Dead inside

- «Прекрасна Афродита, прекрасней всех богинь…» Время от времени гладь воды вздрагивала, будто потревоженная шепотом: маленький пузырек воздуха отрывался от дна, устремлялся вверх и лопался на поверхности. Единственное движение в тёмном чане, где белело недвижное обнаженное тело. Виктор склонился над зеркальной поверхностью. Его отражение призрачной маской легло на лик той, что покоилась под толщей воды. Совсем как хрустальный гроб прекрасной Белоснежки. Только вокруг этой девы не лес и не ручей. Громоздкие приборы, шкафы со склянками и книгами, застоявшийся воздух маленького помещения. Грязь и сор. Афродиту породило море. Ей же предстоит переродиться в жалком чане. Виктор закрыл глаза и продолжил рассказ. Она слышала его, он был уверен. - «Дивным светом любви горят ее очи, глубокие, как море, из которого она вышла. Тело ее бело и нежно, как морская пена, родившая её». Это походило на молитву. Бесконечный поток слов, возводящих вокруг нее лучший мир. Голос отражался от медных стенок резервуара, стелился по воде, не в силах проникнуть глубже. Виктор приоткрыл веки и снова посмотрел на миловидное лицо. Убогость окружения постепенно таяла. Остались лишь они – творец и его дитя в своей колыбели. Воздух пронизан острым запахом, предчувствием грозы. Металлический аромат разъедает горло. Нечто внутри сжимается, предчувствуя скорую боль... Хотя разряд предназначен не ему, а Броне. Природа уже пирует в её честь. Дождь усиливается. Струи воды хлещут по щекам, барабанят по всем поверхностям, выстукивая ритуальный ритм. Сердце бешено стучит, пропускает удары, слыша нарастающий грохот стихии. Виктор задыхается от волнения, словно все происходит в первый раз. Пальцы проворно крутят регуляторы и ручки приборов, а взгляд воспаленных глаз то и дело мечется к расплывчатому белому пятну под водой. Поверхность бурлит от капель, падающих через отверстие в крыше; образ Броны размыт, будто нарочно сокрыт от его глаз. Молния ударяет в проводник, вспышка на мгновение ослепляет. Механизмы рычат от напряжения, как церберы у лазейки в преисподнюю, которую он посмел отворить. Рычаги дрожат, накалившийся металл жжет пальцы... Но он едва ли замечает. Разряд бежит по проводам, увившим резервуар, заключая его в нещадные объятия. Клокочущую воду покрывает вуаль дыма. Снопы искр дождем сыпятся в темную воду. Виктор едва сдерживается, чтобы не броситься к чану и не разогнать сизую пелену. Опустить руки под воду, протянуть ладонь навстречу ей, продирающейся сейчас сквозь тьму... Только что-то сковывает его. Страх? Смятение?.. Он не двигается. Он завершает процесс. Чудовищный гул приборов стихает. Несмотря на грохочущее буйство стихии, у Виктора звенит в ушах от наступившей тишины. Он не слышит грома, не чувствует ни обожженных рук, ни лихорадочно колотящегося сердца. Вся его жизнь сосредоточилась в чане. Он зависит от судьбы существа внутри. Из-под воды показались кончики пальцев. Виктор вздрогнул и замер, боясь даже вдохнуть, страшась сломать нечто тонкое и неосязаемое, что только что вспыхнуло в ее груди. Тонкая ручка ухватилась за бортик резервуара. Слабо, но уверенно. Как вцепилась в тот шанс, что он даровал ей. Она поднялась. Виктор застыл, не в силах отвести от нее глаз. Вода хлынула по покровам тела, длинные темные волосы зазмеились по груди, частично прикрывая ее наготу. Крошечные пузырьки воздуха лопались, блестя на молочной белой коже. "Тело ее бело и нежно, как морская пена, родившая ее", - пропел чей-то шепот в голове. Творение его рук и воли... Перерожденная. Божественная... Дрожащая. Человечная. Неуместная в этой темной комнате, пропитанной запахом смерти. Девушка покачнулась и Виктор очнулся от наваждения. Он успел подхватить ее до того, как она рухнула обратно в мутную воду. Он кожей ощутил холод ее тела. Бессильные руки ухватились за промокшую ткань одежд. И лишь тогда он понял, что его самого одолевает дрожь. Виктор вглядывался в лицо, с трепетом ожидая ее узнавания, хоть и понимал, что это не произойдет. Широко распахнутые глаза с багровым кольцом вокруг радужки смотрели испуганно. Взгляд с трудом мог сфокусироваться на чем-то одном, с жадностью вбирая все, до чего мог дотянуться. Ребенок, впервые увидевший мир. Это была не Брона. Вернул ли он ее душу? Или лишь жизнь?.. Неужели она как пустой сосуд, мертва внутри? Виктор обнимал трепещущее женское тело, успокаивающе гладил спутанные влажные волосы и шептал что-то несвязное, смысл чего сам не мог разобрать. Девушка постепенно успокаивалась, сведенные