Я не любил его

Я не любил его. Потому что это совершенно не те слова, которые могли бы передать мои чувства. Чувства всепоглощающие и всеобъемлющие; чувства, которые оскорбительно облекать в три слова, с чего-то должных символизировать мой изобилующий калейдоскоп искренний к нему. Я любил лимонные брусочки Дебби, я любил Гнева, я любил Гаса, я любил Дафну. "Люблю" - это ярлык, не значащий ничего кроме шара эфемерных ощущений - теплых, почти приятных, с долей интереса, но больше основанных на потребности в иллюзорном чувстве взаимности. Ты любишь, чтобы любили тебя. Ты любишь, чтобы ощущать себя живым. А я не любил его. Но я чувствовал его близко; я чувствовал его тончайше; я чувствовал его всецело. Я испытывал почти восторг, когда понимал, что эти ощущения - не предел. Мне казалось, что это невозможное слияние - это то, что не может быть доступно обычным людям. Я мог соприкоснуться с ним без малейшего физического контакта. Я понимал, что мы - сладкогласие; я понимал, что мы - горечь. И я становился чище. Я становился выше. Мне было узко в своем теле, мне было тесно - я ощущал, что это пространство ограничивает наши возможности, эти тела удерживают световой поток внутри нас; то, что я чувствовал, когда он двигался во мне нельзя сравнить ни с одним из известных ощущений. Мы были вместе - мы были порознь. Я не любил его. Но когда мы танцевали, я чувствовал, как мы становимся волной; как звук обволакивает наши тела, направляя, заполняя сознание. Я смотрел как он двигался - плавно, почти лениво - и время замирало вокруг него. Он был молодой и прекрасный. Он был энергией. Он танцевал, и я терял контроль - чувствовал его электрические прикосновения, и кожу жгло огнем. Он танцевал, и я хотел получать еще больше - соприкасаться с ним бедрами, потираясь сквозь жесткую ткань, отдаваясь ритму. Он танцевал - в моей голове звенели тысячи оргазмов. В нем была та красота, которая почти равняла его с прекрасными, изящными хищниками. Я не любил его. Но когда мы занимались сексом - мы занимались почти гармонией. Это был баланс, тонкая грань между физическим удовольствием и абсолютным ментальным соитием. Понижение частот до единого вневременного уровня. Прошлого не было, и будущего не было - они устарели, вышли из обращения; потому что измерений становилось больше, и оптика требовалась другая, и весь аппарат восприятия человека казался старым. Я прикасался к нему - я наслаждался им. Но мне не хватало. Мне не хватало своего тела, чтобы ощутить всего одно прикосновение таким, каким оно было - энергетическим разрядом, столкновением, сопротивлением, толчком, разливающимся от точки касания и наполняющим меня за долю времени, которой нет обозначения в этом пространстве. Я не мог постичь момент там и тогда. И какое я имел право претендовать на безусловное чувство от него, если не был в состоянии пропустить сквозь себя одно единственное мгновение с ним? Мне не хватало моего обоняния. Мне были необходимы его запахи. Мне был нужен нюх, способный разложить его аромат на все составляющие. Я хотел ощущать все остро, наслаждаться и вдыхать то, чего мне хочется. Я хотел чувствовать - чувствовать пряный запах пота у его предплечий, спины, груди; мускусный, взывающий все рецепторы, запах среди жестких волос в паху; солоноватый и горячий запах его спермы; горький и обжигающий запах губ; тяжелый и влажный запах его волос - я хотел выложить спектр из того, что мог учуять на нем, и это было бы самое вкусное, что я вдыхал. Мне не хватало зрения, чтобы рассмотреть его - я хотел видеть его всего и каждую частицу отдельно одновременно. Я хотел различать тончайшие оттенки его кожи, глаз, волос. Я хотел успевать замечать как его зрачок заполняет радужку, когда он неотрывно смотрит на меня, не позволяя отвернуться, заполняя собой настолько, что я чувствовал его пульсацию, вибрациями расходящуюся по телу. Я хотел улавливать тот момент, когда синий ядовитый свет ламп лофта застывал на его спине, мешая охру и лазурь, облекая его тело в почти космическое свечение. Я хотел видеть как коньячные пряди его челки падали на лоб и темнели от льющегося пота, обретая дикий цвет сырой умбры. Я хотел разглядеть все морщинки, высмотреть все седые волоски. Я хотел видеть эту неощутимую сеточку времени на его лице, я хотел почувствовать, что это - стареть. Я не любил его, но когда я представлял, что теряю его - мое сердце сжималось, а в горле стоял горящий ком, перчащий и режущий. Я боялся думать о тех силах, которые могли забрать его. Я не любил его. Я знал, что он молод. И он прекрасен. Я знал, что он будет жить вечно. Ведь божества бессмертны...