Ложь

Несколько раз умерший заживо мальчик кричит. Умирает в очередной раз, а затем встаёт, не желая отводить мутных глаз от противно-белого потолка. Возрождать самого себя с каждым разом труднее, и это, конечно же, даёт свои результаты. Канеки не помнит, что он Канеки. Тихий, напоминающий меланхолика мужчина в строгих очках заходит к нему в палату, здоровается, начинает заводить разговор. Пересохшие губы шевелятся, но мальчик не различает слов. — Кто… я? — звуки из почему-то содранного горла вылетают болезненными хрипами, пробирающимися в самое сердце. — Хайсе. Тебя зовут Сасаки Хайсе. Что-то внутри недовольно принимается рычать. «Л о ж ь» на изуродованных стенках поломанного сознания пугает больше всего. Но Хайсе молчит. Достаточно вспомнить, кем он был, чтобы понять одну простую вещь: правды не будет. Если верить книгам, стоящим высокой стопкой на тумбочке рядом с его больничной койкой, то ложь разрушает семьи и дружбу. Подчистую. Как самый истинный убийца из всех. Хайсе улыбается самому себе и переворачивает страницу. «Ложь разрушает нашу семью» искажается всё ещё слабым зрением, мутнеет под твёрдым взглядом. «Ложь разрушила самую сильную дружбу» бьёт его куда-то в солнечное сплетение, словно зная, что он думал именно об этом несколько минут назад. Книги поистине удивительны. Книги, умеющие убивать, — удивительное чудо. Так что Сасаки простодушно ухмыляется и начинает вырывать страницы правды. Плевать на то, что книги чужие. Ему сказали: "Дарю". Ему подарки не нужны, и поэтому их лучше попросту уничтожить. Во имя защиты собственной лжи. «Я защищу всех, кто дорог мне» всплывает в сознании слишком поздно. И Хайсе понимает: ложь для него дорога. Хайсе учится лгать, взвешивать несколько вариантов ответа, рассматривать в глазах собеседника самые настоящие чувства, и можно теперь не бояться, что жизнь застанет врасплох. Всё хорошо. Всё просто отлично. Когда приходит Арима с ложным сожалением и что-то там говорит о безумном докторе Кано и его экспериментах, Сасаки не слушает, просто говорит после рассказа с откровенно-ложным прощением: «Понимаю». Он понимает, он всё прекрасно понимает, видит, чувствует, и все эти шёпоты-взгляды-одёргивания-рукавов вызывают скрытое раздражение. Сасаки Хайсе — полугуль. Хайсе поначалу говорит себе, что всё хорошо, ему ещё повезло, полным гулем он не станет никогда, не позволит себе сбиться с правильного пути. А затем он решает сказать себе правду в последний раз: «Полугуль — это почти что то же самое, что и гуль. Никакой разницы, которая спасёт, не имеется в наличии». Хайсе потерян и лжив. Хайсе становится мальчиком, умирающим заживо, но почему-то до сих пор стоящим. У Хайсе два пути — и оба холодные, без огонька надежды. «Назови моё имя, Хайсе». Назвать — исчезнуть. Не назвать — умереть. Чёртовы синонимы разрушают все лживые стенки сознания, пытаясь открыть кокон истины. Хайсе не был лживо-потерянным с самого первого своего появления, в той самой пропахшей медикаментами палате. Хайсе учился лгать, как маленький зверёк, приспосабливающийся к изменяющимся условиям среды обитания. Стенки сознания покрываются потёртыми трещинами и разваливаются. «С а с а к и Х а й с е» стирается. — Меня зовут Канеки Кен. В последний раз несколько раз умерший заживо мальчик улыбается с горечью. «Л о ж ь» не исчезает вслед за ним.