***
Следующий день в школе был самым лучшим в жизни. Устроившись на задней парте Патрик с наслаждением и приятным трепетом следил за танцующим огоньком, мерцающим золотыми пылинками. Он пустил его по тетрадному листу, и тот, извиваясь, побежал по нему. Захихикав мальчик зажал рот рукой и загородил тетрадь пеналом. Патрик пустил струйку света по классу, и тот ветерком пронесся мимо ребят, взъерошив волосы девочкам и сбив пачку листов с учительского стола. В этот раз Энни снова пела ему. Разумеется, Патрик никому не сказал о своем обретенном даре, разве что намекнул Энни. Кажется, он сказал, что он теперь чародей из сказки, но девочка рассмеялась и задорно щелкнула его по щеке. Даже умная Энни не смогла в это поверить, видимо, и она опутана и пропитана обычностью 21 века. Он был счастлив. И теперь каждую ночь он, не поддаваясь сонным позывам, зачарованно следил за магическим миром у него на потолке. Из окон его комнаты лился свет, а любопытный мог бы увидеть, как вещи Патрика, будь то игрушки или ботинки, слово в фильме, летают по комнате, веселя мальчика. 30 лет спустя. Патрик подставил свое обветренное лицо нежным лучам солнца и глубоко вздохнул, расположившись на потрепанной парковой скамейке. Чуть прищурившись он вновь окунулся в воспоминания. Он был всегда уверен в своих родных и близких. Шейли блестяще окончила художественную академию и теперь организовывает собственные выставки. Его милая Энни – он очень гордился ею – часто появляется в телевизоре. У нее вечные концерты, гастроли, мировые турне, плотные графики и тысячи фанатов. А тихоня Чарли – им он тоже сильно гордился – недавно получил престижную награду по физике. И, разумеется, Нед, он тоже добился больших успехов в спорте, кажется, он входит в сборную по баскетболу. Облизав потрескавшиеся губы Патрик поднялся и вытащил из железной урны только что выброшенную туда газету. Заметив недопитую бутылку лимонада он забрал и ее. Сунув все это в пакет он, шаркая, побрел прочь, подмигивая играющим на площадке детям. Ощутив комок в горле Патрик остановился и сглотнул. Его магия всегда была с ним, никогда не покидая; он был единственным, кто мог творить волшебство в, не верящем ни во что, обществе. Он никому не раскрылся, не позволил погубить, обесценить волшебство, сделать из него дешевое шоу или приманку для скептиков. Но его обманули. Для такого потрясающего таланта не нашлось места в столь большом мире. А был ли он вообще талантлив? Где бы он был сейчас, если бы остался бездарностью? 21 век не для волшебников. Патрик всхлипнул, раздумывая над вопросом: променял бы он волшебство на способность, например, рисовать или петь?Часть 1
10 июня 2015 г. в 16:12
Патрик затолкал ногой портфель в самый дальний угол холла и уныло поплелся к себе в комнату. Он шмыгнул носом и машинально подтянул бежевые штаны, потерю которых не мог предотвратить даже толстый отцовский ремень. Сегодня на уроке учительница попросила детей рассказать о своих талантах. Патрик открыл было рот, но понял, что абсолютно не знает, в чем заключается его особенность. Со всех сторон сыпались перечисления самых разнообразных талантов, а школьник все сидел с открытым ртом, слушая щебетания миссис Мерфи, пока его сосед по парте не щелкнул мальчика по носу. В тот момент к нему в голову пришло единственное объяснение: он бездарен. И сейчас, поднимаясь по лестнице, светловолосый мальчишка похныкивал, осознавая, что для него не найдется места в мире. Как, если ты ничем не обладаешь?
Дверь комнаты его сестры была гостеприимно распахнута, и брат застал ее поглощенную творчеством. Шейли рисовала, и это был ее потрясающий талант. Она научилась этому едва ли не раньше, чем говорить и не могла и часа пробыть без карандашей.
Выглядывая из-за острого плеча юной художницы Патрик с немым восхищением наблюдал, как простые линии карандаша, нанесенные умелой рукой, волшебным образом превращаются в реалистичных животных, птиц, витиеватые узоры, а затем и в целые пейзажи. Патрик и в голове не мог себе представить такое в то время, как Шейли без замедления выплескивала свою фантазию, позволяя ей самой принять понравившиеся формы и образы. Мальчик гордился своей сестрой.
