» — это интерес, откуда такие познания были у Мерсера. Скорее всего, он догадывался, но считал не таким лишним спросить, чтобы подтвердить или опровергнуть свои догадки. А Алекс уже читал буклет, читал в метро, сильнее натянув капюшон на голову, и проклинал себя за то, что был вынужден пользоваться метро. Ко всему прочему, Дезмонд понимал, что, даже имея на руках всю информацию из его прошлого, тамплиеры не могли оставить ситуацию так, как она выглядела сейчас; потому что никто не имеет права красть у тамплиеров. И только одного они не учли. — Я не могу сидеть всё время под замком, — уверенно заявил Дезмонд, сбрасывая буклет на пол. — Так они найдут меня. Алекс был явно не согласен. Он встал. — Ты будешь сидеть здесь. До тех пор, пока не найдём Охотника. Пока ты не разорвёшь какого-нибудь мутанта. Или пока его не разорву я, чтобы ты смог поглотить его. Хочешь полетать над городом? Прекрасно, давай угоню вертолёт. — Сделал шаг вперёд. — Но ты отсюда так просто не выйдешь. Пока я не буду уверен, что ты сможешь выйти. — Мне нужно знать, что случилось с Шоном и Ребеккой. «Но Шон, конечно, пьёт только чай» — Они работают на Абстерго. Шон варит кофе, а Ребекка бегает туда-сюда в глупом костюме. Их подозревают. — Сделал ещё один большой шаг. Подошёл почти вплотную. — Что-то ещё? Дезмонд начинал нервничать. Ему не нравился Алекс, когда он огромными шагами меряет комнату, когда знает ответ на любой вопрос и когда что-то задумывает втайне от него. Ещё ни разу тайны не заканчивались хорошо. В его памяти копались достаточно, чтобы он мог помнить всё; и даже то, чего помнить не хотел Алекс. — И где мне найти Охотника? — в нетерпении, но достаточно спокойно спросил Дезмонд. Сил сидеть на месте больше не было. — Ты же говорил... — Я как раз над этим работаю, — он преодолел последнее расстояние между ними, упёрся в подлокотники и навис над Дезмондом. — Не волнуйся, не создаю нового. Просто ищу оставшихся. В каких-нибудь подвалах, лабораториях... Мне ли не знать? — Тогда отойди, — Майлс упёрся руками в чужую грудь, готовый в любой момент освободить немного личного пространства, — Вирус, не так ли? Мистер Чёрный Свет, я полагаю? — Но тогда ты тоже, Мистер. Зови меня просто «Зевс». Поднимайся, у нас перебазировка, — он сам, следуя свои словам, выровнялся и скептически окинул комнату быстрым взглядом. — Переезжаем в Бруклин. Если сдохнешь по пути — будешь виноват сам.~=*=~
Алексу пришлось убить Охотника напротив окон «Непогоды», за которыми обычно царил полумрак. На самом деле, так получилось чисто случайно, да он и не хотел. Раз за разом рассекал плоть острым лезвием, отступал совсем ненадолго, чтобы вновь подскочить к мутанту, нанести ещё удар, а после тут же поглотить, потому что военные, поджидающие на каждом шагу, за каждым зданием Нью-Йорка, немного его потрепали. Он бы понял Дезмонда, когда тот думал, что «в Нью-Йорке чертовски много тамплиеров». И Дезмонд, конечно же, видел всё это в окна бара, даже отвлёкся от своего любимого занятия — ненадолго перестал протирать бокалы. Меньше всего Алекс, уже прежний Алекс, хотел попадаться на глаза Дезмонду, когда устроил в городе настоящий апокалипсис. «Кто разбил пробирку? Кто это сделал? Кто сегодня будет спать на улице?» — спросил бы у него Майлс, как у провинившейся собаки — именно так себе представлял это Мерсер. И он не помнил, когда спал в последний раз. Даже осознавая свою вину и при этом оправдывая себя, он не хотел задеть тех, кого в итоге всё равно задело жизнью, и Дезмонд входил в их число. Заметив на себе обречённый взгляд Алекса, он опустил глаза на стойку и достал тряпку, решив, что поверхность