Раны затягиваются, шрамы остаются навсегда.

Птички щебечут, по крайней мере те, что ещё не улетели. Сейчас конец ноября. Морозный День Благодарения, но всё равно красивый. Солнечный свет пробивается через ветки деревьев, которые уже сбросили большинство своих листьев, окрашенных в коричнево-красную гамму. Стайлз чувствует их хруст под ногами. В его длинных пальцах зажата фотография, также как каждый год. Он забыл свои перчатки, отчего кожа на руках покраснела от холода. Изо рта вырываются клубы воздуха, как будто облачка дыма от сигареты. Скотт предложил пойти вместе, но Стайлз отказался. Он заново повторил, что это нечто личное, что ему хотелось бы сделать в одиночку. Скотт будет ждать его sms о том, что всё в порядке, и он благополучно добрался до дома. Очень мило с его стороны, но необязательно. Это заброшенное место, Стайлз еще ни разу никого здесь не видел. Это место находится в безопасной части леса, прямо около озера. По крайней мере сейчас здесь безопасно… Он помнит всё, как будто это было вчера, пусть уже и прошло двенадцать лет. Его маленькая ручка в перчатке, которая схватилась за мамину руку, а на голове у него темно-рыжая шапка. Стайлз отлично помнит эту шапку, потому что на ней были ушки, прямо как у лисицы, и она была его любимой. Был ветреный Четверг, и, в конце концов, шапку сдуло ветром и понесло дальше в лес. Но эта была не единственная любимая вещь Стайлза, которую он потерял в тот день. У мамы на шее висела камера, большая такая, даже до смешного огромная. Почему-то, Стайлз не может вспомнить маму без этой камеры на шее. Она то приседала, то поднималась на самые носочки, чтобы показать Стайлзу мир таким, каким она его видит: с другого угла, по какой-то неведомой причине, всегда более захватывающий. Утопия того мира, в котором они никогда не жили, но который называли своим домом. Мама Стайлза помогла ему увидеть всё это. Сейчас он держит в руках одну из сотен фотографий, что они сделали вместе, и идет своей тропой к тому месту, где она была убита. Он уже почти на месте, когда вдруг замечает черное пятно, скрывающееся за камышами. Именно там, где всегда сидит Стайлз. Он прищуривается, чтобы разглядеть это пятно получше. Рот сам по себе растягивается в удивленном «О», когда начинает различать контур человека. Точнее парня. Кожаная куртка, которая плотно облегает его торс, немного блестит на солнце, как вода, на которую незнакомец уставился. Стайлз какое-то время не решается сдвинуться с места, оглядываясь назад на дорогу, откуда он только что пришёл, после чего вновь переводил взгляд на свое место. После небольшой заминки, его глаза вновь натыкаются на фотографию в руках - воспоминание о своей миссии, которая и побудила его сделать то, что он и ранее намеревался – отдать дань своей матери. Несмотря на то, что через двадцать секунд Стайлз должен был подойти прямо к этому парню, он всё ещё сомневался, стоит ли ему начинать разговор с незнакомцем. Возможно, ему лучше объяснить, что он тут делает или, по крайней мере, поздороваться с ним. Он всё ещё не был уверен в этом, но прежде чем обдумать это всё как следует, слова сами сорвались с его губ. Тяжелые и обрывающие тишину, как хруст сухих веток под ногами. - Привет, чувак. Как дела? Парень лишь немного повернул голову. Достаточно для того, чтобы кинуть взгляд на Стайлза. - Привет, - более робко, но также настойчиво. Парень лишь осмотрел Стайлза с ног до головы и вновь отвернулся к воде. Стайлз нахмурился, потому что это было невероятно грубо. Он обошел парня, встав перед его лицом, и помахал рукой. Улыбка на лице была глупой, пусть и напускной. Незнакомец вновь взглянул на человека перед ним. Сейчас