Kagrra - Sarasoujyu No Komoriuta
— Мама?.. Мальчик лет семи, отвлекшись от разглядывания развешанных бумажных фонариков, глянул за спину и понял, что стоит один. На мгновение ему вдруг показалось, что все смешалось в однородную массу и замерло: многочисленная толпа людей в ярких традиционных нарядах, медленно развевающиеся на ветру тонкие полосы бумаги, легкий дымок, исходящий из палаток. Даже золотая рыбка, испуганно плескавшаяся в пакете с водой, застыла в руках оцепеневшего ребенка. Он стоял в центре огромного, кипящего жизнью, мира. Совсем один. — Мама… Голос предательски дрогнул и на глаза навернулись слезы, размывавшие яркие огни в одно ослепительное существо, готовое в считанные секунды поглотить мальчика с головой. Всхлипнув, малыш развернулся и бросился с места, размазывая крупные горошины слез, градом срывавшиеся на пыльную, уже остывшую за день, землю. Спотыкаясь и падая на колени, обдирая их в кровь, он снова вставал и бежал вдаль, в бархатную темноту деревьев, не опасаясь черных лап раскинувшихся вдали дзелькв*, лишь бы быстрее, как можно быстрее, скрыться от прожорливого сгустка света, шумевшего ботинками и людским смехом за его спиной. Схватившись за шершавый ствол угрюмого исполина, мальчик опустил голову, с трудом вбирая воздух в детские легкие, смешивая пухлой ручонкой соленую воду с грязью на лице. Темнота давила на хрупкие плечи тишиной, укрывала от людских глаз, заставляя ребенка зареветь еще громче. — Мама! Мамочка! Золотая рыбка в агонии разгребала плавниками влажную пыль, где-то вдалеке, на границе шумного света и тени городского парка. Листва приглушенно гудела над головой испуганного мальчика, уходившего от огней фестиваля вдаль. Он устало перебирал тонкими, как спички, ножками, вглядывался в деревья, пытаясь среди изгибов коры отыскать свою, так неожиданно потерявшуюся, мать. Ему становилось страшно от мысли, что ее так легко можно лишиться и остаться одному. Но, если он ее больше никогда не найдет, то… что же ему делать теперь?! Маленькое сердце болезненно екнуло, и его хозяин закрыл лицо руками, перестав идти. Да и куда идти? Взрослые теряются в этом вопросе, запутываются в нем, как в паутине. У ребенка же рухнул весь мир, и чья-то жестокая рука небрежным движением стерла с него все краски. Ветер усилился и, пробираясь сквозь плотную завесу ветвей, вплел в пыльный воздух запах влажных после дождя гортензий. Перед ребенком что-то опустилось, тихо шелестя одеждами, и замерло. Мальчик осторожно приподнял заплаканное лицо, боясь увидеть какое-нибудь злостное чудовище, о которых ему часто читали в книжках. Но никаких монстров поблизости не оказалось. Перед ним на корточках сидел незнакомый человек и с легкой полуулыбкой смотрел на ребенка. Нет… Скорее не на него, а куда-то глубже, будто в глазах малыша кипела совсем другая, неведомая жизнь, смеялись совсем другие люди, шумели листвой совсем иные деревья. Держа в бледной руке вагаса** алого цвета, молодой человек потянулся другой к грязной щеке стоявшего перед ним мальчика, смахнув скатывающуюся с нее очередную слезинку. Ребенок притих. Слеза, подобранная чужими холодными пальцами, оказалась последней. Столкнувшись взглядом с медовой долиной глаз незнакомца, он почувствовал, как в груди вдруг защемило от незнакомого чувства. Что-то плескалось в глазах мужчины, и мальчик никак не мог это охарактеризовать. Но задержаться взглядом подольше не было сил – так сильно жгло грудь это невыносимое «что-то». Человек не двигался, все так же мягко улыбаясь и наблюдая за тем, как мальчик осматривал покрасневшими глазенками его золотистые, спадавшие на плечи, волосы, его кимоно, которое показалось ребенку