недостаточно чистая. Провёл местами посеревшей тряпкой по доске, смахнул несуществующую грязь, сделал несколько круговых движений, подняв бутылки, стоящие под рукой, вытер руки, при этом внимательно рассматривая их. А когда поднял взгляд, Алекс Мерсер по-прежнему смотрел на него неморгающими глазами. С когтей на разбитый асфальт капала кровь поглощённого мутанта, и проходящие мимо люди с криком разбегались в стороны от открывшейся картины — их крики доносились через закрытую дверь. Алекс Мерсер стал для Дезмонда ночным кошмаром. В его голове никак не укладывалась мысль, когда кто-то в баре говорил о творившихся ужасах, что он мог знать этого человека так хорошо. Хотя Дезмонд был не очень уверен, что знал этого человека хорошо, скорее, знал то, что ему разрешали. Ему снился этот необщительный и большей частью серьёзный парень, без капюшона, с которым его всегда показывали по тв (потому что раньше Алекс не носил капюшона), без когтей (потому что Дезмонду было плевать, чем он занимался на своей работе) и без литров крови на руках. Некоторые постоянные посетители, будучи пьяными, говорили, что раньше Алекс Мерсер часто заходил в этот бар — они видели его за стойкой — ничего не заказывал и о чём-то говорил с барменом («Кажется, именно с тобой»). Ещё говорили, что он иногда заходил вечером, не находил Дезмонда («Это точно был ты, он ждал твоих смен»), ругался и выходил. На это Майлс наливал им ещё и, заглядывая в глаза, заверял: «Нет. Вы ошиблись» («Нет-нет, я точно видел его, он сидел на этом стуле, всегда на одном и том же. В центре. Он не любил, когда с ним говорили, потому что я пытался, и не любил, когда его окружали люди, потому что я тоже окружал его, но он всегда садился на этот стул, потому что это, видимо, был его стул, но он сидел здесь ночи напролёт, и всегда смотрел на меня сверху вниз, будто видел, как я валялся в грязи, и дело в том, что я никогда не валялся в грязи, только иногда захожу выпить сюда пива, а если ты не хочешь о нём говорить, то это твоё дело, он мог убить твою семью или друзей, а я слишком болтлив, чтобы думать об этом заранее, так что как скажешь, его никогда здесь не было»). Всё было почти хорошо до тех пор, пока об этом не вспоминал хозяин, решивший присоединиться к разговору или, услышав россказни посетителей, сказать Майлсу: «Дез, приятель, никак не могу поверить, что он сидел здесь, а ты говорил, что он с тобой и всё в порядке. Приятель, всё совсем не в порядке, понимаешь?» И когда Дезмонд видел Алекса Мерсера, живого Зевса за окном бара, он понимал и полностью соглашался с хозяином бара: «Всё совсем не в порядке, приятель», — повторил он себе. Алекс наконец спрятал свои когти и выглядел не менее ошеломлённым. — Какого чёрта ты всё ещё здесь? — спросил он, не произнося ни слова, но Дезмонд не умел читать по губам. К счастью Алекса, он решил не заходить в «Непогоду», иначе бы получил в свой адрес первым, что попалось под руку бармену: хоть бутылкой, хоть стаканом, хоть ножом. Вместо этого он взмыл в воздух и направился прочь, в совершенно другую сторону. А Дезмонд Майлс, не подозревая, что окажется похищенным до окончания эпидемии, с силой разбил стакан об пол и сам себе сказал: «Всё нормально, я уберу».~=*=~