Стайлз мог поклясться, что видел каждый оттенок цвета его глаз, каждый чертов оттенок. Каждый. Его глаза выглядели как крошечные радуги, закрученные вокруг его зрачков. Как минимум интригующе, потому что Стайлз всегда считал, что у человека глаза бывают лишь одного цвета. Например, как у него – скучного коричного цвета. Просто карие. Без вкраплений мяты, отблесков опала или осколков сапфира. Обычные карие. Парень выдыхает, что заставляет Стайлза вылезти из своих мыслей. Ухмылка с его лица и не собирается уходить, поэтому Стайлз просто потирает шею. - Могу я присесть рядом с тобой? - спрашивает он у незнакомца, зная, что вопрос сам по себе неловкий, но, по крайней мере, быть вежливым не помешает. Удивительно (или нет) то, что парень не отвечает. И Стайлз решает, что его молчание – знак согласия и поэтому плюхается рядом с ним. Он подгибает ноги под себя, крепко держа фотографию в своих руках. Взгляд также устремляется на озеро. Стайлз не понимает, почему и парень, который сидит рядом с ним, тоже смотрит на воду. Ветерок проносится над озером, отчего поверхность воды идет мелкой рябью и ближе к берегу появляются редкие волны, которые выносят воду на берег, в нескольких ярдах от их ног. - Я Стайлз, - решает представиться он, вытаскивая перед собой руку для пожатия. На пару мгновений воздух застывает на месте, и Стайлз действительно не представляет, кто еще сможет так невозмутимо игнорировать окружающих. После пропущенного удара сердца, он сдается, вздыхает и прячет в карманы свои замерзшие пальцы. Вокруг шумит камыш, и Стайлз чувствует себя еще более некомфортно. В конце концов, он решает действовать так же, что и этот незнакомец – игнорировать его совсем. Это так по-детски, но Стайлз понимает, что парень заслуживает такого отношения. Он присаживается на колени, чувствуя влажную траву через джинсы, после чего опускает фотографию на водную гладь. Преодолевая себя, он смотрит на эту крупицу своих на какое-то мгновение материализовавшихся воспоминаний, которые поглощает водная пучина. Стайлз закрывает глаза и тихо, едва слышно шепчет молитву. С уст срывается текст. И непроизнесенная, но такая явная фраза: «Мама, я скучаю», как и фотография отправляется куда-то на дно озера. В следующем году, когда Стайлз вернется на свое место, он не найдет фотографию. Он не знает, куда они исчезают, но это к лучшему. Он просто представляет, как мама видит этот ритуал и поощряет его. Такая успокаивающая мысль, как будто она всё ещё где-то рядом, пусть это и есть то самое трагическое место. Стайлз еще сидит здесь какое-то время, молчаливо вспоминая свое детство, которое он так обожал. Эти воспоминания заставляют его забыть о том, что рядом с ним сидит ещё один парень. Он так тих и молчалив, что Стайлз сомневается в том, дышит ли он вообще. Но когда он садится обратно, то всё еще видит это темное пятно краем глаза. Каким-то образом, его присутствие успокаивает и на секунду-другую Стайлз задумывается о том, что его игнорирование вообще-то достаточно уважительно. Даже не смотря на то, что парень явно не догадывался о том, что Стайлз собирался здесь делать и должно быть очень удивлен. Минуты спустя, когда тяжесть потери сваливается с плеч, Стайлз встает со своего места. Он трет руками по плечам, чтобы согреться, размышляя, следует ли ему попрощаться, но в последнюю секунду всё-таки решает не делать этого. Он разворачивается, чтобы уйти. Сделав лишь четыре шага, Стайлз слышит голос того самого незнакомца. - Дерек. По спине пробегает холодок, и в кармане начинает вибрировать телефон. - Да, Скотт, - отвечает Стайлз, увидев имя лучшего друга на экране. – Всё в порядке, я уже еду домой. Он пинает листья