RED

По соседству со мной жила девочка. Лет эдак пятнадцать назад. Лет до восьми воспитывала её бабушка. Местами добрая, местами почти не тиран. Едва малышке стукнуло восемь у старой карги случился сердечный приступ. Желали всей улицей ей гореть в преисподней. Девочка — сейчас и не вспомнить имени — отправилась в дом сиротский, но вернулась, не прошло и месяца. Её блудная мать — женщина молодая ещё, но нервная очень — унаследовала дом. Неизвестно, кто и где нашёл её, но поселилась она в доме отчем с дочерью. Девочка, помнится, была застенчивой и для ребёнка чересчур уж тихой. Улыбалась, помнится, робко, но очень и очень мило. Мы, соседи, её любили, угощали сладостями. А вот дети сторонились, порой хулиган какой и бросит камнем. Говорят, дети её боялись, потому что она очень любила красный цвет. Оно и правда — любила. Только чего бояться-то? Помнится, была у неё красная вязаная шапочка, старуха ей связала на зиму. И пальтишко ей мать тоже купила красное, и сапожки, и платьице. Да, может, выглядело и жутковато порой, но девочка всё равно была милая. До поры до времени была. Стала девочка подрастать. Косы свои остригла, матери показала кулак и сказала не трогать впредь её да не воспитывать. Мать скандалила с ней, помнится, на всю улицу, а потом плюнула и рукой махнула — дочь особо-то ей и не была нужна. С тех пор девочка сама по себе была. А не на пользу это девкам-то молодым. Минуло шестнадцать нашей девочке лет. Стала совсем мрачная, а любовь её к красному — прямо маниакальная. Даже волосы перекрасила в любимый цвет. Со сверстниками по-прежнему у неё не ладилось, да и мы, взрослые, стали её побаиваться. Говорили, под алым платьицем носит девчонка нож, кошки уличные, мол, пропадают из-за неё. Говорили, девочка любит кровь. Дело ясное — кровь-то красная. Шла, помнится, она как-то по улице. Красная с головы до ног, и шапочка вязаная та самая. Идёт и улыбается, в руке связка красных воздушных шариков. Ох и испугался я, когда взгляд на меня она бросила. Сразу-то понял я — девка сошла с ума. А потом... потом появился он. Ни разу не красный, серый какой-то весь. Наглый, старый проходимец. По улице проезжал на тарахтелке своей, на мотоцикле, так вся улица на дыбы. А девка — уж ей девятнадцать лет — матери рот заткнёт, платье покороче нацепит, губы алым намалюет да и к нему в седло. А ведь была-то в детстве такая милая тихая девочка. Но продолжалось недолго всё это. Помню отчётливо, столкнулся на улице с её матерью — за годы-то эти сильно она постарела. Рыдает, шатается да за бок держится. Вижу я, вся в крови бедняжка. Бормочет что-то мне и вдруг падает. А живот-то у ней вспоротый. Не успели мы, соседи-то, не успели её спасти. И решил я зайти к ним в дом, рассказать девке о случившемся. Захожу и вижу, стоит она в своём красном халатике, моет руки в раковине, рядом нож лежит. А вода-то алая, нож-то весь в крови. Ох, бежал тогда сломя голову, а не молод был уже. Да только душегубку-то не поймали. Исчезла она после этого, правда, ненадолго. Через месяц зашёл ко мне полицейский и рассказал. Нашли девку в лесу голую, всю в крови. Нашли также следы от шин и шерсти серой клок. Полицейский сказал, она улыбалась и вовсе не сопротивлялась. Я был ни капельки не удивлён. Вот такая жила со мной по соседству девочка... Ах, вспомнил я имя её — Розамунд. Да только звали её всегда только Красною Шапочкой. Больно любила она этот цвет.