«Здесь всё изменилось», — говорит Джон Ватсон с экрана телевизора. И говорит это чертовски вовремя. Четыре недели с момента смерти Дезмонда Майлса Они в очередной раз вынуждены менять квартиру через неделю, только в этот раз Алекс предлагает навестить старых знакомых — они по-прежнему в Бруклине, так что и ехать не так далеко. Впрочем, люди в старой квартире Дезмонда оказываются им всё же незнакомы, как и сама квартира, только что-то, что могло бы отдалённо напоминать старый интерьер, доставшийся Майлсу от хозяев. Даже стены были перекрашены (Алекс не помнил из какого, но жуткий фиолетовый действовал на нервы), а от старой мебели не осталось и следа. Обескураженные выломанной дверью парень с девушкой, в этот момент смотревшие первую серию «Шерлока Холмса», сначала дико испугались, подумав на грабителей и даже военных, если внезапно было объявлено военное положение; подумали и про очередной зомби-апокалипсис, и в этом предположении они ошиблись не так сильно. Алексу пришлось их поглотить. Отчасти из-за того, что девушка начала кричать «Ты — Алекс Мерсер», отчасти из-за того, что квартира была сейчас нужна, а на переговоры времени не хватало, отчасти из-за ужасного цвета стен, отчасти из-за того, что трупы негде было прятать. Дезмонд поглощать парня отказался, с самого начала отнёсшись к затее с подозрением. «Они видели Алекса Мерсера, — снисходительно и словно оправдываясь склонил голову на бок Алекс, пытаясь донести до Дезмонда аргументы одним взглядом. — Им бы или поверили, или запрятали в психушку, потому что...» — ...Алекс Мерсер, конечно же, мёртв, — вслух закончил за него Дезмонд и согласно кивнул, поджав губы. — К тому же, так не остаётся следов, — выдвинул последний аргумент Мерсер, а про себя невесело добавил: «Только голоса постоянно говорят в голове». Он ненавидел грязно-зелёный диван Дезмонда, на котором приходилось спать, поджав ноги, или лежать на спине, но тогда голени висели в воздухе, и было ещё неудобнее спать под шум проносящихся за окном машин. Алекс Мерсер имел полное право начать апокалипсис по трём причинам. Во-первых, проклятый диван, который не давал ему спать и, следовательно, мешал работать; который возмущал одним фактом своего существования; который давно следовало выбросить или отдать бездомному, чей рост был заметно меньше роста и Алекса, и Дезмонда; и который последний отказывался выбрасывать потому, что тогда им бы пришлось держать геймпады, сидя на полу, а уборка проводилась не так часто, и Майлс просто бы не пускал на ночь Алекса в свою кровать. Во-вторых, метро, где собираются люди со всего Нью-Йорка; где путаешься, даже если всю жизнь пользуешься, но не доводится выезжать дальше одной ветки; где всегда найдутся люди, которым надо уступить место, а стоя тебя бросает из стороны в сторону, потому что просто не за что ухватиться; где в час пик тебя зажимают в углу, а выйти надо уже на следующей станции. И в-третьих, поездки к Дезмонду домой, потому что Дезмонд жил в Бруклине, в его квартире стоял отвратительный диван, а ехали они на метро. Вся квартира теперь напоминала обитель гадалки: фиолетовые стены, чёрные шторы («Здесь хоть когда-нибудь висели шторы?») и тёмно-синий тюль, совершенно не к месту в комнате с фиолетовыми стенами; приглушённый свет, и посреди комнаты только не хватало магического шара, заглянув в который, гадалка бы сказала Дезмонду: «Ждёт тебя разочарование, но не найдут вас тамплиеры, ибо не смогут и шагу ступить за порог этой квартиры — побоятся за честь свою». Так или иначе, гадалка, даже если бы была таковой, уже мертва, и в жизни её не нашлось ничего, достойного внимания. Мебель в комнате пришлось сдвинуть, словно бульдозером, в разные углы, и таким образом в центре оказалось немного свободного пространства; шторы и тюль были сняты, скомканы и брошены на обеденном столе на кухне. Спать на матрасах, снятых с кровати и перенесённых на пол, не хотелось, как не хотелось спать само по себе, но ради приличия Дезмонд решил вздремнуть. Его разбудили среди ночи и, к удивлению, Майлс не