Зажав карандаш в руке Патрик решил дорисовать к пейзажу сестры небольшой домик – самое простое, что только можно нарисовать. Прикусив кончик языка брат старательно воплощал свою идею, но, внезапно, ахнул, уронив карандаш: угольно-черные кривые линии, впившись в снежно-белый лист, полностью затмевали собой раннее нарисованный пейзаж. Мальчику казалось, что это уродство даже пульсирует и вот-вот лопнет, забрызгав его черными пятнами.
Взвизгнув Шейли с силой оттолкнула горе-художника так, что очки только каким-то чудом сумели удержаться на носу мальчика.
– Уходи, Патрик! Ты не умеешь рисовать и только все портишь! – девочка яростно разорвала рисунок и швырнула брату в лицо. – Больше никогда не прикасайся к моим карандашам! – она вытолкала его за дверь и пинком захлопнула ее. Патрик потрясенно смотрел на серую дверь, словно пытался разглядеть, как Шейли собирает клочки по комнате, глотая слезы. Из-за него. Да, талант ни в коем случае нельзя путать с навыками. Думаете, он не пытался научиться прекрасному искусству? Не вышло, его альбомы лежат на чердаке, заляпанные черничным вареньем, чтобы никто не смог рассмотреть его творения.
Ночь выдалась долгой, полной жужжащих мыслей, а утром, по пути в школу, Патрик сверкающими глазами смотрел за игрой Неда, стоя у его дворика и периодически запуская руку во всклоченные волосы. Высокий, крепкий Нед без усилий один за другим отправлял мячи в корзину, а его тетушка, сидящая рядом на скамеечке, неустанно хлопала в ладоши и смеялась. После очередного финта парень не удержал крутящийся мяч на пальце, и тот перелетел через забор, едва не лишив в очередной раз Патрика очков.
- А, мелкий, ждешь, когда тебя мячом убьет? – усмехнулся Нед.
- Ты классно играешь, - пробормотал мальчик, но баскетболист уже вернулся назад на площадку.
Уроки прошли в обычном режиме, миссис Мерфи, как всегда, без устали болтала, но в этот раз Патрик больше копался в себе, нежели слушал ее. На перемене он придвинулся поближе к своей однокласснице Энни, мурлыкающей себе под нос какую-то песенку. Девочка задорно рассмеялась, увидев с каким вниманием и наслаждением мальчик вслушивается в каждый ее звук. У нее был нежный, тонкий голосок, серебристыми капельками оседающий на коже, щекоча ее. Энни запела громче специально для маленького слушателя, зная, что Патрик обожает ее слушать: каждый день он старался найти несколько минут для нее, но, признаться, он мог слушать ее бесконечно. Поначалу он даже подпевал ей, но, услышав свое блеяние, покраснел и сильно закусил губу.
Стоя у окна и обводя взглядом всех своих одноклассников мальчик все сильнее верит в тот факт, что все они, бесспорно, талантливы в определенны сферах. Даже тихоня Чарли, всегда сидящий в самом конце класса, сейчас виделся в совсем другом свете: Патрик понял, что странный тихий мальчик с легкостью щелкает математические задачки и самостоятельно изучает азы физики. Патрик гордился своим классом, как и своей сестрой, и был искренне рад, что среди такого большого количества детей он один оказался бесполезным для мира. Один-единственный. В горле встал ком, в носу противно защипало, и мальчик тут же укусил себя за палец. Папа ненавидел такое качество, как жалость к себе, и уж тем более оно не должно быть присуще мужчине. А мама всегда учила их с сестрой, что нельзя завидовать другим. Зависть для них была табу, мерзостью, самым жутким кошмаром и чем-то отвратительно-горьким на вкус. И Патрик широко улыбался и даже тихо смеялся, сияя в лучах солнца; ему захотелось обнять каждого, пожать руку, а Энни и вовсе быстро поцеловать в губы. Но он подхватил портфель и тихо выскользнул за дверь, а затем вылез в окно библиотеки на первом этаже. Так было лучше. Да, зависть была табу, но другие чувства ему были не чужды. Патрик шел домой, подставляя лицо ветру, и ощущая на румяных щеках горячие дорожки слез. Так странно радоваться за других и одновременно плакать, нарушая запрет отца. За мальчиком увязался пес, а потом и вовсе громко облаял его, захлебываясь и хрипя, от чего на душе стало еще мрачнее.