под ногами, закатывая глаза от слов своего друга. - Подожди, что значит ты сейчас в моей комнате? Разве ты не должен готовить ужин с мамой или заниматься чем-нибудь ещё? Чтобы добраться до дома, у Стайлза уходит полчаса. После того, как он припарковывает свой джип и находит ключ от дома – ему надо прекратить класть его в рюкзак, потому что он слишком маленький для такого большого рюкзака – он поднимается к себе в комнату. Парень вздыхает, когда открывает комнату. Ведь Скотт всё-таки здесь, прямо на его кровати. - Нет необходимости делать это каждый День Благодарения, ты ведь знаешь? – произносит Стайлз, устраиваясь рядом с другом на кровати. Скотт немного пододвигается, освобождая ему место. - Почему бы и нет? Я знаю, что это двоякий день для тебя – и радостный, и печальный одновременно, – отвечает Скотт, со своим пустым взглядом. Он смотрит так невинно, что Стайлз просто не может больше сердиться на него. - Да, именно так, – произносит Стайлз, пытаясь звучать более обыденно, но друг знает его лучше всех. Он пялится в потолок, пока Скотт терпеливо ожидает продолжения разговора. - Просто каждый раз это немного странно. Ну, знаешь, вспоминать её, переживая тот день вновь и вновь. И, кажется, что я никогда не смогу его забыть, - бормочет Стайлз. Скотт лишь согласно кивает, опуская свою руку на плечо друга и проводя пальцами по ключице. - Я знаю, - тихо, почти неслышно говорит Скотт. Они остаются в таком положении на какое-то время, и Скотт пытается понять какого это, потерять родителя, но, по правде, он не знает. Конечно, отец ушел из их семьи, но всё равно он до сих пор жив. Скотт не знает, что значит по-настоящему терять родителя. И Стайлз незамедлительно извиняется перед Скоттом за те чувства, что заставляет его испытать. Это немного неблагодарно, потому что Скотт всегда рядом, всегда поддержит его. Он отличный друг, лучший, несмотря ни на что, и Стайлз не должен винить его в том, что только ему довелось пережить такую трагедию. Несмотря ни на что, Скотт должен быть рад, что ему не выпало шанса пройти через всё это. Потому что это отвратительно. Это ужасно скучать по кому-то, кого ты не сможешь увидеть когда-либо вновь. Это отвратительно, что ты не можешь написать им, не можешь позвонить. Это ужасно, когда остаются лишь фотографии. Стайлз всхлипывает, вытирая нос, и начинает моргать, чтоб из глаз ушли собравшиеся там слёзы. - Там был кто-то на моем месте сегодня, – вспоминает, что хотел рассказать, Стайлз. Брови Скотта сходятся вместе. - Что? Что он делал там? - Я не знаю. Он просто сидел там, не проронив ни слова. - Ни слова? - Ничего. - Странно. - Знаю… - Но ты всё равно сделал то же самое, что и всегда? – удивляется Скотт, а губы его смыкаются в тонкую линию. Стайлз кивает. - Да. Решил игнорировать его так же, как и он меня, – Скотт усмехается. - Как это типично для тебя, – Стайлз же пропускает мимо ушей это замечание. - Когда я уходил, он сказал мне своё имя. - Ну это хоть что-то. - Да. Его зовут Дерек, – отмечает он, всё ещё с несчастным лицом. Скотт медленно кивает. - Никогда не слышал о Дереке раньше. - Я тоже. Но думаю, он старше меня. Намного старше. - Ему около пятидесяти? - Нет, ты придурок, Скотт, около двадцати с чем-то… - Ааа… Между ними вновь наступает тишина и неожиданно для себя Стайлз понимает, что пытается определить возраст Дерека. Парень не выглядел слишком взрослым как тридцатилетний, в этом он уверен. И одет был достаточно по-молодежному. Возможно, в следующий раз он спросит. Если, конечно, будет этот следующий раз. Будет ли всё также в следующем году? Стайлз бывал на том месте лишь раз в год. Но почему он вообще сейчас думает об этом всём? - Мне