Нарушая правила

Первый раз решиться на подобный шаг было до одури страшно. Пугала даже сама мысль пойти вопреки всему: правилам, доводам логики и, что самое главное, собственному рассудку. Ладони подрагивали, пальцы рефлекторно сжимались в кулаки, лишь бы скрыть эту постыдную нерешительность. Гермиона боялась. Боялась попасться на глаза профессорам, боялась дать волю собственным желаниям, боялась сделать хоть что-нибудь, что могло повлечь за собой лавину непредсказуемых последствий. Пальцы крутили перо, взгляд, устремленный на ровные строчки формул, видел вместо понятных обозначений пронзительную синеву глаз Сириуса Блэка. Скучала ли она по нему? Каждый день из этих бесконечных двух недель, каждое мгновение томительных ночей, когда сон бежал от нее. Скучала так, как никогда до этого, настолько сильно, что боялась признаться даже самой себе. И здесь уже не спасали знания, пасовало самообладание, и хотелось просто прикоснуться к нему, хоть кончиками пальцев, лишь бы почувствовать его тепло. Перо, хрустнув, сломалось в ее руках. Гермиона непонимающе взглянула на забрызганные чернилами пальцы, перевела взгляд на почти испорченное эссе по Нумерологии. «Надо успокоиться». — С тобой все в порядке? — она вздрогнула и взглянула на тревожно нахмурившегося Гарри. — Да, все хорошо, — поспешно, даже, пожалуй, слишком поспешно проговорила Гермиона. Гарри недоверчиво прищурился. — Точно? Она энергично закивала, надеясь развеять сомнения друга: — Уравнение не сходится, — тихо пожаловалась, избегая встречаться с ним взглядом. — Бывает, правда? — У всех. Молчание вновь разлилось между ними тягучей патокой, казалось, дотронься до него — и увязнешь. Навсегда. В очередной раз взглянув на часы, Гермиона вновь попыталась сосредоточиться на работе, но мысли упрямо разбегались, путались и ускользали. «Сегодня... вечером, — ровные буквы, написанные уверенным, чуть угловатым почерком мелькнули перед глазами, словно наяву. — Буду ждать...» «Ждать», — Гермиона попыталась представить себе ждущего Блэка, но не смогла. Казалось, он весь состоял из движения и, как ртуть, не мог оставаться в состоянии покоя, стремился разорвать любые оковы. Он стремился вперед, туда, за горизонт, где свобода, где, вдыхая горький воздух воли, можно по-настоящему почувствовать себя живым. Можно ли такого заставить ждать? Сознательно сковать и ограничить? Нет. Тряхнув волосами, Гермиона впервые за вечер прямо посмотрела на Гарри. Вдох, еще один, и пока решительность не ушла, она заговорила: — Мне нужна твоя мантия, Гарри, — как легко это оказалось произнести, стоило ей принять решение. Как дважды два — четыре, заученное еще в детстве. — Мантия? — сложно было ответить, стала ли эта просьба чем-то удивительным для него. — Хорошо. Гарри спокойно кивнул, продолжая за ней наблюдать: — Надеюсь, ты потом мне расскажешь зачем? — Да. Конечно! — поспешно добавила она, крепко сжимая его пальцы в знак признательности и получая в ответ ободряющую улыбку. И, решившись, закончила: — Я должна выбраться за пределы замка. В Хогсмид. Он вновь нахмурился, опустил голову так, что челка упала на глаза, скрывая от Гермионы их выражение. — Я не могу тебе сейчас всего рассказать, просто поверь мне, — шепотом взмолилась Гермиона. — Гарри, пожалуйста! Он рассеянно сжал переносицу, словно вспышка головной боли на одно мгновение помешала ему высказать все то, что было на уме. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Гермиона с облегчением перевела дух и кивнула: — Теперь знаю.