восхитительным. Никогда еще он не видел такого красивого кимоно: отливая золотом, как и волосы незнакомца, оно как будто источало свет, отгоняя от малыша мрачные ночные тени. Мальчик, восхищенно приоткрыв рот, пропустил момент, когда человек выпрямился и, легонько покрутив вагаса за спиной, медленно подал ему руку. Ребенок, замешкавшись, запрокинул голову, вглядываясь в умиротворенное лицо, пытаясь прочесть человека от начала и до конца: так, как он это сделал с ним минутой ранее. У него не получалось, как бы он ни старался, но это не помешало мальчишке робко коснуться пальчиками прохладной руки незнакомца. И тут все вмиг преобразилось перед глазами, замелькало мимолетными всполохами. Малыш крепче сжал ладонь мужчины и начал ошарашенно оглядываться вокруг. Снова мелькнуло что-то в кронах. И вновь… Когда-то темные стволы дзелькв начали опутываться тонкими золотистыми вèнками, которые, переплетаясь меж собой, ползли вверх, к мерцавшим в листве огонькам, а те, тем временем, каплями отрывались от веток, оседая, как маленькие светлячки, на нити травы, к ногам удивленного мальчика. Бутоны закрывшихся на ночь цветов постепенно распускались - до тех пор, пока весь парк не покрылся искрившимся ковром. В этом золоте трав время от времени выпрыгивали лисицы и подбегали к мальчику, плавно виляя двумя, пятью, а то и девятью пушистыми, песочного цвета, хвостами, льнули к человеку, стоявшему рядом и тихо державшего малыша за руку, снова устремлялись прочь, поднимая за собой тучку золотой пыльцы. — Ты волшебник… — восхищенно пробормотал ребенок. Аккуратно освободил свою ручонку от некрепкой хватки незнакомца и побежал за лисицами, с каждой секундой ускоряясь и громче смеясь. — Дядя, ты волшебник! — задыхаясь, прокричал он, не обернувшись, чувствуя спиной, как человек так же молча наблюдает за ним. Все дальше и дальше… Петляя между стволами с золотыми прожилками, касаясь пальцами полупрозрачных лепестков. Ребенок еще никогда не бегал с такой легкостью, никогда не смеялся так заливисто. Но когда он остановился и глянул наверх, на сверкавшие макушки деревьев, смех растворился в прохладном ночном воздухе. — Мама… — тихо сказал небу мальчик. — Ютака?! — так же тихо раздалось издалека. Малыш резко обернулся и начал оглядываться, всем сердцем боясь, что голос матери ему почудился, что он – тоже чье-то волшебство. Однако в помутневшем золоте деревьев стоял до боли знакомый силуэт. — Мама!! Мама! — закричал ребенок, несясь со всех ног к женщине, утиравшей ладонью слезы облегчения. Оказавшись в теплых объятиях, мальчик уткнулся в каштановые волосы. И в тот же миг оторвался от них, заглядывая в родное лицо, тараторя без остановки: — Мама, там волшебник! Настоящий! Пойдем, пойдем, я познакомлю тебя с ним. У него холодные руки и большой красный зонтик!.. Но, посмотрев назад, ребенок вдруг замолк, ошарашенно осматривая утопавшие в ночных красках дзельквы, сладко дремлющие бутоны цветов, темные контуры шевелившейся от ветра листвы. Вдалеке от замерших двух людей, в городе, начали запускать фейерверки. Рыбка, покрывшаяся осевшей пылью, без движения лежала на дороге. А в воздухе все еще витал нежный, еле уловимый запах влажных гортензий.* * *