судорогами мышцы замирали. Как будто она узнавала голос, некогда зовущий ее во тьме. Кем бы ни было перерожденное существо, боль была вымыта из ее тела и души. Горечь и скверна Броны Крофт осталась в темных водах подземного царства. Для Виктора Франкенштейна люди были плотью. Безымянной, обезличенной плотью. Через его руки проходили хладные тела мертвецов и горячечные, влажные – больных. Люди были механизмами, которые он изучал и пытался чинить. Только не она. Лили. Язык не поворачивался называть ее старым, грубым именем. Оно больше не принадлежало ей. Утонуло вместе с прошлым в черной воде. Виктор все больше боялся, что она найдет ниточку, ведущую в старую жизнь и узнает. Помнишь ли ты меня, своего творца?.. Своего убийцу. Лили была теплой. Холод смерти быстро покинул ее тело, стойкий огонек зажегся в самой глубине и поддерживал в ней тепло. Виктору нравилось думать, что она устроена как-то иначе. Новый совершенный механизм, и запустил его он. Лили была мягкой. Кожа - нежной, полупрозрачной в свете керосиновых ламп. Под покровами угадывались синеватые вены. Шрам на груди, оставленный скальпелем Виктора, заживал, как и стирался из памяти день, когда небо оплакивало гибель Броны, а гром воспевал рождение Лили. Казалось, она была в его жизни всегда. «Они облекли ее в златотканную одежду и увенчали венком из благоухающих цветов» Новые наряды изменили ее. Завершили начатое Виктором превращение. Ее первой одеждой были его объятия. Сильные руки, укрывающие от холода и страха. После вещи Виктора. Теперь же на ее плечи легли лучшие дамские туалеты. Она и вправду походила на Венеру. Перерожденная. Дыхание поднимало и опускало грудь, стесненную корсетом. Истинное дитя, она не понимала, почему должна переносить такие пытки. Она враз растеряла все женское кокетство и мудрость, накопленные за годы своей жизни. Виктора пленяла ее бесхитростность и кротость. Лили едва стояла на каблуках. Словно дочь, тайком от матери примерившая взрослые туфли. Все же, она старалась соответствовать его ожиданиям. Ловила каждый взгляд, слово. Только Виктор знал, что верно. И она хотела быть такой, какой он скажет. Лили разбудила первая с ночи ее рождения гроза. Раскаты грома навсегда были связаны со смутным воспоминанием о боли и ужасе. Вязкой тьме, из которой нет выхода. От страха мог спасти только Виктор. Она юркнула в его постель, прижалась к нему. Виктор проснулся, когда Лили зарывалась в одеяло и прятала лицо на его груди. Он не сразу понял, что ее испугало, а когда осознал, уже был готов отослать обратно в ее комнату. - Я не хочу обратно. Ты ведь не допустишь этого? Не отдашь меня?.. Ее слова озадачили его. Значит она помнит? Он вглядывался в ее силуэт, утонувший в полумраке. Кожей чувствовал частое дыхание. Её запах, мешающийся с его собственным и руки, сжатые в кулачки у его рёбер. Что она видела там, во тьме? Что удерживало ее в плену у смерти? Лили подняла голову. Виктор различил темные дуги бровей и черты лица. Ореол светлых взлохмаченных волос. Она пошевелилась, прижимаясь теснее. Ее сердце билось все так же часто, хоть гром и стихал. В следующее мгновение он ощутил прикосновение пальцев к губам. Нерешительное и нежное. Как описать это чувство? Изучая человеческий организм, он, казалось бы, должен был постичь все его секреты. Однако эта смесь онемения и истомы была ему незнакома. Виктору чудилось, что он медленно сгорает изнутри, скованный морфием. Подлинная дочь Евы, искренняя в своем любопытстве, она вновь потянулась к его губам. В ее действии не было умысла, она следовала за порывом - велением своего сердца. Сердца, которое он когда-то перезапустил. Чужие губы - неловкие - поверх его, сомкнутых. Отчего же так сладостно-больно? Что это? Виктор сражался с невидимыми демонами, все это время сражался и с ней. Противился этому ощущению правильности, сквозящему в каждом прикосновении и взгляде. Больше был не в силах. Он глухо застонал и обхватил ее лицо руками, приникая к желанным устам. Два тела сплелись в одно, так естественно и легко. Как говорилось еще в древних сказаниях Платона. Ибо нет одиноких существ в этом мире. Каждый был лишен части самого себя - целой половины. Все это время он готовил суженную другому, а сам лепил и ваял ее по своему подобию, создавая идеальный образ. Как он мог подумать, что она мертва?.. Она и есть воплощение жизни. Сосредоточие всего удивительного, что он никогда не сможет понять. Это он мертв. Был мертв, пока не создал ее. - «Прекрасна Афродита, прекрасней всех богинь…»