***

К статуе Горбатой ведьмы Гермиона кралась, казалось, целую вечность. Она спешила, вздрагивая от малейшего шороха, оглядываясь назад, на темнеющий коридор. И лишь когда за ней захлопнулась потайная дверь, и проем вновь стал глухой стеной, Гермиона позволила себе ухмылку. Половина дела была позади. Ворчливый Филч, приставучая миссис Норрис — все это теряло власть над нею. С каждым пройденным шагом, стремительно удаляясь из Хогвартса, она чувствовала, как сердце начинает биться быстрее, как с губ не сходит улыбка, а внизу живота зарождается томящее чувство предвкушения. «Правила созданы для того, чтобы было что нарушать», — явственно услышала она голос Блэка. — Теперь я это поняла, Сириус. В Сладком королевстве было оживленно. Жители Хогсмида спешили купить вкусностей к чаю, матери пытались удержать своих чад от порыва запихнуть в рот сразу несколько конфет, даже не озаботившись их развернуть. Гермиона ловко увернулась от жующего малыша, по уши выпачканного в шоколаде. Капюшон мантии сбился чуть назад, от чего у малыша от удивления округлились глаза. — Ты... — пролепетал он, протягивая липкую ладошку в ее сторону. — Тс-с-с, — заговорщицки улыбнулась она, подмигнув и плотнее надвигая на глаза край капюшона мантии и вновь растворяясь в воздухе. Дверной колокольчик весело звякнул, вызвав удивленный взгляд продавца. «Наверное, ветер», — решил он, тут же отвлекаясь на очередного покупателя и выкидывая из памяти странное явление. Лавируя между немногочисленным прохожими, Гермиона заново открывала для себя Хогсмид, знакомый, казалось, до самых незначительных мелочей. Витрины магазинов позволяли увидеть неспешный ток деревенской жизни. В магазине одежды дородная волшебница придирчиво рассматривала отрез ткани, движением головы отвергая принесенные продавщицей мантии. В Трех метлах мадам Розмерта шепотом выговаривала новую помощницу, а слегка захмелевшая компания азартно о чем-то спорила. Чуть дальше в тени золотой кроны дерева сидела рядышком пожилая пара, трогательно держась за руки. Все это сознание Гермионы успевало отмечать, пока она спешила к трактиру. Множество совсем незначительных эпизодов, из которых состояли жизни волшебников, их привычки и настроения. Дверь трактира была гостеприимно распахнута. Тихие шаги Гермионы полностью заглушали звон тарелок и многоголосый шум. Убедившись, что мантия по-прежнему надежно ее скрывает, она проскользнула на лестницу, ведущую на второй этаж. «Комната № 14... Буду ждать», — пронеслось в голове. Чем ближе она подходила к номеру, тем сильнее билось сердце, а пальцы рук так и вовсе стали сравнимы с температурой арктических льдов. «Ну же, Гермиона! — подбодрила она себя, на корню пресекая растущее волнение. — Если бы он не хотел встречи — не стал бы ничего писать». В плохо освещенном коридоре тускло поблескивали медные цифры номеров. Прерывистый вдох сорвался с ее губ, пальцы сжались на потемневшей от времени дверной ручке, и Гермиона, распахнув дверь, шагнула внутрь. На звук открывающейся двери Сириус резко вскинул голову, мгновенно напрягаясь и готовясь отразить неожиданную атаку, если таковая будет. Дверной проем был пуст, но уже мгновение спустя знакомый голос произнес: — Здравствуй, Сириус, — и из воздуха появилась Гермиона Грейнджер. Сириусу хватило мгновения, чтобы оказаться рядом. Плавным, неуловимым глазу движением он наклонился к ней, и все, что Гермиона увидела, — его глаза, глубокие-глубокие и темные, как ночное небо летней ночью, с той непередаваемой синевой, присущей ему одному. Огонь, полыхающий в его взгляде, заставил приоткрыться в невольном выдохе ее губы. И поцелуй. Его губы были сухими и теплыми; отринув всякую нежность, он целовал так, словно хотел успеть восполнить две недели с момента их разлуки. Ее рот