пора идти, – Скотт рушит повисшую тишину. – Ты в порядке? - Всё хорошо. Скотт невольно улыбается уголками губ и встает с кровати. Он одевает обувь и свою куртку, после чего уходит, оставляя Стайлза за закрытой дверью один на один со своими вопросами. В конце дня, Шериф Стилински на кухне готовит ужин, в то время как Стайлз накрывает на стол. Он вытаскивает из шкафа милую скатерть, расставляет три тарелки идеально ровно и зажигает свечи, которые стоят по центру стола. Салфетки, из которых он пытался сделать лебедей, выглядят как подстреленные птицы. Видимо те видео-уроки на Youtube, которые он просмотрел, чтобы сделать этих лебедей, давали недостаточно четкие инструкции по их сооружению. Он оборачивается лишь когда слышит приближающиеся шаги отца. Глаза отца смотрят лишь на третье место за столом, а сам он стоит, оперевшись на дверную раму. Морщины на его лице стали ещё заметнее, особенно около глаз. Взгляд в них измучанный, и Стайлз чувствует то же самое, когда отец вновь отпивает из своего бокала со скотчем. В воздухе нарастает напряжение между ними, и Стайлз трет шею. - Я что-то забыл? – аккуратно спрашивает он. Отец лишь качает головой. - Ничего не забыл, – его голос хриплый, надламывающийся от сухости во рту из-за скотча. – Ты ничего не забыл, – повторяет он, а голос становится лишь более отстраненным, как будто он потерялся где-то глубоко в своих мыслях. Стайлз же нервно теребит спинку стула, за которым он стоит, притворяясь, что в этом есть смысл. Он вдыхает и воздух тяжело оседает в легких. - Это хорошо…, – выдыхает парень. Шериф отходит от стены. - Сынок, тебе стоит перестать делать это, – говорит отец, указывая на пустое место за столом и усаживаясь рядом. Стайлз лишь пожимает плечами. - Почему? - Потому что это ненормально. - Это ненормально помнить о ней? – отец лишь вздыхает. Стайлз чувствует нотку алкоголя в его дыхании. - Я не об этом. И ты это прекрасно понимаешь. Этот день сам по себе печален. Не стоит увеличивать его масштабы. Стайлз же смотрит на то место, где когда-то сидела его мать, после чего вновь переводит взгляд на отца. - Я просто не хочу думать, что мы забыли о ней. - Мы не забыли, – строгий ответ звучит из уст шерифа. Отец кладет руку к нему на плечо и продолжает. – Но нужно жить дальше, – Стайлз немного недоверчиво сужает глаза. - И ты живешь? – спрашивает он, намекая на бокал в руках его отца. - Это мой способ вспомнить о ней. - Правда, пап? – выпаливает Стайлз. – Ты мне говоришь, что выпивка – это лучший способ вспомнить её, нежели накрыв на стол ещё одно место? - Стайлз, я просто хочу поужинать с тобой, без противостояния твоей скорби о потере каждую секунду. - Так ты хочешь забыть о ней? – Шериф лишь отклоняется назад с некоторым недоверием оглядывая своего сына. - Что? – продолжает Стайлз. – По крайней мере это объясняет твою выпивку, – морщины на лице его отца лишь углубляются. - Я не собираюсь разговаривать с тобой об этом. Теперь убери, пожалуйста, этот дополнительный набор приборов. - Нет. - Сделай это, Стайлз. - Нет! – Стайлз говорит это, с нажимом в голосе. – Я не собираюсь забывать о ней. - Я и не говорю, что ты должен забыть о ней. Я прошу тебя выразить свое почтение, – отражает выпад шериф. - Нет. Нет, ты просишь меня не об этом. Ты хочешь, чтобы я забыл о ней, также как ты пытаешься сделать это с помощью выпивки. Я не собираюсь делать этого. - Я пью не за тем, чтобы забыть о ней, Стайлз. Но я не должен оправдываться перед тобой. Я уже взрослый, а ты всё ещё ребенок. - О? Так я теперь ребенок, да? – повторяет Стайлз, ядовито отвечая на слова отца. Он проходит мимо, хватая на лету ключи от джипа, которые лежали в