Крошка Миртл

- Том, прекрати! У меня могут синяки остаться, - звонкий девичий смех разносится по пустынному коридору, эхом отдаваясь от стен и разбиваясь под двустворчатым потолком. Страшно. Темно. Сладко. - Тс-с-с… - низкий бархатный голос напоминает змеиное шипение, шорох страниц ветхих фолиантов. – Ты же не хочешь, чтобы нас услышали? - Конечно нет, - смех прекращается, перемежаясь глубокими поцелуями в маленькие губы. Приятно. Не противно. – Но если останутся засосы, Оливия Хорнби может засмеять меня. - Она не посмеет, - сталь в голосе, поцелуй – жарок. – Я не позволю ей обижать тебя, Миртл. - Я верю, Том. Верю… *** Миртл Элизабет Уоррен никогда не думала, что сам Том Реддл обратит на неё внимание. Полная, прыщавая, единственное достоинство – умная, она совершенно не сочеталась с ним – безупречно-бесподобным. Синее и зеленое, уродство и красота – противоположности. Дилемма. Оливия Хорнби сохла по нему страшно, однако боялась признаться в этом. Миртл видела, какие взгляды кидала её однокурсница на Тома, и ревновала. Жестко, яростно. Всецело. Но мысленно понимала, что такой парень никогда не полюбит её. А Оливия симпатичная, даже присмотревшись не найдешь изъяна – Тому под стать. Валентинка Миртл была самой скромной – алое сердце, незамысловатый стишок собственного сочинения и подпись. Самое жуткое и страшное – подпись. Все её тайны, все её желания – всё в ней. И она безвозмездно и непоколебимо обрекала себя на позор; позор быть осмеянной самым идеальным юношей на земле. Томом. Праздник был в самом разгаре, повсюду пары, пары, пары… мишура, блестки, смех. Радость. А валентинка все еще в кармашке платья. Том танцует с какой-то блондинкой, однако его взгляд словно ищет кого-то. Нет, не её, не Миртл – прыщавую толстую уродину. Он ищет принцессу из сказки. Но натыкается на неё. Поцелуй жарок и горяч. От него кружится голова и щекочет где-то внизу живота. Руки обнимают, губы шепчут. Миртл это нравится. Очень. Впервые в жизни она счастлива настолько сильно, что хочется, чтобы это мгновение длилось вечно. Она. Том. И уже не ставшая нужной валентинка в кармашке. Встречи с ним редкие, но длинные – ночью, на Астрономической башне, возле Запретного леса и в коридорах. Миртл боится темноты, её пугают невиданные шорохи и голоса, звучащие в ушах. Но когда за поворотом – он, на лице улыбка, а губы целуют, все растворяется в звуке его имени. Том, Том, Том… Он говорит, что нельзя рассказывать о них, и Миртл послушно молчит. Все девушки с Рейвенкло уже спят, а она нет. Она мечтает о его голосе и улыбке, мечтает о его губах. Немного странно, конечно, но Миртл никогда не была влюбленной. Она не знает, что это. Но теперь, кажется, догадывается. Они часто ходят в странную комнату на седьмом этаже – она появляется, если только очень захотеть. Миртл не знает, как именно она работает, но она верит Тому. Они прячутся там, и Том обращается с ней так нежно, так трогательно, что внутри все трепещет, будто у птички в груди. Он аккуратно поднимает её на руки и усаживает на покрытую шелковой простыней кровать. Миртл хочется большего, но Том не позволяет. Говорит, что волнуется за неё, глупую. И она верит. Верит, что Том по-настоящему заботится о ней. В одном из коридоров, сразу после трансфигурации, Оливия Хорнби подходит к Тому и приглашает его на свидание. Настоящее. С поцелуями и объятьями. С романтическими фразами и слюнявыми признаниями. Миртл почти уверена, что он согласится – они хорошо смотрятся вместе. Высокие, черноволосые, красивые. Но Том дает отказ и поворачивается к ней, застывшей возле стены. Улыбается и произносит «доброе утро, Миртл». Произносит так, что рот наполняется слюной. И больше ничего, ничего не надо. Больно. Больно, когда щека горит от пощечины. Оливия зла, она сильна, когда действительно хочет этого. Она не то, что Миртл – серая, скучная, бе-зо-браз-на-я. Оливия восхитительна. И её восхитительная рука дергает Миртл за густую косу, оставляя только боль и черные точки перед глазами. Хочется плакать и звать на помощь, почти умоляя, но Миртл пытается держаться. Она игнорирует яростный крик: «Он мой, ясно?!», она улыбается и медленно качает головой. Том её. Её. Он любит. Сегодня вечером Том другой. Его глаза наполнены чем-то злым и торжествующим. Он сухо целует её в щеку, гладит по спине и уверяет, что Оливия поплатится за это. Миртл верит, но понимает, что с её любимым Томом что-то не так. Он холодный. И ей холодно. И дьявольский жар от поцелуев проходит очень быстро. Утро встречает её солнцем, а Оливия – жестокой улыбкой. Она думает, что преподала Миртл урок, но это не так. Миртл справится, ей все равно. Ведь Том любит только её. Его губы согревают прохладные кончики её пальцев, а шелковистые