поддался вторжению чужого языка, глаза закрылись от удовольствия. Жаркий, обжигающий, головокружительный, не оставляющий и надежды на то, что Сириус остановится; ноги подгибались от удовольствия, а руки продолжали бессильно цепляться за его плечи. Гортанный тихий стон сорвался с ее губ, тут же прервавшийся, когда он обнял ее крепче. Время для Гермионы остановилось, и казалось, что она сможет провести в объятиях Блэка хоть целую вечность, только бы он не отпускал. Движение Сириуса — и она стоит, опираясь спиной о дверь. Мягкие губы скользнули по скуле, опаляя нежную кожу дыханием. Проложили дорожку к виску, руки зарылись в волосы, расплетая туго заплетенную косу и пропуская пряди сквозь пальцы, ласкали напряженные мышцы шеи. Гермиона неслышно выдохнула, когда Сириус прикусил мочку уха, поцеловал висок и, скользя тыльной стороной ладони по ее щеке, очертил высокие скулы. Привстав на носочки, Гермиона снова потянулась к его губам. Легкий укус-поцелуй — и Блэк перехватил инициативу, сильнее вжимая ее в закрытую дверь. Теряя голову от одной лишь возможности свободно прикасаться к нему, Гермиона пропустила тот момент, когда ладонь Сириуса соскользнула с ее спины и начала свое путешествие вниз, оглаживая бедра и крепче прижимая к себе, давая почувствовать степень его возбуждения. Теплые пальцы неуловимыми касаниями преодолели преграду юбки, продолжили подниматься вверх, лаская и даря наслаждение. Стоило ему прикоснуться к самому сокровенному — и она выгнулась, подаваясь навстречу. Не прерывая поцелуя, Сириус сильнее нажал на набухший клитор, пробуждая внутри дрожь наслаждения, и громкий стон сорвался с ее губ. — Сириус... Движения становились все более лихорадочными, пальцы неиствовали, наращивая сводящий с ума ритм, и Гермиона всхлипывала от наслаждения, подаваясь каждому движению его руки, почти насаживаясь на пальцы, невзирая на разделяющую их преграду белья. — Соскучилась? — тихий шепот Сириуса с трудом прорвался сквозь дымку подбирающегося оргазма. Гермиона, не открывая глаз, пробормотала что-то в ответ, но он, рассмеявшись, чуть прикусил губу, возвращая ее в реальность. — Д-да! — вскрикнула она, когда пальцы резким круговым движением почти вознесли ее на вершину. Юбка сбилась на талию, белье пало жертвой сильных пальцев Блэка, разлетевшись по швам от одного его движения, и уже ничего не мешало тому чувствовать нежную плоть. Скользящие движения, негромкие стоны, раздающиеся у самого уха, и недовольный всхлип, когда он, оторвавшись от ее губ, начал покрывать поцелуями точеную шею, спускаясь к острым ключицам. Пальцы прекратили свою пытку и быстрым движением избавили ее от форменной блузки, кардинальным образом лишив ее пуговиц. Гермиона только внутренне хмыкнула, подумав, как будет потом собирать их, разлетевшихся по всему номеру. А он уже накрыл губами напряженный сосок, покусывая и обводя языком чувствительную ареолу. Движения языка совпадали по ритму с движением его пальцев, вновь начавших свою игру на самом чувствительном инструменте ее тела. Дрожь наслаждения накатывала волна за волной, заставляла выгибаться и сильнее прижимать черноволосую голову к груди, подставляться под его губы и пытаться не вскрикивать, когда пальцы совершали очередной кульбит у нее внутри. — Пожалуйста, — сорвался то ли стон, то ли мольба с искусанных губ Гермионы. Но он опустился на колени и, не обращая внимания на ее мольбы, продолжал покрывать поцелуями плоский живот, нырял языком в углубление пупка, дразня резкими выпадами. Легкие, почти невесомые поцелуи, и — Гермиона резко задохнулась — язык Сириуса тронул нежные складочки. Удивительные по своей непередаваемости ощущения, искры в глазах от каждого его движения. Пальцы конвульсивно сжались на его волосах, против воли притягивая