Проскользнуть к себе в комнату не удалось, мама поймала расстроенного сына в холле и обняла его, взъерошив копну волос: - Что случилось? Почему ты ушел из школы?
- У меня нет таланта, - серьезно ответил мальчик, - совсем.
Мама улыбнулась: - Все в чем-то талантливы, просто ты пока не обнаружил свой. Но в скором времени он обязательно проявится. Не переживай, милый.
Патрик судорожно затряс головой: - Не может проявиться то, чего не существует. Талант либо есть, либо его нет. Я никогда не смогу рисовать как Шейли.
- Тебе нужно немножко потренироваться и тогда все придет… - но мальчик взвизгнул и, прошмыгнув мимо мамы, взлетел по лестнице, остановившись на середине.
- Ты совсем не понимаешь! Я говорю о врожденном даре, льющимся из тебя безостановочно, словно ручей, и не требующих никаких тренировок. Он бурлит внутри тебя бесконечный, невидимый, и все, чего он касается, превращается в шедевр.
- Но, Патрик… - рассеянно пробормотала мама, не зная, как реагировать на серьезные слова сына, - быть может ты станешь великим химиком, просто сейчас ты еще не знаком с таким предметом.
- Я не чувствую его, мама. Я словно тело, которое забыли наполнить чем-то важным, тем, откуда черпают жизненную энергию, - мальчик снял очки и потер глаза. – Не волнуйся, таких пустых тел в мире много, и они все равно счастливо живут. Правда, получается, бессмысленно, - вздохнув Патрик побрел к себе наверх.
…Ночью он полулежал в кровати, глядя в потолок. Он просто разглядывал обычно сероватый потолок, который в темноте казался абсолютно черным. Мыслей не было, и он был рад, что не придется нагружать себя вопросами, ответ на которые он все равно не знает. Внезапно он ощутил жжение в ладонях. Нахмурившись мальчик сжал кулаки, и возникло ощущение, словно в руках он держит мечущуюся осу. Патрик испуганно разжал кулаки, и нарастающая боль сменилась приятным и каким-то вязким ощущением тепла и спокойствия. Он потрясенно ахнул, увидев, как их совершенно обычных мальчишечьих ладоней рождается и медленно поднимается нежно-желтоватый свет, окутанный сверкающей пылью, похожей на пыльцу фей в сказках. Именно так представлял себе волшебство Патрик. Его нельзя потрогать, понюхать или лизнуть, но сейчас мальчик, едва доверяя своим глазам, держал в руках хрупкую частичку фантастического мира, частичку, которой, наверняка, хотел обладать каждый ребенок.
Свет постепенно удлинялся и, упершись в потолок, расползался по нему причудливыми узорами, превращался в птиц и зверей, носящихся по черной поверхности. Они освещали комнату, сверкали и переливались, опадали вниз и тут же взмывали вверх, устраивая для Патрика целый спектакль. На миг мальчику показалось, что здесь, в абсолютной тишине он слышит мелодичные позвякивания, хрупкую сказочную музыку, смешивающуюся с волшебным светом.
Сжав вновь кулаки Патрик тут же закутался в одеяло, натянув его до подбородка. Он уже был достаточно взрослым, чтобы понимать – ничего магического не может быть в сегодняшнем мире. Он такой, какой есть, настоящий, местами скучный, с обычными людьми и обычными событиями, безо всяких сюрпризов и странных явлений, граничащих с фантастикой и сказками. Но тогда, как это объяснить? Разве хоть один современный человек, так привыкший к этой поразительной обычности, штампованности, скептицизму и умным электронным новинкам, поверит тому, что породило тело Патрика, тому, что он мог наблюдать бесконечно, словно подглядывая за параллельным миром? Конечно, нет! И не стоит пытаться.
Патрик перевернулся и счастливо улыбнулся. Кажется, он нашел свою особенность, свой талант, настолько необычный, что внутри приятно защекотало. Он уснул, а улыбка все не сходила с его лица. Он не бездарность! Он даже выше остальных ребят, ведь его талант вряд ли встретиться еще у кого-нибудь. Вместе с невозможным волшебством мальчик обрел свое место в мире. Он нужен.