Сыграй со мной?

      – Деким, – темноволосая девушка, обратившаяся к мужчине с неизменным выражением лица, кивнула головой в сторону входа в Квиндеким, тем самым сообщая, что «гости» уже прибыли, настороженно осматривая окрестность, пока она пыталась распробовать на вкус очередное творение здешнего бармена.       – Извини, – безэмоционально произнёс тот, покидая своё обыденное место, – Сегодня у нас всего лишь один посетитель.       – Мы должны будем сыграть с ним? – приподняв бровь, произнесла Чиюки, едва касаясь губами чёрной трубочки, но ответа так и не последовало. Развернувшись, она обнаружила, что Деким и вовсе покинул помещение, но отчётливо слышались приближающиеся размеренные шаги, словно посетитель не торопился узнать о том, куда же он попал, не имея при этом и единого воспоминания о прибытии сюда.       Тяжело вздохнув и побранив про себя «напарника», Чиюки заняла место за барной стойкой, готовясь произнести уже зазубренную и обыденную речь с миловидной улыбкой, что зачастую таилась на её лице, но в этот раз она не пригодилась, а тонкие пальцы выпустили из своего плена хрустальный и наполовину пустой бокал, что тут же разлетелся вдребезги на сотню осколков. Перед ней стояла.. Она сама? Нас секунду ей пришлось закрыть глаза, а после вновь распахнуть, чтобы убедиться в том, что это не искаженного иллюзия болезненного сознания или же разыгравшейся фантазии от переутомления. Вторая девушка, словно отражение, вышедшее прямо из зеркала, уверенно прошла прямиком к барной стойке, размещаясь на одном из стульев, с оттенком забавы в глазах наблюдая за реакцией той, которая, казалось, видела отныне уже всё, но с такой бурной реакцией «гостья» даже не предполагала столкнуться. Изумление и смятение Чиюки бушевали штормом в её взгляде.       – Мне ли объяснять тебе правила? – лениво потянула девушка, сидевшая напротив и преисполненная спокойствием. – Сыграй со мной.       – Я.. Вы.. Нет.. Это невозможно, – на секунду закрыв лицо руками, Чиюки попыталась избавиться.. от себя же? Вторая всё так же терпеливо наблюдала за смешанными чувствами, подпирая голову рукой, как обычно это делала Чиюки от усталости, находясь по ту сторону барной стойки и безмятежно попивая очередной коктейль.       – Ты хочешь жить? – задумчиво произнесла та, обращаясь к своему отражению в лице Чиюки, которая всё ещё не преодолела барьер пошатнувших её спокойствие чувств.       – Каждый жаждет жить, когда сталкивается со смертью лицом к лицу, – угомонив ту бурю эмоций и превращая её в легкий вечерний штиль, ответила та.       – Жизнь так скверна, а люди слабы и не ценят того, что им дано. Стоит ли жить, чтобы умереть? – спросила девушка, рассматривая Чиюки сквозь прозрачное стекло уцелевшего бокала.       – Жизнь – это не путь к смерти. У каждого есть свои потери, печали, разочарования, но от этого жизнь не становится ужасной или скверной, ведь в ней полно и счастья, радости, тепла.. – пытаясь опровергнуть слова девушки, Чиюки оперлась обеими руками о стойку, – И пусть она сложна, пусть дарит нам множество неприятностей и проблем, пусть в ней есть преграды, но каждый должен жить, чтобы преодолевать это, прокладывая свой собственный путь к счастью.       – Откуда ты можешь знать это, когда не помнишь даже обстоятельств собственной смерти? – с колкой укоризненностью в голосе и язвительной усмешкой на алых губах заметила девушка, когда тонкие пальцы коснулись той самой заветной кнопки.       Всего несколько секунд и от Квиндекима не осталось ничего прежнего : гулкий шум, множество людей на трибунах с жизнерадостными улыбками. На огромном ледовом катке собрались лучшие из лучших, как гласит броская афиша, висящая прямо перед девушками, что были схожи как две капли воды. В сознании Чиюки начали всплывать незнакомые ей образы, люди, места, обрывки её же жизни, о которых она ничего не помнила :       Детство – множество книг; звонкий смех; её счастливые родители; прогулки; первый снег; её первые коньки, что валялись в тёмном углу шкафа с однообразной одеждой в Квиндекиме.       Юность – друзья; первая прекрасная влюбленность, пробравшаяся в самую глубь сердца; множество побед и поражений; желание стать кем-то большим в глазах близких людей.       А после лишь пустота, пустота и ничего больше. Та самая пустота на дне души. То разочарование в себе, взявшее над Чиюки верх. Отчаяние, сломленная мечта, разбитый смысл, нежелание двигаться дальше и быть кем-то значимым. Всё разрушил один лишь вердикт врача о том, что она больше никогда не сможет встать на лёд. Не сможет заниматься тем, чем жила. Чиюки отказывалась принимать такую реальность, закрываясь ото всех. Не замечая, что её горем ранено множество чужих сердец, пытающихся её поддержать, но всё это оказывалось тщетным и отвергнутым. Девушка не желала мириться с такой действительностью и жить такой жизнью, что и все остальные. Чужой жизнью.       – Как эгоистично, да, Чиюки? – шёпот девушки эхом расползался где-то меж её воспоминаний. – Убить себя, не заботясь о тех, кто пытался вернуть тебя к жизни.. Как можно так легко с ней расстаться? – продолжила та, словно искушая Чиюки принять своё изречение о том, что жизнь – всего лишь дорога к смерти, которая не имеет смысла.       