Серые здания перекрывали медленно, но неумолимо падавший солнечный диск, который отдавал все свои силы для того, чтобы окрасить бока высоток в алые и розовые оттенки. Последние лучи вбирала в себя остывавшая река и с тихим плеском бросала их к ногам стоявших на берегу детей. По тротуару так же, стуча ботинками по асфальту, торопились люди, спеша закончить все свои дела, которые они запланировали на этот день. Ютака, ослабив узел синего галстука, устало вздохнул и бросил взгляд на тонкие обрывки малиновых облаков, замерших в небе. Облокотился на решетку, окружавшую детский сад, и прикрыл глаза, подставив лицо ветру. За спиной раздавались голоса и топот маленьких ножек. Мужчина поправил растрепавшиеся за день волосы и глянул на часы. — Папа! — радостный крик перекрыл далекий шум автомобилей. Повернув голову, Ютака не смог сдержать улыбку. К нему, теряя по дороге расстегнутые коричневые туфельки, бежала вприпрыжку маленькая девочка. — О, Ютака-сан! Давно не виделись! Мужчина, ведший за руку ребенка, обернулся на зов. К нему направлялся его давний знакомый, размашисто махая рукой в знак приветствия. — Ты с работы? — начал было он, но запнулся, остановив взгляд на девочке. — А кто это у нас тут?! Харуми-чан, какая ты уже взрослая стала! Малышка сдержанно улыбнулась и зашла за спину отца, который начал отвечать на обильно сыпавшиеся вопросы друга. Разговоры взрослых не были ей интересны. Освободив ладошку, она отошла на несколько шагов и осмотрелась по сторонам. Горизонт тонкой полоской пламени светил в лицо, с каждой минутой все больше утопая в нагромождениях высоток. Он манил за собой, приглашая посмотреть, что еще таится в этом угасающем сиянии, пока не станет совсем поздно, пока серые стены не поглотят его в себя без остатка. Стук каблучков слился с шумом неугомонного тротуара. Когда, попрощавшись с другом, Ютака обернулся, он осознал, что ребенка рядом нет. Сильное чувство страха и ожидание самых ужасных обстоятельств смешались еще с одним ощущением, вызвавшим какую-то непонятную ностальгию. Он стоял в центре огромного, кипящего жизнью, мира. Совсем один. Сердце отца ухнуло вниз. Пытаясь собрать мысли в кучу, мужчина, с трудом переставляя дрожавшие ноги, стал подходить к первым встречным, срывавшимся голосом и резкими жестами описывать своего ребенка, стараясь как можно лучше передать его образ. Многие отрицательно мотали головой, некоторые, казалось, внимательно смотрели на мужчину, но их помутненный взгляд говорил о том, что сейчас им было вовсе не до отчаявшегося отца, активно размахивавшего в воздухе руками. Вконец упав духом, Ютака подбежал к подростку лет семнадцати, в сотый раз подробно описав свою дочь. Парень, сидевший на скамейке, снял наушники и, все выслушав, указал рукой в сторону детской площадки, прилегавшей к небольшому парку. Низко поклонившись, мужчина устремился в нужном направлении, лихорадочно рыская глазами по постепенно открывавшейся перед ним местности. «Лишь бы она нашлась… Господи, только бы нашлась!» — единственная мысль, как птица в клетке, металась в опустевшей голове. И когда на тропинке, разделявшей древесные насаждения, вдруг мелькнула розовая юбочка, у мужчины возникло ощущение, будто с его плеч сняли скоростной поезд. Ютака хотел броситься к застывшей дочери, обнять ее и побранить за то, что ушла от него так далеко. Но замер на полпути, широко распахнув глаза. Ребенок, прижав маленькие ручонки к груди, смотрел наверх, в лицо молодого человека, одетого в золотое кимоно. Почувствовав чье-то присутствие, девочка обернулась. В воздухе повисла тишина, нарушаемая только легким ветром, проносившимся в кронах деревьев. — Папа… — вплелся в это затишье растерянный детский голос. Алый вагаса плавно сделал оборот в тонкой руке. Человек медленно обернулся и, мягко улыбаясь, посмотрел туда же, куда и девочка. И в этот момент, встретившись взглядом со своим детским воспоминанием, у мужчины вновь, как и тогда, в ночном парке, защемило в груди от чувства, которому он на этот раз сразу нашел объяснение. Его все еще ребяческому сердцу стало нестерпимо тяжело от пронизывавшей грусти, таившейся в теплом меде полуприкрытых глаз.