гостиной. – Тогда смотри, как поступает ребенок, – произносит парень, устремляясь в прихожую. - Стайлз… Но входная дверь громко захлопывается. Джип Стайлза с ревом оживает, когда он заводит мотор. Набирает скорость и выезжает на дорогу. Шины скрипят, когда он ускоряется, увеличивая расстояние до дома, неуверенный в том, куда он едет. Стайлз наворачивает круги по Бикон Хиллс, однажды останавливаясь у дома Лидии. Но решив, что сегодня День Благодарения и у него нет желания отрывать ее от семьи, парень уезжает оттуда. Тоже самое он решает о Скотте, остановившись у его дома. Его костяшки побелели от того как сильно он вцепился в руль. Стайлз, стиснув зубы, понимает, что вёл себя как козёл с отцом, но ничего не может поделать, потому что чувствует предательство. Ему трудно совладать с собой, ведь человек, который когда-то любил его мать, сейчас говорит, что это “ненормально” помнить о ней. Внезапно Стайлз понимает, куда ему следует поехать. Он берет влево, вдавливая педаль газа немного сильнее, чем следовало бы. Он отказывается слушать отца, поэтому он собирается следовать своим намерениям. Двадцать минут спустя, он идет тем же путем, что и утром, к своему месту. Только в этот раз стало холоднее, а Стайлз забыл куртку дома. Он натягивает капюшон своей красной толстовки на голову, игнорируя ветер, который морозит кожу. Парень пинает листву под ногами по пути к своему месту. Приближаясь всё ближе, Стайлз чувствует проблеск надежды, которая зарождается у него в груди. Сначала он не понимает, почему она вообще зарождается там, но это заставляет его задуматься. Ведь на самом деле не хочет быть один. Ему необходимо поговорить с кем-нибудь. Скотт. Лидия. Но он просто не посмеет отвлечь их от семьи в такой день. И как напоминание, в голове всплывает имя Дерека. Оно повторяется несколько раз как эхо. Парень, который буквально сказал всего лишь одно слово, даже не посмел посмотреть на него. По какой-то причине, Стайлз надеялся, что он всё ещё здесь. Надежда лишь разрасталась в его груди. Ноги начали подкашиваться, а руки трястись. Надежда нарастала с каждым шагом, что он делал. Тепло в груди достигло нереальных размеров, когда до места оставалось лишь сделать пару шагов, лишь повернуть за угол, перед тем, как он увидит это место вновь. Последние метры перед тем, как его глаза могли снова наткнуться на кожаную куртку Дерека. Последние секунды перед тем, как он вновь сможет увидеть человека, с кем можно будет поговорить, даже несмотря на то, что с ним не так комфортно, как с другими. Черт, Стайлз даже не уверен в том комфортно ли Дереку с ним. Лишь чувство. Лишь маленький шанс Лишь надежда. И всё напрасно, потому что место пустует. Дерека тут нет, и Стайлз всё так же одинок. Он начинает тонуть, как только присаживается. Он одинок. Сырость этого места впитывается в одежду, промораживая до костей. Он одинок. Он одинок и такого никогда раньше с ним не происходило. Каждый год Стайлз приходил на это место, и каждый раз он отпускал фотографию в воду. Он становился всё более и более одиноким. Прячась за своей скорбью, он закрылся от людей, но Стайлз не винил себя за это. Нет, он винил в этом мир. Он винил судьбу за то, что забрала у него маму и винил вселенную в том, что не смотрела за ним. Это нечестно. Стайлз даже не посмотрел на часы, когда возвращался домой. Его самого трясло так, что даже зуб на зуб не попадал от холода. Дома было тихо, когда он вернулся. Отец наверняка уже отправился в постель. Стайлз поднимает пустой стакан из-под виски, проверяя его, как будто этот стакан сможет дать ему какие-то ответы, но, в конце концов, просто ставит его обратно. Он просто не понимает. Никто не понимает.