чувствовал усталости и сонливости. Он с готовностью поднялся и пошёл за Алексом на улицу, так ничего и не спросив. В полном молчании они пересекли, казалось, половину Нью-Йорка по диагонали. Пусть Дезмонд не слишком хорошо управлялся с новыми способностями, не имея возможности протестировать их ранее, готовый в любой момент карабкаться, как и прежде, он не сорвался и не влетел с разбега в фасад здания, про себя отмечая, что эффект просачивания вряд ли когда-то дал бы такой же результат. И ему всё ещё требовалось встретиться с Ребеккой и, может быть, Шоном. Алекс остановился на крыше какого-то небоскрёба, не слишком высокого, но достаточно, чтобы Дезмонд потерялся, потому что никогда не видел города с такой высоты. Про себя подумал, что не помешала бы карта. Мерсер легко вырвал с корнем дверь на крыше, и они зашли внутрь безо всяких проблем. Дезмонд был обеспокоен происходящим; не просто обеспокоен, но и находился в предвкушении чего-то, ему не терпелось приоткрыть завесу тайны, которую окутывало молчание Алекса, его поступки и, возможно, все исчезновения, но отчего-то не верилось, что удалось найти ещё хоть одного живого мутанта. На улице должно было быть прохладно, если не холодно, а Майлс всё не знал, как относиться к своей нечувствительности к холоду и, видимо, жаре. Он вообще не знал, как должен был относиться ко многим вещам. Сначала пришлось спускаться пешком. Алекс привёл его в квартиру, где уже была выломана дверь, точнее, подчистую отсутствовал замок, исчез за тяжёлой железной дверью, а после вышел с пропуском, на котором красовалось: «ГЕНТЕК Доктор Джонатан Гэллант». — Он всё равно был ублюдком, — прокомментировал пропуск Алекс. — Его убил не я, а наша общая, благо, бывшая организация. Очень любезно. Но они не забрали пропуск. Ненадолго мы станем Докторами Джонатанами Гэллантами, Мистер Чёрный Свет. — В его квартире была бас-гитара? Алекс не понял вопроса, но Дезмонд покачал головой и не стал ничего объяснять. На первый этаж спускались уже на лифте, хотя Мерсер всегда говорил, что ненавидел лифты. «Как много вещей он ненавидит. Не удивлюсь, если всё это ещё при нём», — думал про себя Дезмонд. — Мои поиски заняли много времени, — рассказывал Алекс, когда они медленно спускались вниз в просторной кабине, изнутри полностью отделанной зеркалами. — Это было опасно, но... «Они, вроде как, прикрыли все проекты по борьбе и созданию биологических вирусов» — ...Я ошибался. Опасно было оставлять тебя где-то. И ещё опаснее было брать тебя с собой. Надеюсь, эта опасность исчезнет уже утром. Если ты, конечно, будешь молодцом и не будешь читать морали, перебивая их ассасинским кодексом, типа: «Не убивай квартирантов», «Помоги ближнему», «Не жри людей, даже если очень хочется». — В ассасинском кодексе нет ничего такого. — Не так уж и важно. Главное — не брезгуй, если в тебе вдруг что-то осталось. На это Дезмонд ничего не ответил. Ему уже доводилось поглощать людей, но не доводилось пользоваться оружием и маскироваться; потому что оружия у него в данный момент никакого не было, а в маскировке не было нужды («Мы могли замаскироваться, поймать такси и доехать сюда спокойно, а не рисковать и показывать городу, кто здесь большие папочки»). Система, что странно, ещё впускала Джонатана Гэлланта, что в большей степени удивило Алекса. Они спустились по длинной круговой лестнице в полной темноте, а Дезмонд упорно думал, что они спускаются в какой-то подвал; что ничего грандиозного под обычным небоскрёбом быть не должно — ведь существуют огромные научные центры, «ну, знаешь, исследования и всё такое». Однако Дезмонд молчал, и когда Алекс нашёл