ближе. — С-сириус, — на выдохе, на грани блаженства, чувствуя, как бессильно подгибаются ноги, не в силах больше держать ее; теряя связь с реальностью от его ласк. И стон, стоило ему отодвинуться и стремительно подняться, вновь приникая к ее губам. Глаза Гермионы туманило пережитое наслаждение, превращая окружающую их обстановку во что-то совсем уж нереальное. — Я хочу большего, — дотянувшись до него, выдохнула она, пробираясь пальцами под легкую ткань рубашки. — Я хочу тебя, всего, — прикасаясь поцелуем к бьющейся на горле жилке, — без остатка. Под пальцами Гермионы сминалась ткань, обнажая светлую кожу, испещренную шрамами, прикосновение губ к татуировке и взгляд, проникающий прямо в душу. Толчок — и он сделал первый шаг назад, пятясь к кровати. Второй — матрас мягко спружинил, принимая вес его тела. Сириус приподнялся на локтях, внимательно наблюдая за замершей Гермионой. Горящие синие глаза не отрываясь смотрели на нее, стараясь вобрать в себя каждую черточку ее лица, каждое движение хрупкого тела. Не разрывая зрительного контакта, Гермиона чуть прогнулась, расстегивая молнию, и юбка соскользнула вниз, полностью обнажая ее. Шальная улыбка промелькнула на губах, и она перекинула золотящиеся в свете свечей волосы через плечо. Неуловимое движение — и Сириус напрягся, когда Гермиона оказалась рядом, прикусив его губу, чтобы тут же зацеловать место укуса и пуститься в путешествие по его телу точно так же, как это делал он. Вдоль шеи, скользя по напряженным мышцам горла, щекоча пушистыми ресницами по груди к проступающим под натянутой кожей ребрам. — Нравится? — шепнула она, целуя его. Беззвучный стон в ответ и голова, откинутая на подушки. Сильные пальцы сжали простынь так, что та была готова разлететься на тысячи клочков. Движения ее пальцев, которые все с большей уверенностью двигались вдоль члена, доводя до сумасшествия. Но стоило Сириусу потянуться к ней и перехватить инициативу, как Гермиона сильнее сжала руку, с силой проводя подушечками пальцев по чувствительной головке и срывая с его губ еще один стон. С трудом сфокусировав на ней взгляд, Блэк резко дернул Гермиону к себе, чем вызвал возмущенный писк, тут же сменившийся полузадушенным вскриком, когда его губы обрушились на нее. Поцелуй ничем не напоминал все то, что было между ними до этого, — животная страсть, обретшая наконец-то свое истинное лицо, ничем не прикрытая, чувственная до кончиков пальцев и готовая накрыть их с головой. Поцелуй до боли в губах, до смертельной схватки языков, когда нет надежды на милость победителя. Поцелуи-метки, расцветающие на их телах. Яростные движения, когда нежность отходит на второй план и остается только страсть, только желание обладать и желание отдавать без остатка, без сомнения, без ожидания чего-то большего. Только здесь, только сейчас. Между ней и между ним. Что-то объединяющее не столь на физическом уровне, сколько на духовном. Рождающее единение мыслей и чувств. Дарующее шанс почувствовать себя одним целым. Ускоряющийся ритм движений, руки Гермионы крепче обняли его, прижимая к себе изо всех сил. Ноги на его бедрах, два тела как одно, в едином порыве, в едином движении, и кажется, что у них даже одно дыхание на двоих. Глаза в глаза, его вдох — ее выдох. И чувство приближающегося оргазма заставило Гермиону выгнуться в сильных руках, растворяясь в нем без остатка, без надежды на то, что удастся удержаться на грани и не сорваться в пучину наслаждения. — Сириус! — жаркий стон, вырвавшийся из самого сердца, и ее тело содрогнулось, разум заволокло туманом, вырывая из реальности. Мгновение спустя — и он присоединился к ней, сжимая в своих объятиях так, что трудно было вздохнуть. — Моя... — словно эхо донеслось до нее, едва пробиваясь сквозь накатывающую дремоту. «Твоя».