темные волосы касаются лба. Миртл тает от нежности, тает от любви. Совсем как сахар на летнем солнце – тает, тает, тает… Но ведь сахар тоже когда-нибудь заканчивает таять. И тогда ничего не остается. Просто сладкая лужица. Пустое место. Уроки проходят замечательно – сдвоенные Зелья со Слизерином. Тома ставят ей в пару, он не отказывается. Оливия кидает на неё предупреждающий взгляд, но ей все равно. Она смотрит только на него – идеального. И он смотрит на неё. Но как-то пусто, страшно. И от его взгляда бегут мурашки – бегут так, словно натыкаешься на привидение. Вечером идет дождь. Миртл не очень любит его, ведь небо плачет. Но сегодня она рада даже ему – она теперь всегда всему рада. Подножка от Уоллоса вовсе не стирает улыбку с её лица, язвительное оскорбление от Эмили пролетает мимо ушей. Она летит по коридорам и думает только о нем – Томе. Удары её сердца отбивают только его имя. Её сны полны только его лиц. Её тетрадь изрисована только его портретами. И валентинка в кармане предназначена тоже ему – любимому Тому. Рушится. Рушится все и вся. Рушатся горы, рушатся здания и небоскребы. Рушатся человеческие отношения, рушатся игрушки, неудачно подвернувшиеся под ногу сонному отцу. Рушится жизнь. И сейчас Миртл понимает, каково это – когда рушится именно она. Жизнь. Жизнь, посвященная только Ему. Она бежит, не разбирая дороги, и прячется в кабинке женского туалета. Слезы солеными реками текут по пухленьким щекам и падают на белоснежный воротник – становится мокро. Липко. Больно. Словно дождь за окном. Дождь, проливающий небесные слезы из-за её разрушившейся любви и жизни. Она не верит, что Том мог её обмануть. Ведь он – это Он. Самый нежный и ласковый. Самый чувственный и великолепный. Том… Том не мог целовать Оливию Хорнби, прижав её к каменной стене. Он не мог засовывать свои великолепные руки под её серый джемпер. Он не мог… Ведь он любит её, разве нет? Да, он любит её. Миртл, крошка Миртл. Так называл её только Он. Дверь хлопает, разрывает эту тишину и больно стучит по барабанным перепонкам. Слезы высыхают, а рыдания застревают в горле. Там кто-то есть. Наверное, девушка, но даже если и парень, все равно – неважно. Просто неважно. Ведь Миртл сейчас так тяжело. И ей нет дела до случайных посетителей. Она слышит шипение. Змеиное, грубое, жесткое. Ухмыляющееся. Словно странный гость торжествует, производя эти звуки. Страшно? Очень. Любопытно? Может быть. Знакомо? Вполне… словно она слышала это. Когда-то. Том? Миртл приоткрывает кабинку и высовывает нос из своего укрытия. По спине снова мурашки – жуткие. Сердце колотится быстро-быстро. Кажется, будто сейчас что-то произойдет. - Том? Это ты? Он. Он поворачивается и смотрит на неё. Вроде бы все так же – ласково, нежно, любяще. Но это маска, крошка Миртл. Маска… Его тонкие губы искажает злобная улыбка. В глазах горят алые отблески – словно внутри этой черной бездны пылает огонь. Пальцы сжимаются в кулаки – пальцы, что полчаса назад лезли под джемпер Оливии Хорнби. Пальцы, которые обрамляли её круглое личико, притягивая к себе для поцелуя. Весь он становится уродливым. Не красивым. - Убей… Ослепительная вспышка на миг лишает её координации. А в следующую секунду Миртл падает на пол, ударяясь о приоткрытую дверь кабинки. Крошка Миртл, за что тебе это? Почему ты влюбилась в демона под маской ангела? Он просто использовал тебя. Ты не нужна ему, грязнокровка. *** - Это ты? Зачем опять пришел? Этот мальчик нравится ей. Черноволосый, зеленоглазый. Красивый. Совсем как Том когда-то. Проклятый Том. - Спросить тебя, как ты умерла. Миртл в мгновение ока преображается – становится веселой, сияющей. Только для глаз. Лишь бы запутать, лишь бы не открыть тайну. Она жалеет, что это случилось. Она хочет быть как все. - О-о-о! Это был кошмар! – говорить больно, но надо. Надо, чтобы никто ничего не узнал. – Я умерла прямо здесь, в кабинке. Как сейчас помню, спряталась я сюда, потому что Оливия Хорнби смеялась над моими очками... Ложь? Почему бы и нет. -...обидно дразнила. Я заперлась на задвижку и стала плакать. Потом услышала, что в туалет вошли и стали говорить. Я не поняла, что, наверное, на другом языке. Говорившим был мальчик. Я, естественно, отперла дверь и сказала ему, чтобы он шел в свой туалет. Тут-то это и произошло. Я умерла. - Но как? - Сама не знаю. Помню только два огромных-преогромных желтых глаза. Все мое тело сдавило, куда-то понесло… А потом… потом я сюда вернулась. Мальчик задумчиво смотрит на неё – будто бы видит, что она лжет. Но тут же отводит взгляд и просит указать место, где она видела эти глаза. Миртл выполняет просьбу, не спросив даже, зачем. А какое ей до этого дело? Все кануло в Лету. Давно. И Том тоже. Красивый, идеальный Том.