рубильник, включающий свет, зажглась только половина лампочек. Одновременно Дезмонд испытал удивление, ужас и отвращение. Однако его не вырвало. Высокие стены, длинная лестница, всё многочисленное оборудование — оно было белым и одновременно залито кровью. На полу были разбросаны белые халаты, тоже испачканные, и оружие, подобное тому, которое в своё время использовали против заражённых и Алекса Мерсера. В значительной части против Алекса Мерсера. А в центре, на оборудовании, на опрокинутых огромных резервуарах с пуленепробиваемым стеклом толщиною в два сантиметра, на раздавленных работниках лежало невероятных размеров тело Высшего Охотника. Его рука с четырьмя чёрными когтями была оторвана и лежала возле рубильника, отвечающего за освещение. Дезмонд покачнулся и почти упал, но тут же был подхвачен Алексом. — Кто мог знать, — будучи не менее удивлённым, он постарался улыбнуться, чтобы смягчить ситуацию, — что они тут, в подвале пытаются воссоздать Высшего Охотника. Кто мог знать... Но у них получилось, с этим их можно поздравить. Получилось даже без меня. И получилось его завалить. Тоже без меня. С этим тоже можно поздравить, — он на несколько секунд оторвал взгляд от мёртвого тела, перевёл его на пытающегося стоять на своих ногах Дезмонда и продолжил говорить. — Если бы мы... Если бы я поторопился, я бы успел застать его живым. Я бы убил его, потому что уже убивал его. Мы опоздали на день, может, на два. А может, мы опоздали на неделю, потому что тел вокруг нет, а Высшего Охотника никто не пытается растащить на консервы, — он выдержал драматическую паузу. — По всей видимости, это был последний Охотник. Теперь точно последний. — Ты уже так говорил, — с гадкой ухмылкой заметил Дезмонд. — Я искал. Мерсер поудобнее перехватил Дезмонда, однако он выразил желание идти самостоятельно. Опустил рубильник, погасив весь ужас, а напоследок заключил: — Я не смог достать тебе способности. Я не смог найти Охотника. — И одними губами прошептал: — Извини. Хотя Майлс скорее поклянётся, что ему показалось.~=*=~
— Похоронишь меня? — с заплетающимся языком спрашивает Дезмонд — он пьян. Удивительная вещь — ему удалось напиться в день, когда они обнаружили, что последний мутант мёртв. Алекс никак не может понять, о чём он. — Ты вряд ли умрёшь, ты же... Вирус, — устрашающе выдыхает ассасин и пытается показать это устрашение руками. — А меня, как показала практика, очень легко убить. Достаточно привалить древней плитой. — Теперь тебе эта плита не помеха. Тебя не так просто убить. Благодаря мне. Они медленно плетутся по хорошо освещённой улице. Все ещё в Бруклине, так что людей вокруг тьма тьмущая. Остальным нет никакого дела до них, и Дезмонд забрасывает руку на чужое плечо, чтобы было удобнее переставлять ноги. Он даже не представлял, что и напиться будет тяжелее — но иногда было необходимо. — Прикреплю к себе бомбу, — продолжает пьяно выговаривать Майлс, — и пойду в главный офис тамплиеров, к этим скотам. Похоронишь меня тогда? Алекс не может сказать, что не похоронит. Как не может сказать, что не пустит его с бомбой куда-то. Он любит правду, но не значит, что всегда её говорит. Вместо ответа Алекс поворачивает голову, придерживает, чтобы Дезмонд не упал, на ходу целует в губы и продолжает вышагивать дальше по улицам. — Опять начинаешь? — с упрёком спрашивает Майлс. — Это было два... Три... Это было целую жизнь назад! — подводит итог, не в силах сосчитать года. Но он не оттолкнул Алекса. Как не оттолкнул целую жизнь назад. — Тогда давай в этой жизни. Когда ты протрезвеешь. Если ты протрезвеешь. Но не хочется начинать заново. — Тогда начнём с того, как ты меня оживил...