Колкая, пронзающая боль где-то в области колена, проникающая в каждый миллиметр тела. Бесконечный поток смешанных воспоминаний. Чиюки невольно обессиленно падает на пол, обеими руками впиваясь в тёмные пряди волос, отрицая видимое. Горечь слёз искажает некогда умиротворенное лицо, постоянно украшенное тёплой улыбкой.       – Нет, нет, нет.. – твердит себе Чиюки.       – Если ты хочешь, то я всё исправлю, – тонкие руки девушки схватили обезвоженную реальностью Чиюки за хрупкие плечи, словно приобнимая. – Хочешь, чтобы твою маму не терзало горе, а ты всё так же могла бы видеть её улыбку? Ты хочешь этого, Чиюки? – алые губы скользнули по тёмным волосам, так успокаивающе, а слова будто въедались под кожу, в самое сердце, даря тому надежду на то, что всё это – лишь кошмарный сон, который можно смыть с себя с утра прохладной водой.       – Я хочу. Хочу. Хочу жить! – пряди волос от резкого движения разлетелись в разные стороны, а слёзы по-прежнему не собирались покидать бледное, искаженное от боли лицо.       – Но взамен твоя судьба достанется кому-то другому, – победно произнесла вторая, поглаживая прохладными длинными пальцами Чиюки по хрупким плечам.       – А вдруг это будет кто-то из моих близких или друзей? – приподняв голову и обращая взгляд, полный веры и надежды в будущее, спросила та.       – Такое вряд ли может случиться, ведь в мире такое количество людей. Тебя и твоих близких это обойдёт стороной. Ты согласна? – протянув свою руку, зеркальное отражение вновь обратилось к Чиюки, – Просто прими меня, – прошептала та. Одержимая желанием жить, всё изменить, избавить своих близких от страданий и от той боли, которую она причинила им самовольно, Чиюки едва коснулась чужих прохладных пальцев, в смятении одёргивая руку. Почему её должно заботить то, что станет с кем-то другим, если она в силах исцелить изувеченные сердца тех, кто ей дорог? Почему в эту секунду она не может поддаться соблазну принять то, что утратила по собственной воле, не желая понимать чувства других? Почему именно сейчас стоило проникнуться чужим горем, чужими переживаниями? При жизни никто не замечает того, с чем сталкивается после смерти. Неужели лишь смерть способна научить людей понимать друг друга, одаривая их поступки человечностью, а слова – искренностью?       – Протяни мне руку.. – словно зазывая, произнесла девушка, голос которой сливался с шумом вокруг.       Тонкие пальцы Чиюки вновь коснулись чужих, желая сжать их в своей ладони как можно сильнее. В сердце девушки пробралось абсолютное множество чувств и эмоций, разбросанных в хаотичном порядке. Как бы ей хотелось снова встречать рассветы, пить тот остывший чай, прижать к груди маму, которая никогда не смирится с потерей единственной дочери. Только коснуться.. Дать понять, насколько сильна её любовь к ней. Извиниться. Извиниться за то, что никогда не пыталась понять того, что ей доводилось чувствовать, будучи отвергнутой собственной дочерью. Как бы ей хотелось вдыхать в свои лёгкие морозный воздух, допоздна бродя с кем-нибудь по едва освещенным переулкам. Услышать тот хруст снега под ногами. Почувствовать на своих плечах теплые прикосновения. Возвращаться каждый раз в дом, где тебя всегда ждут.       Как же ей хотелось вновь просто жить и чувствовать. Упиваться тем, что все называют обыденностью. Понимать и быть понятной. Как же вновь хочется обрести счастье, даруя его всем вокруг. Рассказать людям о том, ради чего стоит жить, радуясь каждому дню, пусть даже самому серому и неудачному. Жизнь – это уже великая ценность. Возможность встречать рассветы и провожать взглядом закаты – это невероятная радость. Люди, которые изо дня в день находятся рядом, пытаясь понимать и оберегать от всех невзгод – это и есть абсолютное счастье.       Даже разлитый ромашковый чай на белоснежное платье стоит звонкого смеха, а не громкой ругани.       Но нет.. Нет.       Чиюки с силой оттолкнула чужую руку, когда всё вокруг фрагментарно начало исчезать. Рушиться так, словно кто-то разбил стекло, а его осколки только начали падать с ужасным грохотом на землю.       – У каждого есть тот, кто будет убит горем. Тот, кто всегда будет ждать, что дверь откроется и войдёт тот самый человек, хоть он уже и давно мёртв. Каждый будет тешить себя иллюзией того, что всё это – сон, засыпая каждый раз с надеждой в сердце на то, что, проснувшись, они вновь встретятся с этим человеком, смогут коснуться его, увидеть его улыбку, слёзы, прижать к груди, услышать биение его сердца, его голос. Каждый будет всю жизнь помнить с болью в сердце и вспоминать с бездонной тоской в душе. Даже если меня это обойдёт стороной, то кто-то другой будет страдать точно так же, как близкие мне люди. Это был мой выбор. Я многого не видела и не понимала, но теперь я знаю : нет ничего плохого в том, чтобы пытаться понять других и быть понятым. Счастье в любых мелочах, и они стоят того, чтобы цепляться за каждый день жизни. – тихий голос Чиюки сорвался на крик, будто руша затянувшуюся иллюзию вокруг. Её слёзы уже не казались такими же печальными и полными страданий, в них отражалась благодарность к тому, что ей довелось прожить хоть и недолгую, но жизнь.